Князь Изгой - Яр Серебров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К бабке не ходи, видать какой-то мудрый буратин схватился за шашку руками и попытался выкинуть. А тут какое дело с моим припасом. В качестве пластификатора фософора использовали загущённое конопляное масло в смеси с торфяным воском. Состав так себе в плане стабильности. Ужо извините, не было времени на эксперименты. Чуть такую шашку заденешь, и она гореть начинает, плюясь во все стороны сотнями «капель». Чтобы не сразу не зажглась её прежде несколько раз окунали в смесь настоящего партизанского мыла с расчётом на минуту-другую замедленного горения.
Плюющийся огонь превратил струг в миниатюрный филиал ада. Истошно закричали заживо сгорающие разбойники. Температура горения фосфора тысяча двести градусов, если горящая капля на голую кожу попадёт, считай, что лава из вулкана. Липкие кусочки фосфорной смеси мгновенно прожигали зипуны, портки и войлочные шапки, вызывая тяжелейшие ожоги. Горящие, словно головёшки, разбойники в отчаянии сигали в воду, а «колдовское» пламя и не думало затухать, наоборот занималось куда сильней. Задымил и корпус корабля, добавив «жару». Неуправляемый насад сносило на «Пират».
— Прохор, …лять! Ты что учудил?
Горын, выбрав якорь, продолжая сыпать «добрыми» словами, крепко взялся двумя руками за весло и отчаянно разворачивал тяжёлый шверт. Очнувшись от «созерцания сделанного», схватил багор и начал отталкивать горящий струг подальше. Только пожара нам не хватало. Меж тем у другого борта веселье продолжалось. Деян прикрутил дымовуху из сухих опилок, вымоченных в конопляном масле, и запустил ещё один подарок.
Разбойники, едва завидев коптящую густым чёрным дымом шашку, начали сигать в воду, ибо минуту назад воочию наблюдали ужас, происходящий на «флагмане». И это стало началом конца. К моменту, когда лодка ударила в борт «Пирата», на палубе осталось двое нерасторопных мужиков. Олесь впрыгнул на борт и ударом клевца пробил макушку разбойника в лохмотьях, а после короткого обмена ударами, за борт отправился и его коллега. Деян и Тихоня арбалетом отстреливали барахтавшихся в воде татей, а Горын, взревев быком, глушил прочих веслом приговаривая:
— Кровушки нашенской захотели?! Серебра да злата?! Накося выкусите! Како вам подарки от Прохора? Сладко угостилися?
— Олесь, Горын! А ну охолоните! — закричал я. — Ставим паруса, да двух татей живьем словите, а то вона смотри аки кури тонут. Да что ж вы плавать то не умеете, а?! Тихоня, варежку не разевай! Цепляй трофей, а то уплывёт.
Стоило большого труда угомонить вошедших в раж парней. Минут через пять мы всё же выловили парочку жуликов и в ходе жёсткого экспресс-допроса выяснили, на нас напала банда некоего Власа.
— Прохор, надобно брать добро!
— Верно Олесь глаголит. Почитай две трети тута утонуло. Едва ли кто спасся. Вона, бает, — Горын кивнул на пленника с разбитым носом, — полон у них богатый, да добра видимо-невидимо.
— Тихоня, а ты что разумеешь? — обернулся я к богатырю.
— Ежели на копьё, надоть поторопиться, покуда не оклемались. Мало ли кто ешо схоронился.
— Дорожку то покажешь? — обратился Олесь к одному из татей.
— Куды он денется! — Горын отвесил крепкого «леща» тщедушному мужичку с куцей бородкой, и тот завалился на палубу.
Спустились ниже по течению. Якорь бросили у противоположного берега, а при лодках оставили Деяна. Захватив «языков», двинули по едва заметной тропке.
— Надо бы поторопиться, тады куда раньше татей тама будем. Тама и встречу тёплую подготовим.
Интенсивный кросс-поход по густому ельнику и минут через двадцать вышли на опушку. На той торчали пяток, покосившихся от времени, наполовину вросших в землю, избушек. Зачищали их по отработанной в усадьбе боярина схеме. То бишь вязали и правых, и виноватых. Одна из изб была полна оборванных пленников, их трогать не стали наказали помалкивать и сидеть как мыши. А как закончили, устроили на подходах засады.
Долго ждать не пришлось, четыре сгорбленные фигуры с опаской подбиралась к своему логову. Не пошли они по тропинке, но и мы не дураки. Тем более утро вступило в свои права и прятаться в тени получалось плохо. Тати ни разу не диверсанты, треск веток выдал их с головой.
— Не убивайте! — прошептал я своим, когда они приблизилась на расстояние выстрела.
— Прохор, ну чай не дураки, — отозвался Горын.
Олесь с Горыном выстрели синхронно, пробив ноги дальним, а я пустил болт аккурат в главаря, дюжего рыжего мужика с обожжённым лицом, судя по описанию, это есть главарь, Влас. Бил не боевым болтом, утяжелённым. Влас упал, потом тут же вскочил и склонившись нырнул в кусты. Я за ним следом припустил. Краем глаза замечаю, как Олесь со мной бежит, а походу, на бегу, ещё и стрелу в ногу пытавшегося подняться татя запустил.
Несмотря на свои пропорции Влас двигался ловко, зигзагами, и я никак не мог взять прицел. В приречной террасе не было бурелома, однако сплошной ковёр из корней, торчавших крюками и причудливыми петлями, не давал Власу оторваться, а нам его нагнать. Но сколько верёвочке не виться…
Загоняли к реке. Олесь уже несколько раз стрелял по ногам, но рыжий Влас всегда выворачивался в последний момент. Вот чуйка то! Спрыгнув с высокого обрыва на песчаный, он ускорился и рванул к реке, и если мой выстрел снова ушёл в молоко, то стрела Олеся на это раз достигла цели. Аккурат в ягодицу угодила. Влас, до последнего сопротивлялся, словно зверь. Пытался царапаться, кусаться. Да только против одоспешенных это всё равно, что комариные укусы.
Когда главаря притащили в лагерь, дерибан там был в самом разгаре. Тати по центру связанные, а вокруг группа мужчин разного возраста из пленников, в лохмотьях, с оглоблями и топорами, да несколько молодых и, несмотря на помятый вид, симпатичных девушек. Причём эти мужики с трудом девиц сдерживали, чтобы те жуликам глаза не выцарапали. Наши же архаровцы, да несколько оборванцев выносили из изб всё подряд, сбрасывая добро в кучу.
— Поймали Власа гляжу, — встретил нас Горын.
— Дык куда он денется с подводной лодки то! — опять не сдержал я жаргон из будущего.
— С какой лодки?
— Да ладно, забудь. Что тута у вас?
— Серебро покуда не считали, а скоры и тканей добре, тако же жемчуг есм и…
— Не про добычу, сколько татей всего? — прервал его я.
— Пятерых в избах взали, да енти четверо. Больше и нет никого.
