В движении вечном - Владимир Колковский

Межзвездный астронавт-исследователь, это была последняя и самая долгая детская мечта, и она также, также осталась лишь где-то там, в «параллельных мирах»… Осталась лишь памяткой дней тех зовущих, той обязательной памяткой нашей детской наивности, которую мы должны обязательно пережить.

Пришло юношество.

Пришли новые знания, пришли новые взгляды на Мир. И с высоты этих новых, куда более глубоких знаний было совершенно очевидно, что время межгалактических путешествий еще не пришло. И не пришло безнадежно, слишком! — слишком уж крохотны пока наши возможности. Неизмеримо крохотны настолько, что не видится ни малейшей зацепочки. В смысле путешествий космических наши возможности пока лишь на уровне родной солнечной системы. Даже на уровне теперешнего развития, овладев скоростями на уровне первой космической, мы можем без проблем особых достигнуть самых далеких планет и Солнца, нашей родной животворной звезды. Но вот дальше… Дальше в дело вступают сурово световые годы, тысячи и миллионы парсек, то есть расстояния для нас совершенно невообразимые. Так, к примеру, чтобы добраться до ближайшего Сириуса, добраться на привычной первой космической нужен почти миллион лет! Но ведь и это невообразимое сейчас для нас расстояние всего лишь начальный шажок, лишь жалкая миллиметровая кроха для убогой медлительной пиявки в ее многокилометровой продолговатой непознанной старице.

Как достигнуть световых скоростей?

Сейчас это также совершенно невообразимо. Попробуем, например, разогнать обыкновенный нынешний космический корабль до этой самой, до ее величества недостижимой скорости света. Сколько нужно топлива? Размеры топливного «бака» должны быть сотни километров! Впечатляет? — но это всего лишь элементарный подсчет, простая арифметика. Отсюда яснее ясного, что для межзвездных путешествий нужны совершенно иные космические корабли, нужно совершенно иное топливо.

Потом, при световых скоростях даже столкновение с атомом становится катастрофическим, что уж тогда говорить о вездесущей межзвездной пыли — и это тоже, тоже нынче простая арифметика. Как избежать столкновения с пылинкой межзвездной, атомом, другой элементарной частицей? Вот-вот, здесь снова речь заходит о главном: на нашем нынешнем уровне научного знания это даже вообразить толком невозможно. То есть, отсюда снова следует, что нужны космические корабли на совершенно иных, неведомых пока физических принципах, но! — но и это отнюдь не спасает. Дело куда безнадежнее, потому как даже самая-самая, что ни есть недостижимая скорость света всего лишь шажок черепаший, крохотный с точки зрения межзвездных космических путешествий.

И это куда страшнее.

Ведь это значит в прямом соответствии, что для масштабных полетов по Вселенной нужен совершенно иной уровень знания о самом пространстве-времени, и вот как раз здесь отнюдь не годы решают. И даже, может быть, не столетия. Мечтать! — мечтать можно сколько угодно о межгалактических путешествиях, можно сколько угодно читать о них в фантастических повествованиях, но вот вам простые реалии. А отсюда в итоге и ясное понимание главным героем романа того, что и эта его «окончательная» большая мечта, по сути, есть следствие все той же наивности, пускай хоть и не младенческой, а уже именно детской.

И снова, как и в случае принципиальной невозможности чудес волшебных, возник новый тупик, возникла новая каменная стена неодолимая. Да только тупики и стены любые в жизни этой могут быть для кого угодно, но только не для него, героя романа нашего. И, как результат неизбежный, появление мечты новой, и это уже была мечта его новой ступени жизненной, мечта юношеская.

И это была мечта снова как бы в обход. Яснее ясного, положим, как не перемахнуть на Луну через космос в «этажерке» летающей времен первой мировой, так и нет сейчас никакой возможности размахнуться всерьез по Вселенной. Сие есть реалии поколений иных, далеких, но почему, почему бы тогда эти возможности самому и не приблизить? Приблизить хоть как-то? Посвятить свою жизнь в наивысшем смысле? Посвятить себя тайне этого Мира всецело, погрузиться до самозабвения, творить и искать, и «эврика» снова магической вспышкой мгновенной, как в школьные дни! — но «эврика» уже не вследствие решения стандартной школьной задачки из обычного учебника, а именно «Эврика!» — с большой буквы, погружающее подлинно в фантастические глубины материи, указывающее человечеству прямо пути.

Почему и нет?

