Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

class="p1">Нередко утверждается, будто существует закономерность, в рамках которой жертвы травли сами в дальнейшем начинают ей заниматься, однако преобладание такой модели достойно сомнения. Жертвы порой дают отпор своим обидчикам, однако те ответные меры, о которых мы знаем, наподобие демонстративных массовых убийств в школах, ни по форме, ни по масштабу не похожи на исходную травлю. Травля представляет собой постоянные отношения, доставляющие мучения самой своей непрерывностью и неумолимостью, а массовые расстрелы являются кратковременными событиями, где отсутствуют личные отношения доминирования. Согласно имеющимся оценкам, в целом жертвами травли в школах становятся 5–15% учащихся, а занимаются травлей 7–17% учеников [Olweus 1993; Duffell 2000; Nansel et al. 2001]. В сравнении с этим количество случаев ответных действий со стороны жертв травли незначительно, а убийства и вообще серьезное насилие и вовсе не происходят в подавляющем большинстве школ (более 99%) [Kimmel, Mahler 2003] – все это означает, что огромное большинство жертв травли могут лишь мечтать о возмездии. Можно представить себе, что жертвы травли способны резко обернуть ситуацию вспять и сами начать заниматься издевательствами, маргинализацией других учеников, воровством и придирками – однако это будет подразумевать громадный переворот в школьной статусной иерархии. Имеющиеся исследования мобильности между статусными группами в средней и старшей школе демонстрируют, что потенциал перемещения на более высокие позиции у представителей нижней группы очень невелик, и то же самое касается представителей верхней группы – они могут демонстрировать лишь очень незначительную нисходящую мобильность, – хотя у групп, располагающихся в середине стратификации, могут происходить определенные сдвиги [Milner 2004; Franzoi et al. 1994][12]. Авторы тех исследований, где утверждается, что 2–3% респондентов признавались, что сами и подвергали травле других, и становились жертвами травли [Haynie et al. 2001], вполне могли использовать этот термин неточно, называя травлей любую вербальную агрессию, социальное исключение или насилие и не принимая во внимание то, что социальную и психологическую суть травли составляют повторяющиеся устойчивые отношения.

Обычно жертвы травли в дальнейшем не превращаются в задир сами – отчасти так происходит потому, что они становятся на иную траекторию, по которой можно с легкостью прийти к либертарианству. Люди, испытывающие особую неприязнь к опыту тотальных учреждений, после выхода на свободу из тюрьмы или окончания учебного заведения нередко становятся принципиальными противниками авторитаризма. По меньшей мере в американских школах такие ученики чаще других проявляют интеллектуальные или художественные склонности, идя вразрез с предающимися веселью общительными тусовщиками и «качками» [Milner 2004]. Две эти большие группы учащихся, как правило, коррелируют с установками взрослых – соответственно, с антиавторитарными, с одной стороны, и конформистскими/авторитарными, с другой. Травля не воспроизводится по замкнутому кругу – ее детерминанты находятся в институциональном контексте.

Уличный бандитизм и разбойные нападения

Уличный бандитизм и разбойные нападения являются предельно мгновенными ситуационными формами нападения на слабых, поскольку между нападающим и жертвой почти нет опыта взаимодействия и время на то, чтобы освоиться с взаимными ролями, минимально. Подобные нападения также отличаются от тех, которые мы рассматривали выше, поскольку они происходят в публичном мире незнакомцев – вне институционального контекста семьи и тотальных учреждений. Они относятся к той сфере, которую Гофман называл «поведением в публичных местах» [Гофман 2017]. Эти характеристики особенно четко выявляют ситуационные особенности управления коллективной эмоциональной энергией в насильственном конфликте.

К данной разновидности насилия относится целый ряд действий – от агрессивного попрошайничества и карманных краж, находящихся на грани ненасильственного поведения, до уличного разбоя и вооруженных ограблений, перерастающих в серьезное насилие, на другом конце спектра. В общем приближении подобные нападения составляют определенный порядок: от тех, которые предполагают наименьшую прямую конфронтацию, до тех, где главной целью нападения становится установление доминирования при столкновении лицом к лицу.

В наименее насильственной части этого спектра максимальное уклонение от конфронтации имеет место при выхватывании сумок у прохожих, особенно когда похититель передвигается на каком-нибудь транспортном средстве наподобие мопеда. Недалеко от этого по масштабам конфронтации находится ограбление пьяных или находящихся под воздействием наркотиков людей; в данном случае «глухарь»[13] выбирает в качестве цели совершенно пьяных людей (предпочтительно в «отключке»), а не тех, кто еще в состоянии энергично перемещаться на «автопилоте». Тем самым нападающий избегает не только возможности физического отпора, но и любого коммуникативного взаимодействия с другим человеком, находящимся в сознании. Чуть более высокий уровень насилия при уличных ограблениях характерен для ситуаций, когда жертву берут в «узду» – хватают сзади, прищемляют руки и тем самым одновременно обездвиживают ее; грабитель застает жертву врасплох, находясь за пределами ее поля зрения и избегая взгляда ей в лицо. Можно утверждать, что цель всех этих действий заключается в том, чтобы остаться неузнанным, но при этом грабителю также удается избежать конфронтационной напряженности/страха. Как уже отмечалось применительно к ближнему бою и смертным казням, возможность видеть глаза жертвы является сдерживающим фактором для нападения[14].

Уличные грабители, как правило, молоды: большинство из них имеют возраст меньше 21 года, а ограбления с минимальным уровнем конфронтации совершают самые юные – зачастую лица в младшем подростковом возрасте [Pratt 1980; Shaw 1930/1966]. При повышении сложности стиля нападений, когда предполагается больше противостояний лицом к лицу, у молодых грабителей присутствует нечто вроде «карьерной иерархии». Как правило, грабежи совершаются группами по два человека, но примерно в 20% случаев в Великобритании и США их устраивают группы по четыре и более человек. Когда жертва не одна (то есть мишенью преступников становится небольшая группа), грабителей всегда больше. Например, одним воскресным вечером 2004 года в 22:30 шестеро подростков напали на двух студентов возле университетского общежития в городе, но затем нападающие убежали, столкнувшись с всего одним охранником в штатском, который за ними погнался (см.: Daily Pennsylvanian, 2 февраля 2004 года). Причиной возникновения уязвимости студентов-жертв стало их пассивное или испуганное состояние, однако благодаря агрессивной установке охранника импульс страха быстро переключился в противоположном направлении.

Из интервью с грабителями можно сделать вывод, что их главная задача – выбрать слабую жертву и справиться с собственным страхом [Lejeune 1977; Lejeune, Alex 1973]. На стадии, предшествующей конфронтации, грабители успокаивают себя, вспоминая удачные ограбления, которые они совершили раньше, а также вызывают у себя ощущение бравады, хвастаясь и хорохорясь в присутствии группы себе подобных. В результате эмоциональное бурление группы поддержки позволяет им подзарядиться энергией, чтобы компенсировать страх, когда они отправляются на дело небольшой «бригадой». На стадии реальной конфронтации грабитель справляется со страхом, выбирая слабых жертв, в особенности из респектабельных и хорошо воспитанных представителей высших классов, от которых он не ожидает сопротивления[15]. Когда все