История России. Факторный анализ. Том 1. С древнейших времен до Великой Смуты - Сергей Нефедов

Флетчер приводит также данные о численности московского войска: 80 тысяч всадников получали ежегодное жалование (в придачу к поместьям), причем 65 тысяч из них ежегодно выходили нести сторожевую службу на южной границе.[1517] По сравнению с временами Василия III, когда службу на южной границе несли 20 тысяч всадников, количество конницы увеличилось в 3–4 раза. Можно предположить, что и численность дворян увеличилась в такой же пропорции, в то время как население страны после пережитой демографической катастрофы, по-видимому, не превосходило той численности, которая была при Василии III. Могло ли это население обеспечивать увеличившейся в 3–4 раза элите прежние доходы? Очевидно, не могло бы, даже если бы, закрепостив крестьян, помещики увеличили ренту до прежнего, или, скажем, вдвое более высокого уровня. Таким образом, демографическая катастрофа нарушила равновесие между численностью элиты и численностью населения, и это равновесие могло быть восстановлено только уменьшением численности дворянства. Как отмечалось выше, история Англии подсказывает, каким образом могло быть осуществлено такое уменьшение: это путь внутренних войн, когда дворянство распадается на враждебные группировки и воюет само с собой.

Таким образом, представляется сомнительным, что политика закрепощения могла кардинальным образом улучшить положение дворянства и спасти страну от междоусобной войны. Однако Годунов был обречен проводить эту политику: находясь в конфликте с аристократией, он, естественным образом, искал поддержки у дворянства.[1518] Это проявилось уже при проведении переписи 1580-х годов. Прежде в переписных листах подробно расписывались все барщины и оброки, полагающиеся с крестьян помещику. В 80-х годах такая роспись не делалась – таким образом, правительство утвердило тот порядок, который сложился после катастрофы, признало право помещиков увеличивать повинности по своему произволу. Кроме того, как отмечалось выше, одновременно с проведением переписи во многих районах временно объявлялись «заповедные лета» – крестьянам (и горожанам) запрещалось менять место жительства вплоть «до государева указу». В результате помещики при желании могли увеличивать оброки до прежнего, бывшего до катастрофы, уровня, и крестьяне не имели права уходить от них. Эти указы, по сути, были близки тем законам, которые приняло английское правительство после «Великой Чумы» – как отмечалось выше, парламент запретил крестьянам уходить из своих деревень и обязал их работать за прежнюю плату. Еще один указ освобождал от налогов усадебную пашню помещиков с тем, чтобы они могли беспрепятственно расширять свое барщинное хозяйство.[1519]

Перемена правительственной политики была сразу же замечена современниками. «Кроме податей… налагаемых царем, – писал Дж. Флетчер, – простой народ подвержен такому грабежу и таким поборам от дворян… что вам случается видеть многие деревни и города, в полмили или в целую милю длины, совершенно пустые, весь народ разбежался по другим местам от дурного с ним обращения и насилий».[1520] Конечно, Дж. Флетчер прав лишь отчасти, народ разбегался не только от насилий – пользуясь нехваткой рабочей силы, многие крестьяне искали лучших условий в монастырских владениях или в южных районах. Последние десятилетия XVI века были наполнены борьбой между правительством, землевладельцами и крестьянами. Крестьяне (несмотря на «заповедные годы») пытались уйти туда, где им сократят тяглый надел и дадут возможность обрабатывать землю за малый оброк. Малоземельные помещики старались удержать, закрепостить своих крестьян, увеличить их повинности и при этом платить поменьше налогов. Крупные землевладельцы (в том числе монастыри) переманивали к себе крестьян, сокращая их тяглые наделы. Это приводило к уменьшению учтенной пахотной площади («вытей»), и правительство отвечало увеличением налога на оставшиеся «выти».[1521]

Каков был результат этой борьбы? Прежде всего, очевидно, что до введения крепостного права крестьян было трудно удержать; они уходили на земли крупных владельцев и в южные области – в особенности из северных районов. В Бежецкой пятине в 1584–1594 году численность населения не только не увеличилась, но существенно уменьшилась. С другой стороны, население некоторых расположенных по соседству волосток Троице-Сергиева монастыря увеличилось втрое.[1522] В Вологодском уезде в 1583–1590 годах пашня сократилась вдвое, в Московском уезде в 1585 году обрабатывалось лишь 1/8 часть посевных площадей.[1523] Таким образом, первым результатом борьбы было усугубляющееся запустение северных и центральных районов – и быстрая колонизация Юга.

