Собрание сочинений в десяти томах. Том 10 - Юзеф Игнаций Крашевский

— Ты плакала? — спросил он ее нежно.

— Нет, нет! — ответила Ягуся, ласково на него глядя.

— Зачем же от меня скрывать? Я узнаю, почувствую. Ты плакала, дорогая.

— Немножко.

— Скажешь мне причину слез?

— А! Ты будешь смеяться.

— Увидишь, что не буду смеяться.

— Я думала о будущем.

— Разве в нем есть что страшного?

— Для меня? Тысяча вещей. Мой отец здесь мучается. Хотел бы опять начать свои путешествия; я ему мешаю. Я бы пошла в монастырь, но боюсь сказать ему это… не разрешит.

— Зачем же в монастырь?

— Куда же мне спрятаться?

— Ягуся! Разве надо говорить, что я тебя люблю, что я твой?

— Знаю, ты мне это вчера сказал. Но, Ян, ты не должен жениться, говорил отец. Жена убивает художника, он весь должен отдать себя искусству.

— О! Лучше отречься от искусства, чем от счастья!

— Я и тебе, как отцу, буду помехой в жизни, тяжестью. Таково несчастное предназначение женщины. У дикарей она несет на себе все домашние труды и всю тяжесть работы; муж живет, она служит только орудием его жизни. У нас женщина как будто сама по себе, хочет быть отдельным существом, требует этого от жизни, а ей не разрешают. Отсюда тысяча разочарований для обоих. О! Жизнь! Жизнь! Правда! Великая и страшная загадка.

— Которую решает минута счастья! — сказал Ян.

— И долгие годы воспоминаний, и долгие годы надежды.

— Все-таки это одна и та же минута счастья, сначала видимая издали, а потом в отдалении. В ней вся жизнь. Ягуся, зачем же плакать. Будем счастливы.

— Минуту! — ответила она.

— Разве мы можем изменить жизнь и ее бессмертные условия? Хочешь, разрешишь, я попрошу у отца твоей руки?

Она покраснела, вздохнула и протянула ему руку.

— Послушай, — сказала она, — подумай еще; я не хочу моего счастья ценой твоей свободы. Художник у нас не имеет обеспеченного даже куска хлеба. Я бедна; не думай, что мой отец богат. Я лучше всех это знаю. Немного или ничего у меня не будет.

— Я ничего не хочу.

— Проживем ли мы твоим трудом? Ты будешь мучиться из-за меня.

— Дорогая, будем жить скромно, бедно, зачем нам много? Любовь позлащает бедность.

Ягуся задумалась.

— Ах, — сказала она погодя, — не показывай мне картину счастья; плакать потом буду, как прародители, изгнанные из рая.

— Когда рай для нас открыт.

— Мгновение рая, а потом, кто знает!

— Почему же мгновение?

— Все только мгновение, говорит мой отец; и вечность тоже мгновение, но без начала и конца.

Они задумались. Головы их невольно наклонились друг к другу. Ян почувствовал золотые мягкие волосы Ягуси, ласкающие ему лицо, почувствовал прикосновение ее свежей, как у ребенка щеки; обнял ее и поцеловал.

Ягуся вскочила покраснев и смутившись, так как перед ними стоял доктор Фантазус с нахмуренной бровью.

— Это что? — промолвил он. — У меня в доме вор?

— Нет, — воскликнул Ян, — но сын, если согласишься!

— Если соглашусь! В этом-то вопрос. Если разрешу. Не очень-то вы у меня спрашивали разрешения. Ну, а если разрешу? — спросил он с улыбкой.

— Ах! Дашь мне счастье! — сказал Ян, хватая его за руку.

— А ты дашь же его моей Ягусе? Дашь надолго? На всю жизнь?

— Поклянусь в этом.

— Но сдержишь ли клятву?

— Сомневаешься?

— Отец! Можешь ли сомневаться? — перебила девушка, бросаясь ему на шею. — Ты знаешь, что я его люблю.

— Ну, ну, будь его, хорошо. Но помни, Ян, чтобы я не спросил у тебя отчета в сокровище, которое тебе даю.

Ян с увлечением поцеловал руку доктора, который выглядел взволнованным.

— А теперь, — сказал Фантазус, — думайте о свадьбе. После свадьбы я в путь; оставляю вас одних… Еду, еду, должен.

— Отец! Неужели опять! Куда? Надолго? — спросила с жаром Ягуся.

— Ни куда, ни как надолго, — не знаю. Есть кому доверить Ягусю, следовательно, я еду, еду!

И повернулся на одной ноге, с дикой радостью.

— Но помните, что вы должны быть счастливы, — добавил он, — так как слеза Ягуси привлечет меня хотя бы с другой планеты.

И живо ушел из комнаты.

Не будем описывать счастья; это значило бы желать удержать в руке мыльный пузырь — осталось бы от него немного грязной воды — больше ничего. А радужные цвета, а блеск ушли бы, откуда пришли, в непонятный мир духа и света, в неизвестную страну неуловимых тайн.

Доктор Фантазус стал ревностно готовиться к свадьбе дочери и в то же время складывать все свои вещи и очищать дом. Даже базальтовый сфинкс с крыльца исчез. Остались только вещи Ягуси и ее довольно бедное приданое; а в комнате доктора пустые полки и куски бумаги.

Однажды вечером доктор вошел в комнату, где были жених и невеста.

— Существует обычай, — сказал он отрывисто, как всегда, — что в придачу к жене что-нибудь обыкновенно дают. Это довольно глупый обычай; так как это до некоторой степени доказательство, что женщина может быть бесполезна и стать тяжестью. Мы платим, чтобы ее себе взяли. Восточные народы, первобытные народы понимали это совершенно иначе; и хотя их упрекают в варварском унижении женщины, больше признания ее достоинства в этой продаже девушки, чем в нашем приданом, которое мы даем. Знаю, что наше приданое явилось в результате будто бы дележа наследства после отца и после матери; ба! но тем не менее оно унижает женщину, так как не она берет, что ей следует, не она этим распоряжается, а муж, да муж еще чаще всего берет женщину из-за того, что она имеет, а ее как добавление. Знаю, что Ян не думал о том, что Ягуся может иметь; но я должен ему сказать, что она бедна.

— Тем лучше, — сказал Ян, — мы оба бедны.

— После матери у нее был дом, но я его продал и пропутешествовал…

— Я об этом не спрашиваю.

— А я говорю, чтобы ты не думал, что я стыжусь или скрываю то, что сделал. Сколько я взял за этот дом, не знаю; однако, даю моей Ягне приданое, какое могу, и тысячи две злотых. Больше не могу. У меня есть деньги, но они мне нужны для путешествия, которое может разрешить великую тайну для меня и