Террор - Дэн Симмонс

Поощряемый громкими возгласами обезглавленный адмирал и раскачивающийся чудовищный медведь вошли в черный зал.

Часы сэра Джона начали бить полночь.

Толпа причудливо наряженных моряков в хвосте процессии устремилась вперед, движимая желанием поскорее проникнуть в зал и увидеть забавное представление, а старьевщики, крысы, единороги, мусорщики, пираты, арабские принцы и египетские принцессы, гладиаторы, феи и прочие фантастические существа в первых рядах толпы начали упираться и пятиться назад, уже не уверенные, что хотят оказаться во мраке зловещего помещения с черными стенами и покрытым сажей полом.

Крозье принялся проталкиваться через толпу — которая то подавалась вперед, то откатывала назад, когда люди в первых рядах задерживались на пороге черного зала, не решаясь войти, — теперь исполненный решимости если не положить конец фарсу, не дожидаясь финальной сцены, то хотя бы ускорить развязку.

Едва вступив в темное помещение вместе с двадцатью или тридцатью мужчинами, которые тоже на несколько мгновений задержались на пороге (глаза привыкали к темноте не сразу, а покрытый сажей лед производил жуткое впечатление разверстой под ногами бездны), Крозье почувствовал, как волна холодного воздуха ударила в лицо — словно кто-то открыл дверь в ледяной стене айсберга, возвышавшегося над парусиновым лабиринтом. Даже здесь ряженые продолжали петь, но по-настоящему мощный рев доносился из фиолетового зала, где волновалась и напирала вперед охваченная нетерпением толпа.

Правь, Британия, морями.Нам вовек не быть рабами!

Крозье едва различал белое пятно медвежьей головы, выступающей из ледяной стены над эбеновыми часами — они уже пробили шестой удар, прозвучавший до жути громко в зловещей тьме, — и высокую белую фигуру чудовищного медведя, сильно раскачивавшуюся из стороны в сторону: Мэнсон и Хикки явно с трудом удерживали равновесие в морозном мраке, где парусиновая стена ходила ходуном и яростно хлопала на ветру.

Потом Крозье увидел, что в помещении находится вторая огромная белая фигура. Она тоже стояла на задних лапах. Но в самой глубине зала, дальше, чем смутно белеющее во мгле чудовище Мэнсона и Хикки. И она была гораздо крупнее. И гораздо выше.

Когда часы отбивали последние четыре удара, в помещении раздался протяжный рев.

Свободу увенчает муза,Ступив ногой в зеленый дол.Благословение союзаМы укрепим своим трудом.

Мужчины в черном зале уже перестали петь и теперь в панике проталкивались назад, встречая сопротивление напирающей толпы.

— Что происходит? — спросил доктор Макдональд.

В тусклом фиолетовом свете, падавшем из-за поворота парусинового лабиринта, Крозье узнал четырех врачей — одинаково наряженных арлекинами, но сейчас со спущенными масками.

Люди в черном зале завопили. Снова раздался жуткий рев, подобного которому Френсис Родон Мойра Крозье не слышал никогда в жизни и который казался бы более уместным в непроходимых доисторических джунглях, нежели в Арктике девятнадцатого века. Рев был таким низким, таким раскатистым и таким яростным, что капитану «Террора» захотелось напустить в штаны прямо здесь, на стоградусном морозе.

Более крупная из двух белых фигур бросилась вперед.

Ряженые истошно заорали, безуспешно попытались пробиться сквозь наседающую толпу любопытных, а потом стали разбегаться в темноте направо и налево, наталкиваясь на черные парусиновые стены.

Крозье, безоружный, стоял на месте. Он почувствовал, как громадное существо проносится мимо в темноте. В нос ударил тяжелый запах несвежей крови… гнилой смрад мертвечины.

Принцессы и феи лихорадочно сбрасывали в темноте маскарадные костюмы и зимние шинели, кидались на парусиновые стены, пытались достать ножи, спрятанные под многочисленными куртками и свитерами.

Крозье услышал тошнотворный смачный шлепок, когда огромные руки, или когтистые лапы, обрушились на одного из ряженых. Раздался хруст, когда зубы длиннее человеческого пальца разгрызли череп или перекусили кость.

Правь, Британия, морями.Нам вовек не быть рабами!

Эбеновые часы пробили в последний, двенадцатый раз. Наступил новый, 1848 год.

Мужчины наконец пропороли ножами черные стены, и взметенную ветром парусину мгновенно отнесло к пылающим факелам и жаровням на льду. Языки пламени взвились высоко вверх, и снасти такелажа почти сразу занялись огнем.

