Античный роман - Ахилл Татий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Зачем это вы забрались в мою комнату и сидите, точно над свежей могилой? И это в праздничный день, когда даже носящие траур смеются?
— О Энотея! — ответила ей старуха. — Юноша, которого ты видишь, родился под несчастной звездой: ни мальчику, ни девушке не может он продать своего товара. Тебе никогда еще не приходилось видеть столь несчастного человека ‹…› Короче говоря, что ты скажешь о человеке, который с ложа Киркеи встал, не насладившись? Услышав это, Энотея уселась между нами и долго качала головой.
— Только я одна и знаю, — сказала она, — как излечить эту болезнь. А чтобы вы не думали, что я только языком чешу, — пусть молодчик поспит со мной одну ночь ‹…›
Все мне покорно, что видишь ты в мире. Тучная почва,Лишь захочу я, умрет, без живительных соков засохнув,Лишь захочу — принесет урожай. Из кремнистых утесовНилу подобный поток устремится. Безропотно волныМне покоряются все; порывы Зефира, умолкнув,Падают к нашим ногам. Мне подвластны речные теченья;Тигра гирканского бег и дракона полет удержу я.Что толковать о безделках? Могу я своим заклинаньемМесяца образ на землю свести и покорного ФебаБурных коней повернуть назад по небесному кругу:Вот она, власть волшебства! Быков огнедышащих пламяСтихло от девичьих чар, и дочь Аполлона КиркеяСпутников верных Улисса заклятьем в свиней обратила.Образ любой принимает Протей. И с таким же искусствомС Иды леса я могу низвести в пучину морскуюИли течение рек направить к горным вершинам.
135. Перепуганный столь баснословною похвальбою, я содрогнулся и стал во все глаза глядеть на старуху…
* * *— Ну, — вскричала Энотея, — повинуйтесь же моей власти! Сказав это и тщательно вытерев себе руки, она склонилась над ложем и два раза подряд меня поцеловала…
* * *Затем Энотея поставила посреди алтаря старый жертвенник, насыпала на него доверху горячих углей и, починив с помощью нагретой смолы развалившуюся от времени деревянную чашку, вбила в покрытую копотью стену на прежнее место железный гвоздь, который перед тем, снимая чашу, нечаянно выдернула. Потом она опоясала себя четырехугольным фартуком и, поставив к огню огромный горшок, сняла рогаткой висевший на крюке узел, в котором хранились служившие ей пищей бобы и совершенно иссеченный, старый-престарый кусок какой-то головы. Развязав шнурок, которым затянут был узел, Энотея высыпала часть бобов на стол и велела мне их хорошенько очиститъ. Повинуясь ее приказанию, я первым долгом принялся весьма тщательно отгребать в сторонку те из зерен, на которых кожица была до невозможности загрязнена. Но она, обвиняя меня в медлительности, подхватила всю эту дрянь и прямо зубами так проворно и ловко начала ее обдирать, выплевывая шелуху на пол, что передо мной точно мухи замелькали.
Я изумлялся изобретательности бедноты и тому, какой ловкости можно достигнуть во всяком искусстве:
Там не белела индийская кость, обрамленная златом,Пол очей не пленял лощеного мрамора блеском, —Дар земли ее не скрывал. На плетенке из ивыВорох соломы лежал, да стояли кубки из глины,Что без труда немудрящий гончарный станок обработал.Каплет из кадки вода; из гнутых прутьев корзиныТут же лежат; в кувшинах следы Лиэевой в гаги.Всюду кругом по стенам, где заткнута в щели соломаИли случайная грязь, понабиты толстые гвозди.А с переборки свисают тростинок зеленые стебли.Но еще много богатств убогая хата скрывала:На закопченных стропилах там связки размякшей рябиныМежду пахучих венков из высохших листьев висели,Там же сушеный чабрец красовался и гроздья изюма.Так же выглядел кров Гекалы гостеприимнойВ Аттике. Славу ее, поклоненья достойной старушки,Долгим векам завещала хранить Баттиадова муза.
136. Отделив от головы, которая по меньшей мере была ее ровесницей, немножечко мяса, старуха с помощью той же рогатки принялась подвешивать ее обратно на крюк; но тут гнилой стул, на который она взобралась, чтобы стать повыше, вдруг подломился, и она всей своей тяжестью рухнула прямо на очаг. Верхушка стоявшего на нем горшка разбилась, и огонь, который только что стал было разгораться, потух. При этом Энотея обожгла себе о горящую головню локоть и, подняв кверху целое облако пепла, засыпала им себе все лицо. Я вскочил испуганный, но потом, рассмеявшись, помог старухе встать… А она, боясь, как бы еще что-нибудь не помешало предстоящему жертвоприношению, немедленно побежала к соседям взять огня…
* * *Едва лишь я ступил па порог… как на меня тотчас же напали три священных гуся, которые, как видно, обыкновенно в полдень требовали у старухи ежедневного рациона; я прямо затрясся, когда они с отвратительным шипением окружили меня со всех сторон, точно бешеные. Один начал рвать мою тунику, другой развязал ремень у моих сандалий и теребил его, а третий, по-видимому вождь и учитель свирепой ватаги, не постеснялся мертвою хваткой вцепиться мне в икру. Отложив шутки в сторону, я вывернул у столика ножку и вооруженной рукой принялся отражать воинственное животное: не довольствуясь шуточными ударами, я отомстил за себя смертью гуся.
