Последний Совершенный Лангедока - Михаил Крюков

Крестоносец вышел на середину зала, почтительно поклонился и молвил:

– Я – рыцарь Гильом де Контр, прибыл к вам по воле легата его святейшества папы, дабы попытаться договориться о мире и избежать пролития христианской крови. Со мною прибыли славные рыцари, имена коих я назову позже, а также целитель на тот случай, если кому-то потребуется врачебная помощь.

– Всем сердцем рад прибытию послов и надеюсь, что достойные сожаления недоразумения, возникшие между Святым Престолом и мною будут разрешены ко взаимному удовлетворению.

Виконт представил своих людей, среди которых я запомнил рыцаря Бертрана де Бланшфора, виконта Бертрана де Сэссака и казначея, еврея Каравита.

По знаку виконта его супруга и служанка с ребёнком вышли из зала, после чего рыцарям было предложено сесть и переговоры начались.

– Господин виконт, аббат Сито повелел мне передать, что его как пастыря чрезвычайно тревожит судьба сеньора Каркассона, его семьи и приближённых, а также всех добрых католиков, проживающих в городе. Поэтому, чтобы избежать кровопролития и ненужных жертв, он предлагает начать переговоры о заключении мира, – начал де Контр.

– Я всем сердцем рад тому, что представилась возможность решить дело миром, – ответил виконт. – Но скажите мне, доблестный рыцарь, какое преступление совершили жители Каркассона, за что их подвергают такому ужасному наказанию?

– Причиной Крестового похода явилось то, что Лангедок отпал от церкви и стал прибежищем еретиков, – сурово ответил крестоносец. – Нам доподлинно известно, что в Каркассоне скрывается множество еретиков, которые находят у сеньора помощь и защиту. Вспомните, господин виконт, что когда его величество король предложил вам от имени легата выдать еретиков, вы отказали ему.

– Но в моих владениях нет еретиков! – воскликнул виконт. – Если еретики когда-то и находили прибежище в Каркассоне, то это вина тех, кого отец назначил моими опекунами и кому поручил управлять нашими доменами на время моего малолетства.

– Я думаю, было бы разумным, чтобы вы сами объяснили это легату, – сказал де Контр.

– Это справедливо, и я готов доказать легату и вообще кому угодно, что невиновен и что был вынужден так действовать.

– Ответьте мне, рыцарь, вы гарантируете безопасность моего господина, если он покинет крепость для переговоров и отправится в лагерь крестоносцев? – спросил Бланшфор, тяжело глядя на крестоносца.

– Господин де Бланшфор, – сказал в ответ де Контр, – я клянусь вам рыцарским словом, что если виконт пойдёт со мной, то я доставлю его к аббату Сито и к вождям войска в совершенной безопасности, и с ним не приключится никакого зла.

– Что ж, я полагаюсь на вас, – склонил голову виконт, – быть по сему. Теперь я предлагаю обсудить детали предстоящих переговоров, которые неинтересны большинству присутствующих.

Он сделал знак, и мы вышли в другую комнату. Она была копией первой, но не имела никакой мебели и смахивала не то на крепостной каземат, не то на тюремную камеру. Голые стены, каменный пол, железные крюки, цепи… Сесть было не на что, и люди непроизвольно разделились на две группы – крестоносцы отошли к одной стене, а защитники крепости – к другой. Они с ненавистью смотрели друг на друга. Казалось, одно неловкое движение, одно злое слово – и засверкают кинжалы, польётся кровь. Было душно, как перед грозой, во рту пересохло, я ощущал болезненные уколы в кончиках пальцев.

Внезапно в коридоре раздался топот, и в комнату ворвался человек, которого я раньше не видел. Его добротная, дорогая одежда была в беспорядке, волосы всклокочены, лицо искажено. Защитники крепости схватились за оружие, закрывая собой вход в комнату виконта, а крестоносцы сомкнулись, готовясь отразить атаку.

– Где мэтр д`Юссон? – крикнул незнакомец.

– Приятель, да ты никак обезумел? – раздражённо сказал один рыцарей Каркассона, убирая кинжал, – нашёл место и время орать! Ещё немного, и мы нашпиговали бы тебя железом, как свинью на осеннем празднике.

Человек прислонился к стене, обвёл присутствующих бессмысленным взглядом и повторил вопрос:

– Мэтр д`Юссон здесь?

– Да нет его здесь, не ори ты так, – ответил другой рыцарь.

– А где он? Скажите во имя Господа, умоляю!

– Да кто же знает, куда виконт послал своего лекаря?

– Тогда я спрошу у виконта! – мужчина бросился к занавесу, закрывающему дверь, но его бесцеремонно оттолкнули.

– А ну, стой смирно, Тиссейре! Ты ещё жив только потому, что мы тебя знаем и уважаем. К виконту нельзя, у него парламентёры оттуда, – рыцарь ткнул пальцем в сторону крепостной стены.

