Империя серебра - Конн Иггульден

Армия, что собралась возле Пешта, была огромна. Король Бела проводил дни в некоем сладостном неистовстве, которое находило на него всякий раз, когда он размышлял, что привело на поле такое множество людей. Солдат не может таскать с собой запас провизии больше чем на несколько дней, иначе это начнет отнимать у него силы, необходимые для боя. Поэтому на обозы ушли все телеги и тягловый скот, какие только были по стране, и в итоге обоз растянулся почти на такое же расстояние, что и густые ряды воинства, сосредоточенного возле Дуная. Сердце короля Белы буквально рвалось из груди от той гордости, какую он испытывал, оглядывая свое войско. Свыше ста тысяч ратного люда, рыцарей и пехотинцев откликнулись на послание с разосланными по всей Венгрии окровавленными мечами. По его примерным подсчетам, монгольская армия могла насчитывать от силы половину — а скорее всего, меньше — того, чего, по общему мнению, ему следовало ожидать. Король сглотнул некстати подступивший к горлу комок желчи. Похоже, ему предстоит сойтись в сражении всего с половиной Золотой Орды: вторая рыщет в других местах. Однако реляции, подошедшие с севера, сообщали о разрушениях, в которые верилось, честно говоря, с трудом. Прежде всего, помощи от Болеслава или Генриха ждать теперь не приходилось. Из того, что узнал Бела, они сами едва дышали под чудовищным натиском монгольских туменов. Люблин однозначно пал, а из Кракова пришло всего одно сообщение о том, что он разделил столь же печальную участь и был сожжен, хотя уму непостижимо, как такое могло произойти. Оставалось лишь уповать, что сведения преувеличены: ведь, как известно, у страха глаза велики. Со своими офицерами и союзниками Бела этими сведениями, разумеется, не поделился.

С этой мыслью он поглядел на тевтонских рыцарей справа от себя — две тысячи во всем своем боевом великолепии. Их кони были нисколько не запачканы грязью, которую поднимала за собой пехота. Под светом тусклой остывающей зари они матово блестели и, топоча копытами, пускали из ноздрей бледные султаны пара. Бела очень любил боевых коней, а у тевтонцев, как известно, они самого благородного происхождения, все как один с безупречной родословной.

Общую гордость слегка омрачал лишь левый фланг. Половцы хотя и хорошие конники, только их пока очень уж бередит смерть хана Котяна, неизвестно как и кем убитого в непонятной заварухе у реки. Ропщут так, будто в этом личная вина короля. Действительно невозможные люди. Когда монголы убегут обратно за горы, надо будет как следует подумать, стоит ли терпеть у себя такое множество половцев. Может, дать им немного денег, чтобы не так обременительно для королевской казны, — пусть подыщут какую-нибудь новую родину поприветливей.

Бела вполголоса выругался, увидев, что конница половцев покидает отведенное ей в построении место. Через поле он послал к ним гонца с жестким приказом держать место. За передвижением посланца король наблюдал, задумчиво почесывая подбородок. Было видно, как половцы вдалеке скопились вокруг какого-то одного человека — видимо, предводителя, — но останавливаться не думали. Бела ерзнул в растущем неудовольствии и, повернувшись в седле, обратился к ближайшему из рыцарей:

— Скачи к половцам и напомни им о данной мне клятве повиновения. Мой им приказ: оставаться на позиции до моих дальнейших указаний.

Рыцарь в знак почтения опустил копье и величаво поскакал вслед за первым посланцем. К этому времени половцы окончательно нарушили аккуратную симметрию рядов, а их кони рассеивались по полю без всякой видимости какого-либо построения. Беда с этими кочевниками: дисциплина им неизвестна. Бела попытался вспомнить имя Котянова сына, который вроде как должен ими командовать, но оно упорно не шло на ум.

Прибытие рыцаря половцев тоже не остановило, хотя теперь они оказались близки к Беле настолько, что видели его расставленные руки: стоять, назад! Можно вмешаться и остановить их позорный отток, так как они движутся без видимой спешки. Бела выругался вслух: половцы, судя по всему, едут непосредственно в его расположение. Явно хотят что-нибудь выторговать — может быть, частично поменять свою клятву или выклянчить еду и оружие получше. До чего же гнусный народец: пытаться выгораживать себе выгоду, как будто он не король, а какой-нибудь чумазый торгаш с рынка. Только и знают, что свою меновую торговлю. Дочерей своих готовы выменять, если это хоть отдаленно пахнет горсткой монет.

