Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы - Дмитрий Стародубцев

Ночью того же дня авидроны ворвались в обгоревшую башню и до утра, задыхаясь в едком дыму, сражались с последними ее защитниками. Лишь немногие из них сдавались в плен. Когда сопротивляющихся иргамов более не осталось, ДозирЭ и его товарищи не обнаружили Дэвастаса ни среди убитых, ни среди раненых. А вскоре был найден потайной ход, ведущий далеко за пределы крепости.

Все было кончено. Почерневший изуродованый до неузнаваемости Кадиш напоминал развалины древнего города. Кругом лежали трупы иргамов. Авидронские воины едва стояли на ногах.

Победители отправились в лагеря прежде всего, чтобы выспаться. В крепости осталось лишь несколько партикул: необходимо было добить последние горстки самых упорных иргамов, еще скрывающихся в подземных переходах между цитаделями.

На следующий день партикулис Эгасс выстроил «неуязвимых» и всех пересчитал. Партикула потеряла триста семьдесят человек, не считая раненых. Меньше всего убитых и покалеченных было среди монолитаев – пострадали в основном отряды легковооруженных, мастеровые и их подручные. Среди «бессмертных», которых в партикуле числилось четыреста человек, не было вообще ни одного погибшего.

– В честь взятия Кадиша я прощаю вам то, что вы натворили у стен в начале штурма, – сказал Эгасс, в большей степени обращаясь к тяжеловооруженным (ДозирЭ даже показалось, что партикулис смотрит именно на него). – Если б не эта сумятица, многих потерь можно было бы избежать. Но я никого не буду наказывать: так повелел Божественный. Напротив, почти всех вас ждут поощрения, а некоторые получат такое вознаграждение, о котором и мечтать не смели…

Партикула ликовала. «Эгоу, эгоу! – кричали воины. – Эгоу, Эгасс, эгоу, Божественный!»

Многие циниты из новичков, которые еще недавно всем сердцем ненавидели злобного партикулиса, теперь восторженно приветствовали его. Это ему они обязаны победой, это он сохранил их жизни. Это он был всегда впереди, подвергаясь такому же риску. «Эгоу, Эгасс! Эгоу, Божественный!»

В то же самое время Алеклии представили пленных. Добровольно сдались несколько сотен, остальных захватили силой. Иргамов насчитали полторы тысячи – все, что осталось от стотысячного гарнизона. Большинство были ранены или сильно избиты – говорят, постарались наемники.

Инфект в своей речи воздал должное пленным за проявленное мужество. Он сказал, что никогда еще не сталкивался с таким упорным сопротивлением, и приказал всех иргамов отпустить, но прежде выдать каждому из них по инфекту, перевязать раны и накормить.

Подобное великодушие возмутило Седермала – Великого Полководца. Со старческой назидательностью он стал выговаривать Божественному, заявляя, что его не поймут, что подобный поступок может вызвать возмущение в войсках, что Грономфа хочет видеть собственными глазами казнь воинов кадишского гарнизона. Но Алеклия не хотел ничего слушать. Седермал не унимался, и Инфект разозлился не на шутку. Он припомнил военачальнику всё и, в конце концов, разжаловал военачальника, тут же сделав Великим Полководцем смущенного всей ссорой Лигура, который был здесь же. А Седермала определил начальником гарнизона Кадиша. Старик не на шутку обиделся, но вынужден был безропотно подчиниться.

Много дней в могильнях жгли трупы убитых и умерших от смертельных ран. Авидроны потеряли пятьдесят тысяч человек – шестую часть от всех штурмовавших Кадиш, и еще двадцать тысяч наемников и союзников. Произошло то, чего более всего боялся Алеклия, но чего нельзя было избежать – авидроны понесли огромные невосполнимые потери. «Могло быть значительно хуже, – успокаивал Инфекта Лигур. – Мы сделали все, что могли. Мы сохранили большую часть армии!»

Постепенно Алеклия свыкся с горечью утраты и назначил в честь взятия Кадиша одиннадцатидневные празднества. Сначала прошла церемония награждения, где большинству участников штурма повязали наградные платки и надели золотые фалеры, а лучших повысили в звании. Потом провели состязания, победители которых были щедро одарены, а уж затем началось само веселье, постепенно принявшее такой размах, что военачальники сильно перепугались за здоровье своих воинов: столько они выпили и съели. Но, слава Божественному, их тревоги оказались напрасными.

Алеклия решил быстро восстановить Кадиш, для чего приказал нанять двести тысяч мастеровых и подручных. В крепости начались работы, а армия стала готовиться к продолжению похода.