– Парламентёры? Значит, ворота открыты? – мужчина на мгновение задумался. – И меня выпустят? Тогда я побегу в лагерь крестоносцев, быть может, целитель найдётся среди них!

– Да подожди ты! – начал злиться рыцарь. – Французы как знали, они привели лекаря с собой, только я не запомнил, который из них врач. Вон они, у стенки стоят. Объясни, в чём дело, и, может, они и помогут тебе.

Мужчина резко повернулся к нам.

– Благородные господа, это правда? Рыцарь Дюмье не пошутил? Ответьте, умоляю!

Я шагнул вперёд.

– Я целитель. Кому потребна моя помощь?

– Да жене, жене моей! Разве я не сказал? Ей пришло время рожать, бедняжка промучилась всю ночь, и никак… Повитуха больше ничего не может сделать, Бонета слабеет прямо на глазах, и я боюсь…

– Господа, вы позволите мне пойти с этим человеком? – спросил я у рыцарей Каркассона.

– Иди, почему не попытаться спасти христианскую душу? – пожал плечами тот, кого назвали рыцарем Дюмье, – потом Тиссейре проводит тебя до ворот.

Мужчина схватил меня за рукав и потянул к выходу:

– Скорее, умоляю! Мы должны бежать!

Я осторожно убрал его руку.

– Напротив, мы ни в коем случае не должны бежать, мы пойдём спокойным шагом.

– Как? Почему?.. – растерялся Тиссейре, – ты не можешь бежать?

– Могу, но не стану. Подумай сам: если я прибегу к больному потный, растрёпанный, задыхающийся, чем я смогу ему помочь? Пока я буду приходить в себя, мы потеряем больше времени.

– Ну, хорошо, пусть так, тогда пойдём, но пойдём побыстрее, я как грешник на сковородке, меня припекает!

Мы вышли из замка Комталь и углубились в узкие улочки Каркассона. Тиссейре оказался богатым и уважаемым в городе человеком, торговцем тканями. Он занимал трёхэтажный дом с узким, но высоким фасадом. Таких домов было много в зажиточном квартале города. Первый этаж занимала лавка, а второй и третий были жилыми. Тиссейре, прыгая через ступеньку, взлетел по скрипучей лестнице на второй этаж. Я, стараясь сохранить дыхание, поднялся за ним. Миновав богато обставленную столовую, мы вошли в спальню, и я сразу ощутил знакомый запах – запах страданий и крови. На кровати под балдахином лежала молодая женщина в рубахе и чепце. Рубаха была мокрой от пота, чепец сбился на сторону, красивые чёрные волосы свалялись в колтун. Рот у женщины был искажён от сдерживаемого крика, который временами прорывался мучительными стонами, губы искусаны, под глазами залегли чёрные тени. Рядом стояла женщина средних лет, аккуратная, с умным, но перепуганным лицом, наверное, повитуха. Она держала роженицу за руку и свёрнутым в несколько раз полотном обтирала ей лицо. У стены жались слуги.

– Господин мой, вы нашли целителя виконта? Слава Иисусу Христу! – облегчённо вздохнула повитуха.

– Я нашёл кое-кого получше! Это личный лекарь папского легата! – соврал, чтобы подбодрить жену, Тиссейре.

– Спасибо, мой господин, – прошептала женщина, – ты так добр ко мне… Спасибо тебе за всё… Но уже поздно… Пусть приведут священника… Мне пора принять Утешение… Прощай…

Тиссейре, не таясь, заплакал.

Я отодвинул повитуху, присел на край кровати и, положив руку на лоб женщины, тихо, но строго сказал:

– Кто здесь собирается умирать? Ты? Разве я отпускал тебя? Я, ромей Павел Иатрос, целитель и сын целителя, пришёл исцелять! И ты будешь делать то, что я тебе прикажу! Теперь ты в моей власти. И за твою жизнь, и за жизнь твоего ребёнка отныне отвечаю я!

Бонета слабо улыбнулась, и я понял, что одержал первую, маленькую, но очень важную победу. Молоденькая женщина, видимо, рожавшая своё первое дитя, сумела побороть страх, потому что теперь за её жизнь отвечал мужчина – сильный, умный и спокойный, с сухими, прохладными руками, прикосновение которых уже было целительно. Бедняжка, конечно, не знала, что прежде чем дотрагиваться до неё, я специально прижал ладони к холодной стене. Такой нехитрый трюк мне помогал всегда.

Я быстро и осторожно осмотрел роженицу (от перенесённых страданий она совершенно утратила обычную женскую стыдливость) и понял, что дело серьёзное. Повитуха всё делала правильно, как привыкла и как умела, но случай был не по её силам – ребёнок шёл неправильно. К счастью, мой лекарский мешок был со мной, потому что я никогда не выхожу без него из дома.