Выдавливаемые из родных мест налогами и помещичьим произволом крестьяне толпами уходили на юг и на юго-восток, на благодатные земли Черноземья и Поволжья.[1524] После 1584 года восстания в Поволжье, наконец, стихли; на время прекратились татарские набеги. Победы Ивана Грозного в конце концов стали приносить плоды – обширные области на юге и юго-востоке стали доступны для земледельческой колонизации. В 80-х годах в южные степи устремились массы переселенцев; они возводили крепости и распахивали вокруг них целинные земли. Население центральной России, писал Ю. Готье, «неудержимым потоком двинулось на черноземную новь, так легко и так богато в первое время вознаграждавшую земледельческий труд».[1525] В 1585 году были построены крепости Ливны, Елец, Воронеж, в 1586 году – Самара, в 1589 году – Царицын, в 1590 году – Саратов, Цивильск, Ядринск, в 1593 году – Оскол, Валуйки и, наконец, в 1599 году – Царев-Борисов. Мощная крепость Царев-Борисов обозначила новый южный рубеж Московского царства, она располагалась на сотни верст южнее старой границы. Темпы колонизации были таковы, что за 4 года (1585–1589) размеры пашни в Тульском уезде увеличились более чем в 2 раза; в Каширском уезде к 1589 году было распахано уже 2/3 всех земель, в Свияжском уезде – до 9/10.[1526]

На колонизируемых землях Юга обстановка была совсем иной, чем в центральных областях государства. Черноземная целина давала огромные урожаи – в три, в четыре, в пять раз больше, чем в Центре; земли было так много, что писцы не могли наладить учет. Зачастую крестьяне пахали землю «наездом», пахали, сколько хотели и меняли поля, как хотели. Поселенцы Юга жили зажиточно; в источниках встречаются упоминания о хозяйствах с 6 лошадьми, о многолетних запасах зерна, о сборах в одном хозяйстве 80, 100, 150 четвертей ржи (одному человеку на год хватало 4 четвертей). Татарские набеги заставляли крестьян быть одновременно и воинами. Крестьяне селились вокруг крепостей, и многие из них числились в гарнизонах как «служилые люди по прибору»: «казаки», «стрельцы», «сторожи», «ездоки». Эти воины отличались от дворян тем, что они были преимущественно пешими стрелками, вооруженными огнестрельным оружием, пищалями. Пищаль была «демократическим», сравнительно дешевым и не требующим длительного обучения оружием. Таким образом, появление пищалей в сочетании с условиями степной границы привело к появлению новой сословной группы, которую можно обобщенно называть «казаками».[1527]

Казаки получали от властей земельные оклады – в Орловском уезде 50 четвертей в одном поле, то есть 75 десятин. Особое положение казаков было характерно также и тем, что власти довольно часто переводили их в разряд детей боярских. Впрочем, дворяне южных областей почти не отличались своим положением от казаков, так, в Рязанском крае половина дворян имела поместья менее 60 десятин. Большинство из этих дворян не имело крестьян; они сами «раздирали» целину сохами и были столь бедны, что не имели доспехов, а иногда и боевых коней. Некоторые из них числились «пищальникам», и воевали, как казаки, в пешем строю. Не удивительно при этом, что южные дворяне были недовольны своим положением и часто жаловались властям. Особое недовольство вызывало то обстоятельство, что власти завели на Юге государеву «десятинную пашню», и, поскольку крестьян не хватало, то они заставляли работать на барщине казаков и детей боярских. Кроме того, дворянам приходилось принимать участие в широко развернувшемся в это время строительстве новых крепостей.[1528]

Тяжелое положение южного дворянства было одной из причин того, что в будущей гражданской войне оно часто выступало против правительства вместе с казаками и крестьянами. Таким образом, в дополнение к старой вражде между дворянами и боярами, наметился раскол внутри дворянства: с одной стороны, основная часть поместного дворянства поддерживала Годунова; с другой стороны, беднейшая часть дворянства была готова восстать против правительства – происходила предсказываемая демографически-структурной теорией фрагментация элиты.