Белое чудовище уже находилось в фиолетовом зале — люди орали дурными голосами, разбегались в разные стороны, истерически выкрикивали проклятия, толкались, налетали друг на друга, некоторые уже распарывали ножами парусиновые стены, чтобы не бежать по длинному лабиринту к выходу, — и Крозье расталкивал всех на своем пути, спеша поскорее унести отсюда ноги. Теперь уже полыхали обе стены черного зала. Раздался дикий вопль, и мимо Крозье пронесся арлекин, чьи одежды, «уэльский парик» и волосы горели сзади.

К тому времени, когда Крозье выбрался из обезумевшей толпы ряженых, стены фиолетового зала уже тоже занялись огнем, а существо перешло в белый отсек. Капитан слышал пронзительные крики десятков мужчин; пестрая волна людей, частично сбросивших маскарадные костюмы, катилась по лабиринту впереди жуткого призрака. Паутина искусно натянутых тросов, посредством которой полотнища парусины и вертикальные брусья каркаса крепились к громадному айсбергу, теперь тоже горела; языки пламени чертили рунические письмена на фоне ревущего черного неба. Стофутовая ледяная гора отражала сцену пожара и кровавой бойни мириадами своих граней.

Сами брусья, торчащие подобием ребер вдоль пылающих стен черного, фиолетового, а теперь и белого залов, тоже горели. За годы хранения на сухом воздухе арктической пустыни древесина потеряла всю влагу. Брусья вспыхивали, как лучина.

Крозье оставил всякую надежду взять ситуацию под контроль и бросился бежать, движимый единственным желанием выбраться из горящего лабиринта.

Белый зал был полностью охвачен огнем. Языки пламени взвивались над белыми стенами, расстеленными на льду парусиновыми коврами, задрапированными банкетными столами, бочками, стульями и металлической жаровней мистера Диггла. Кто-то в своем паническом бегстве опрокинул музыкальную шкатулку, и отблески огня плясали на каждом завитке искусно вырезанного узора, украшавшего сей инструмент из дуба и бронзы.

Крозье увидел стоявшего там Фицджеймса — единственного человека, не наряженного в маскарадный костюм и никуда не бегущего. Он схватил его за рукав.

— Давайте, Джеймс! Надо убираться отсюда! Командир «Эребуса» медленно повернул голову и посмотрел на старшего по званию офицера так, словно видел его впервые. Он снова улыбался слабой рассеянной улыбкой, страшно действовавшей на нервы.

Крозье влепил ему пощечину.

— Пошевеливайтесь же!

Волоча за собой пребывающего в сомнамбулическом трансе Фицджеймса, Крозье пробежал через горящий белый зал, потом через следующий, стены которого теперь пламенели оранжевым скорее благодаря огню, нежели краске, а потом влетел в зеленый. Лабиринт казался бесконечным. Там и сям на льду лежали стонущие участники маскарада — некоторые в разодранных, растерзанных одеждах, один мужчина голый и обгорелый, — но другие моряки останавливались, чтобы помочь им встать, увлекали за собой к выходу. Лед под ногами — там, где не горели парусиновые ковры, — был усыпан клочьями маскарадных костюмов и зимних шинелей, в большинстве своем горящими или готовыми загореться.

— Пошевеливайтесь! — повторил Крозье, волоча за собой спотыкающегося Фицджеймса.

На льду лежал без чувств парень — молодой Джордж Чемберс с «Эребуса», служивший юнгой, несмотря на свой возраст, двадцать один год, и бивший в барабан во время первых похорон на льду, — и, похоже, никто не обращал на него внимания. Крозье отпустил Фицджеймса буквально на несколько секунд, чтобы поднять и взвалить на плечо Чемберса, а потом снова схватил второго капитана за рукав и бросился бежать как раз в тот момент, когда языки пламени по обеим сторонам от них взметнулись к такелажу над головой.

Крозье услышал оглушительное шипение позади.

Решив, что чудовищное существо во всей этой суматохе оказалось у него за спиной, возможно, проламывается снизу сквозь толщу льда, Крозье резко повернулся кругом, готовый отбиваться от него единственным свободным кулаком.

Громадный айсберг шипел и потрескивал от жара. Тяжелые куски льда откалывались от него, с грохотом падали вниз и тоже громко шипели в гигантском огненном котле, который совсем недавно был парусиновым лабиринтом. При виде этого зрелища Крозье на миг застыл на месте, обмерев от восторга: бесчисленные грани ледяной горы, сверкающие отблесками пожара, порождали в воображении образ стоэтажного волшебного замка, залитого ослепительным светом. В тот момент он понимал, что никогда больше не увидит ничего подобного.