Король Бела гневно смотрел, как половецкие всадники с нарочитой ленцой продвигаются вдоль общего строя. Как раз сейчас к нему с сообщением насчет монголов прибыли посыльные, и он намеренно их подле себя удерживал, тем самым выказывая половцам свое пренебрежение. Когда один из его ординарцев громко кашлянул, король наконец поднял глаза: на него пристально смотрел сын Котяна (как его все-таки звать? Совершенно вылетело из головы. Столько дел все последние дни, впору и собственное имя позабыть).

— Что у нас такого срочного, что ты рискуешь всем построением? — сердито напустился монарх. Действительно, невозможно более такое терпеть.

Сын Котяна нагнул голову так резко, словно хотел боднуть.

— Король Бела, — уныло сказал он, — нас связывала клятва моего отца. Отца теперь нет, а я ею не связан.

— О чем ты говоришь? — возмутился Бела. — Для таких обсуждений сейчас не время и не место. Возвращайся на свою позицию. Придешь ко мне вечером, когда переправимся через Дунай. Тогда и потолкуем.

Король Бела намеренно отвернулся к своим посыльным и взялся читать очередное донесение. Через минуту он удивленно вскинулся: молодой дерзец заговорил снова, как будто и не получал никакого приказа.

— Это не наша война, король Бела. Оно ясно всем. Желаю тебе счастливо разделаться с врагом, а моя задача сейчас — подобру-поздорову увести свой народ от Золотой Орды.

Щеки Белы запунцовели, на бледной коже выступили набрякшие жилы.

— А ну, марш обратно в строй! — рявкнул он.

Сын Котяна качнул головой:

— Прощай, твое величество. Спаси тебя Христос за все твои труды.

Бела набрал в грудь воздуха, но выдохнуть даже забыл. До него сейчас дошло, что половецкие всадники все как один смотрят на него. Их руки лежали на мечах и луках, лица были угрюмы. Мысли вскружились. Как-никак, их здесь сорок тысяч. Если приказать убить этого наглеца, то они вполне могут наброситься на королевских гвардейцев. Этот плачевный расклад на руку только монголам. Синие глаза короля метали молнии.

— Покинуть войско? — взревел он. — Когда враг считай что уже на виду? Да вы клятвопреступники! Изменники! Всем вам клеймо трусов и еретиков!

Сыну Котяна проклятие прозвучало уже в спину. Он отъезжал размашистой рысью. О господи, да как же его все-таки по имени? Хотя что толку окликать. Только пускать слова на ветер да кипеть бессильной яростью. Половцы всем скопом следовали за своим вождем. По тропе в обход огромного венгерского войска они уезжали обратно к своему поселению.

— Ваше величество, переживать нет смысла, — с ноткой презрительности внес успокоение Йозеф Ландау. — В наших рядах козьим пастухам не место.

Мрачным гомоном его поддержали братья-рыцари. Изменники-половцы все еще ехали мимо безмолвно застывшего войска. Король Бела, превозмогая удар по самолюбию, выдавил змеистую улыбку.

— Вы правы, брат Йозеф, — откликнулся он. — Нас здесь сотня тысяч, даже без тех… пастухов. Но после того как мы одержим победу, за такое предательство с ними надо будет поквитаться.

— Не без удовольствия преподам им урок, ваше величество, — глядя вслед уходящей коннице, брезгливо улыбнулся Йозеф Ландау.

Король на эти слова отреагировал такой же, а может, и еще более уничижительной ухмылкой.

— Вот и замечательно. Сообщите по войску, брат Йозеф, что половцев с поля услал я сам. Не хочу, чтобы мой народ руководствовался их предательством как примером. Передайте, что я оставил драться только своих подданных с истинно венгерской кровью. Это поднимет им боевой дух. Что же до этих бродяг-кочевников, то вы сполна покажете им ту меру, коей им воздастся за предательство. Уверен, они понимают только такое обращение. — Чтобы успокоиться, Бела сделал еще один вдох. — Ну да ладно, я уже утомился топтаться на месте и слышать нытье трусов. Давайте приказ выступать.

Глава 29

За армией венгерского короля Субэдэй наблюдал с возвышенности из-за реки. Переправа внизу шла полным ходом: мурашами копошились люди, на мостах было черно от всадников и лошадей. Вместе с орлоком за неприятельским войском следили Бату и Джэбэ, оценивая качество воинства, которому предстоит противостоять. Под ними, помахивая хвостами, мирно щипали травку лошади. На здешние равнины уже пришла весна. Сквозь оплывшие шапки последнего снега вовсю пробивалась зелень. Воздух был по-прежнему холоден, но в яркой синеве уже разливалось солнце и мир готовился к тому, чтобы разродиться новой жизнью.