Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

Он был таким же, как Хуайцзуй.

Оба они не были хорошими людьми: с их рук капала кровь, а под ногами трещали разбитые черепа.

Как искупить свою вину?

Если использовать настолько преуспевшие в убийстве руки на благое дело и положить свою жизнь, чтобы наполнить высушенный пруд заслугами и добродетелью, можно ли перечеркнуть совершенные злодеяния? Хотел бы он, чтобы в людском мире все было так просто: добро и зло не были бы так похожи и благими деяниями можно было бы расплатиться за причиненное зло.

Но он знал, что это не так.

— Я бродил по белу свету почти сто лет, — со вздохом сказал Хуайцзуй. — За этот век я поддерживал всех, кто попал в беду, и протягивал руку всем страждущим, хотя и знал, что все это бесполезно. Сколько бы добродетелей ни было накоплено мной при жизни, после смерти я попаду на Последний Круг Ада, где мне суждено испить до дна чашу страданий. Но тогда я просто пытался облегчить груз вины на своем сердце, ведь если бы молодой князь все еще жил в этом мире, он бы наверняка… беспокоился и заботился о трудностях и бедах простых людей, разве нет?

Сто лет утекли как вода.

Мо Жань видел, как Хуайцзуй шел по горам и долинам, неся на спине слепого сироту, как, не чураясь тяжелого труда, помогал простым селянам в поле, как под светом еле чадящей плошки с маслом штопал старые одежды и пожертвовал все свои накопления на восстановление двух пострадавших от нечисти деревень.

— Господин Чу так и не вошел в круг перерождений. Как-то я сорвал ветку цветущей яблони и вспомнил, что его жене очень нравились эти цветы. Должно быть, тогда в голове у меня помутилось, но я впервые набрался смелости и спустился в подземный мир, чтобы один-единственный раз встретиться с ним. В результате, само собой разумеется, он не пустил меня на порог и приказал больше не приходить.

Возникла сцена с исхудавшим силуэтом Хуайцзуя посреди улицы призрачного города.

К этому времени его спина уже сгорбилась от прожитых лет.

— Я не осмелился вновь тревожить его душу и впредь никогда больше не появлялся перед ним, однако он не выбросил ту связку цветущих веток яблони. Думаю, это была одна из тех вещей смертного мира, что была дорога его сердцу. В загробном мире такого не встретишь, поэтому я стал отправлять ему эти сорванные ветви через других людей. Я надеялся, что так его ненависть ко мне станет хотя бы немного меньше... А позже я прознал, что, если дождаться счастливого дня и часа, душу госпожи Чу можно будет восстановить. Что же касается частей души маленького господина, они оказались настолько раздроблены, что скорее небо провалилось бы в подземный мир, чем у него появился бы шанс родиться вновь. Когда после долгих поисков и расспросов я узнал об этом, то ощутил еще большую вину. Я без конца мучился угрызениями совести и изводил себя… вплоть до того дня, когда ко мне попала одна вещь.

Лунная ночь в горах весной, гладь реки укрыта туманом.

Хуайцзуй сидел под навесом в лодке. В водной глади отражался тусклый свет фонаря рыбацкой джонки и сияние, исходившее от предмета, который он держал в руках.

Мо Жань подошел и сел рядом с Хуайцзуем. Присмотревшись, он понял, что в руках у того кусок дерева. Однако выглядело это дерево очень странно, разительно отличаясь от всех прочих. Ветви и стволы других деревьев покрыты шершавой древесной корой с тонкими прожилками, а это — нет.

Странный кусок дерева размером с ладонь имел очень гладкую и нежную кору, от которой распространялось слабое свечение. Даже несмотря на то, что все происходило в мире грез, Мо Жаню показалось, что он способен ощутить исходящий от этого дерева нежный аромат.

Священное дерево Яньди-шэньму[237.2].

— !.. — Мо Жань широко раскрыл глаза, недоверчиво разглядывая этот небольшой кусок сияющей в темноте ветки.

Это… священное дерево Яньди-шэньму?!

Люди говорили, что на самом краю Восточного моря, там, где не ступала нога человека, тысячи лет растет священное дерево. Неужели это оно? Прожив две жизни, после нескольких лет странствий по миру, разве мог Мо Жань не знать легенду о Яньди-шэньму?

То, что может оживить мертвеца, одев плотью мертвые кости.

То, что можно превратить в священное оружие, с которым даже самое прославленное божественное не сравнится.

И даже то, что может помочь обычному человеку выйти из круговорота перерождений и без страданий вознестись на Небеса, обретя вечный статус бессмертного небожителя.

Ясное дело, что Хуайцзую также были известны все эти слухи:

— Священное дерево не имеет души, но может взрастить духовное ядро, — тихо сказал он. — Так почему мне не использовать его, чтобы вознестись и стать небожителем?.. С ним мне не придется бояться вечных адских мук и я, наконец, смогу освободиться от всего мирского.

Мо Жань внезапно вспомнил, что говорили в народе о Хуайцзуе.

Люди судачили, что он отверг приглашение подняться в Небесное Царство, и решил до конца своих дней остаться в смертном мире.

Может, все дело в том, что ему не удалось совершенствоваться при помощи священного дерева Яньди? Неужели он потерпел неудачу?

— Да, все именно так… я и правда думал использовать этот кусок священного дерева для себя. Какое-то время мне даже казалось, что это воля Небес. Я почти поверил, что получил прощение свыше, что Небеса сжалились надо мной и, не желая, чтобы после смерти я мучился в Аду, дали мне шанс, послав эту частицу священного дерева.

Сидя под навесом в рыбацкой джонке Хуайцзуй нежно провел рукой по кусочку священного дерева. В глазах его смешались страстное желание и смятение. Все эти противоречивые эмоции отразились не только на его лице, но и в голосе, что гулким эхом отдавался в ушах Мо Жаня.

— Но когда-то в одном древнем свитке я прочел, что Яньди-шэньму и земля Нюйвы[237.3] по сути своей одно, поэтому из этого куска священного дерева можно создать живого человека.

Глава 238. Гора Лунсюэ. Без души

— Что?!

Мо Жань был так потрясен, что даже отступил на полшага назад. Если бы в этой сцене из воспоминаний он не был просто бесплотным духом, то сейчас перевернул бы плетеную корзину для рыбы и сбил натянутые на бамбуковые