Великие открытия делают люди, и он человек. Возможно другим, так почему же невозможно ему? Ему, максималисту душой, максималисту на «гребне», от которого так многого ждут? Максималисту, с первых лет жизни купающемуся в незаурядности на фоне других в своем первичном провинциальном мирке? Почему невозможно, когда и вся внешняя атмосфера идейная с тобой заодно?

В эту уникальную эпоху «развитого социализма», эпоху расцвета и конца одновременно с самых первых мгновений осознанных ты слышал набатно в миллион голосов: ты нужен! — ты нужен здесь именно такой. Тебе выпало огромное счастье появиться на свет в великой и могучей, самой-самой на планете стране, и ты должен быть ее достоин, и ты должен себя заявить. Да, да, пока ты еще мал, и тебе предстоит многому научиться, но пройдут скоро годы, и ты вольешься в большие ряды, ряды стройные, славные строителей заветной мечты, и здесь ты нужен именно такой! Ты здесь нужен именно максималистом, и ты должен быть им. Тебя здесь ждут, и тебе открываются прямо пути.

Так говорили непрестанно учителя в школе, об этом взахлеб писали газеты и книги, об этом на весь мир громогласно звучало по радио и телевизору. «Вдвое, втрое выше нормы, вот девиз страна моя!» — такие песни звучали лейтмотивом привычным ежечасно, и он этому верил, потому что он хотел, он жаждал этому верить. Он верил потому, что был молод, силен, потому что он верил, что иначе нельзя.

— У вас свет еще в очках розовых! — говорила частенько мать, слушая его мечты.

Мать говорила, всегда вздыхая как-то особенно, может с печалью, а может и вспоминая о чем-то своем. Мать говорила всегда с пониманием явственным, но и взглядывая так, будто бы ему неведомо еще очень многое, неведомо нечто очень важное, определяющее. Мать говорила, вздыхая всегда, но он не хотел ей верить. Он хотел верить учителям, газетам и книгам.

— У вас свет еще в очках розовых!

Мать говорит эти слова так, словно ему еще неведомы большие препятствия, препятствия, на ее взгляд непреодолимые. Что ж, препятствия большие могут быть, и они даже должны быть. В этом она, конечно, права, но суть ведь, как раз, и не в этом! Суть-то совершенно в другом: может для кого-то эти неведомые пока огромные препятствия и непреодолимы, но только не для него! Ведь он — это он, каких больше нет. Нет, и быть не может, и нет в мире того, что ему не по силам.

Мать всякий раз избегала какой-то конкретики. Она только говорила неизменно с печалью особой и пониманием, слушая его мечты:

— У вас у всех свет в очках еще розовых!

Мать избегала всякой конкретики потому, что иногда и ни к чему разъяснять, иногда в жизни есть то, что нужно просто познать и пережить. И даже, даже в самом конце:

— Учись, сынок… и дерзай! — говорила она напоследок, словно и впрямь сдавшись под напором этой его непоколебимой веры в себя.

— В добрый путь! — говорила она в самом конце даже уважи-тельно и уже как бы в поддержку, видя такую его непреодолимую убежденность. — В жизни надо, надо стремиться.

Игнат не верил матери, когда она говорила о «розовых очках», но именно этот цвет вдохновляющий лежит частенько в основе наших первоначальных жизненных устремлений. Мы появляемся на свет в большинстве своем с преобладающим розовым цветом, что влечет, побуждает и манит, что уходит, порой, не спеша, словно балуя, подготовив к грядущим большим переменам, но! — но иногда и обрывом фронтальным, повергая в растерянность, страх и даже отчаяние.

Именно розовый цвет лежит в основе наших изначальных жизненных устремлений, зачастую ошибочных. Ошибочных в том широком смысле, что лежат они как бы вне нашей судьбы, то есть вне той главной основообразующей стержневой линии, во имя которой мы и посланы в жизнь. Вглядись только пристально, и ты увидишь вначале свои мечтания, помыслы юные, которые так и остались вдали. Ты увидишь этапы, когда слишком много решалось, когда ты мечтал и хотел, чтобы вышло вот так, но сложилось в итоге совсем по-другому. И теперь ты ведь можешь сказать почему, теперь ты увидишь причины, так как ряд неразрыв-ный, вся цепочка ушедших в «миры-параллели» событий теперь у тебя на виду.

Ты спросишь… к чему?

Мечталось вот так, а сложилось вот этак. Мечталось, стремился… зачем?

Ушло в никуда?… значит, было и зря?