Так же, я думаю, встарь, Стимфалид Геркулесова хитростьВзмыть заставила вверх; так, Финея обманные ястваЯдом своим осквернив, улетали Гарпии, смрадом Все обдавая вокруг.Устрашенный эфир содрогнулся От небывалого крика. Небесный чертог потрясенный…
* * *Два других гуся, лишившись теперь своего, по моему мнению, главаря, стали подбирать бобы, которые упали и рассыпались по всему полу, и вернулись в храм, а я, радуясь добыче и мести, швырнул убитого гуся за кровать и немедленно смочил уксусом не особенно глубокую рану на ноге. Затем, опасаясь, как бы старуха не стала меня ругать, решил удалиться и, собрав свою одежду, уже направился к выходу. Но не успел я переступить порог, как увидел Энотею, которая шла мне навстречу с горшком, наполненным до верху пылающими углями. Итак, пришлось повернуть вспять: сбросив с себя плащ, я cтал в дверях, будто ожидал замешкавшуюся старуху. Высыпав угли на кучу сухого тростника и положив сверху изрядное количество дров, она стала оправдываться, говоря, будто так долго замешкалась потому, что ее приятельница не хотела ее отпустить, не осушив вместе с ней трех положенных чарок.
— Ну, а ты что тут делал, пока меня не было? — вдруг спросила она. — А где же бобы?
Полагая, что мой поступок достоин даже всяческого одобрения, я немедленно рассказал ей по порядку обо всем сражении, а чтобы она не очень уж печалилась, за потерянного гуся предложил ей заплатить. Но, увидев его, старуха подняла такой невероятный крик, что можно было подумать, будто в комнату снова забрались гуси.
Удивленный непонятностью своего преступления, я растерялся и стал спрашивать, почему она так горячится и почему жалеет гуся больше, чем меня.
137. На это она, всплеснув руками, воскликнула:
— И ты, злодей, еще осмеливаешься рассуждать?… Ты даже не подозреваешь, какое огромное преступление совершил: ведь ты убил Приапова любимца, всем матронам наиприятнейшего. Нет, и не думай, что проступок твой не такой уж тяжелый: если только узнает о нем магистрат, быть тебе на кресте. Ты осквернил кровью мое жилище, до сих пор незапятнанное, и любому из недругов моих дал возможность устранить меня от жречества…
* * *— Пожалуйста, не кричи, — говорю я ей, — я тебе за гуся страуса дам…
* * *Энотея села на кровать и, к вящему моему удивлению, продолжала оплакивать несчастную участь гуся, пока наконец не пришла Проселена с деньгами за жертвоприношение.
Увидев убитого и расспросив жрицу о причине ее горя, она принялась рыдать еще горше и причитать надо мной, точно я отца родного убил, а не общественного гуся.
Мне стало наконец нестерпимо скучно, и я воскликнул: — В конце концов, можно загладить дело моих рук деньгами? Пусть я вас под суд подвел; пусть я даже человека убил! Вот вам два золотых, можете накупить себе сколько угодно гусей и богов.
— Прости меня, юноша, — заговорила Энотея, лишь только увидела мое золото, — ведь я так беспокоилась исключительно ради тебя. Это было лишь доказательством моего к тебе расположения, а вовсе не враждебности. Постараемся же, чтобы никто об этом не узнал. А ты помолись богам, чтобы они отпустили тебе прегрешение.
Тех, кто с деньгами, всегда подгоняет ветер попутный,Даже Фортуной они правят по воле своей.Стоит им захотеть, — и в супруги возьмут хоть Данаю,Даже Акрисип-отец дочку доверит таким.Пусть богач слагает стихи, выступает с речами,Пусть он тяжбы ведет — будет Катона славней.Пусть, как законов знаток, свое выносит решенье —Будет он выше, чем встарь Сервий иль сам Лабеон.Что толковать? Пожелай чего хочешь: с деньгой да со взяткойВсе ты получишь. В мошне нынче Юпитер сидит…
Она поставила под руки мне чашу с вином, заставила меня растопырить пальцы и для очищения потерла их пореем и сельдереем, а потом опустила в вино, читая какую-то молитву, несколько лесных орехов. Судя по тому, всплывали они на поверхность или же падали на дно, она и делала свои предсказания. Но меня нельзя было поддеть на эту удочку: я знал, что орехи пустые, без сердцевины, наполненные только воздухом, всегда плавают на поверхности, а тяжелые, с крепким ядром, непременно должны опуститься на дно…