Вскоре Инфект отобрал из партикул лучших воинов, чтобы восполнить численность Белой либеры. Всем кандидатам, среди которых оказались ДозирЭ, Тафилус и Идал, предстояло пройти испытания. Утром их собрали в поле, и Алеклия лично наблюдал за тем, как воины справляются с заданиями. Когда дело дошло до скачек, Тафилус – горожанин, никудышный наездник, первый выпал из седла и с понурой головой отправился в расположение «неуязвимых». А вот ДозирЭ и Идал показали себя с самой лучшей стороны и были тут же зачислены в Белую либеру. Алеклия сам подъехал к воинам на своем скакуне красной масти и поздравил с новым назначением. ДозирЭ ликовал – его юношеская мечта, казавшаяся несбыточной, осуществилась самым волшебным образом.

Божественный собрался возвращаться в Авидронию, доверив Лигуру продолжение военной кампании. Складывалось впечатление, что с Иргамой покончено, но из глубины страны приходили тревожные вести. Вишневые сообщали, что Тхарихиб и его брат Хавруш собирают новое войско, еще большее, чем прежде, составляя целые партикулы из мастеровых и рабов, что ряд могущественных стран помогают Иргаме золотом, наемниками, оружием и зерном, что сам Масилумус обрастает мощными укреплениями и взять его впоследствии будет так же сложно, как и Кадиш. Однако после двух блестящих побед авидроны настолько поверили в собственное превосходство, что уже никто не сомневался в победе. Надо только довести кампанию до конца.

Однажды, уже перед самым отъездом, Инфект получил онис от самого Тхарихиба, в котором тот предлагал мир. Послание было маловразумительное, путаное. Почтительные обращения перемежались угрозами. Откуп, который предложил интол Иргамы, был совершенно несоразмерен затраченным на войну средствам. Складывалось впечатление, будто он ведет речь о мелком пограничном конфликте. Алеклия оскорбился до глубины души и продиктовал писцу издевательский ответ, но после некоторых раздумий, под влиянием советников и представителей Ресторий, было написано новое письмо. От имени народных собраний он предлагал Тхарихибу отделить в пользу Авидронии все территории, простирающиеся до Кадиша, заплатить в течение десяти лет откуп в размере миллиона берктолей и отправить победителю двести тысяч рабов, скот и еще великое множество различных товаров. В конце письма Инфект предупреждал, что в следующий раз условия перемирия будут значительно тяжелее. Тхарихиб не ответил.

На тридцатый день после взятия Кадиша, чуть забрезжил рассвет, ДозирЭ и Идал прощались с цинитами своей партикулы. Бывшие монолитаи уже щеголяли в плащах всадников Белой либеры, хотя еще не были приняты в этот отряд. Многие «неуязвимые» посчитали своим долгом пожелать доброго пути ДозирЭ и его другу, для которых эта война уже закончилась.

Пришел и Эгасс, как всегда взыскательный, даже придирчивый. Узнав о причине собрания, он немного смягчился и подозвал к себе воинов, покидающих партикулу.

– Жалею об одном: не долог был срок вашего пребывания в моей партикуле. Но и за это время вы прошли столько испытаний, что другим хватило бы на целую жизнь. Что ж, вы славно сражались и положили на поле боя немало иргамов. Если бы все мои воины были столь мужественными… Эгоу, циниты, держитесь крепче в седле и охраняйте Божественного пуще собственного глаза.

И Эгасс приложил руку ко лбу. Воины поблагодарили партикулиса за добрые слова, за все уроки, которые он им преподал, не забыли упомянуть и о счастливом своем вызволении из рук Вишневых.

Через некоторое время уже за пределами лагеря ДозирЭ и Идал прощались с Тафилусом. Они стояли посреди кадишской дороги, ведущей в Авидронию, придерживая под уздцы неспокойных лошадей. Девросколянин выглядел растерянным, но пытался не подавать виду. Он понуро топтался, безвольно опустив плечи, и глубокая печаль отражалась в его наивном взгляде.

Три друга никак не могли расстаться, еще долго стояли, уныло перебрасываясь воспоминаниями. Наконец вдалеке послышался сигнал Белой либеры к построению.

– Эгоу, Тафилус, когда-нибудь мы обязательно встретимся. – ДозирЭ легко вскочил в седло.

– Надеюсь! – с грустью отвечал девросколянин.

– Не знаю, как вы, рэмы, – сказал Идал, – но я всю жизнь буду верен той клятве, которую дал вам тогда в горах.

– И я, – подхватил Тафилус. – Мы же поклялись на крови!

– И я, – заключил ДозирЭ.

Всадники тронули лошадей и вскоре скрылись из виду. Тафилус повернулся и побрел назад, к своему лагерю. Он шел и что-то шептал себе под нос.