Величайшее Шоу на Земле: свидетельства эволюции - Ричард Докинз

И снова же, суть в том, что реальный проектировщик вертикально ходящего примата возвратился бы к чертежной доске и сделал бы работу должным образом, вместо того, чтобы начать с четвероногого животного и подправлений.

Следующим Уильямс упоминает сумку такого канонического австралийского животного как коала, которая — неважная идея для животного, проводящего свое время, цепляясь за стволы деревьев — открывается вниз, а не вверх, как у кенгуру.

Еще раз, причина в наследии истории.

Коалы происходят от подобного вомбату предка.

Вомбаты, — чемпионы среди копателей

«выбрасывающие назад большие горсти, полные грунта, как землекоп, роющий туннель.

Если бы эта предковая сумка была направлена вперед, глаза и зубы у его детенышей постоянно были бы полны песка.

Поэтому она была направлена назад, когда однажды существо поднялось вверх по дереву, возможно, чтобы использовать новый источник пищи, «дизайн» пришел с ним, слишком сложный, чтобы измениться.»

Как с возвратным гортанным нервом, теоретически была возможность изменить эмбриологию коалы, чтобы повернуть ее сумку в другую сторону, вперед.

Но — я строю догадки — эмбриологический переворот, сопровождавший такое значительное изменение, создал бы промежуточные формы еще хуже, чем коалы, справляющиеся с существующим положением вещей.

Другое следствие нашего собственного изменения от четвероногости к двуногости касается носовых пазух, которые приносят столько огорчений многим из нас (включая меня в момент, когда я пишу), потому что их дренажное отверстие находится в самом последнем из мест, которое бы мог выбрать разумный проектировщик.

Уильямс цитирует австралийского коллегу, профессора Дерека Дентона: «большие верхнечелюстные пазухи или полости находятся позади щек с обеих сторон лица.

В них есть дренажное отверстие сверху, что являются не лучшей идеей в отношении использования силы тяжести для облегчения стока жидкости.»

У четвероногого животного «верх» вообще является не верхом, а передней стороной, и положение дренажного отверстия гораздо более логично: наследие истории в очередной раз написано повсюду в нас.

Уильямс продолжает цитировать другого австралийского коллегу, разделяющего национальный дар бросать шикарные фразы, относительно ихневмонид, наездников, чей проектировщик, если таковой был, «должно быть, был садистским ублюдком».

Дарвин, хотя и посетил Австралию, будучи молодым человеком, выражал те же чувства в более уравновешенных, менее характерных для жителей Австралии терминах: «Я не могу убедить себя, что милосердный и всемогущий Бог умышленно создал бы ихневмонид со специальным намерением вскармливать их внутри живых тел гусениц.»

Легендарная жестокость наездников (также связанных близким родством с роющими осами и дорожными осами) является лейтмотивом, который повторится в заключительных двух главах книги.

Мне трудно ясно сформулировать, то что я собираюсь сказать, но это то, что я обдумывал, и оно пришло в голову в тот памятный день вскрытия жирафа.

Когда мы смотрим на животных со стороны, мы всецело впечатлены изящной иллюзией дизайна.

Оглядывающий окрестности жираф, парящий альбатрос, ныряющий стриж, зоркий сокол, лиственный морской дракон, невидимый среди морских водорослей, несущийся гепард, напряженный после поворота, подскакивающая газель — иллюзия дизайна настолько интуитивно понятна, что требуется положительное усилие включить критическое мышление и преодолеть соблазны наивной интуиции.

Это когда мы смотрим на животных со стороны.

Когда же мы заглядываем внутрь, впечатление противоположное.

Следует признать, впечатление элегантного дизайна передается упрощенными диаграммами в учебниках, аккуратно разложенными и с цветовой кодировкой, как чертёж инженера.

Но действительность, которую вы обнаруживаете, когда видите вскрытое на столе животное, сильно отличается.

Я думаю, что это было бы поучительное упражнение, попросить инженера начертить улучшенную версию, скажем, артерий, питающих сердце.

Я предполагаю, что результат был бы чем-то похожим на выхлопной патрубок автомобиля, с опрятной линией труб, выходящих аккуратным массивом, вместо бессистемного беспорядка, который мы фактически видим, когда вскрываем настоящую грудь.

Моей целью при проведении дня с анатомами на вскрытии жирафа было изучение возвратного гортанного нерва как примера эволюционного несовершенства.

Но вскоре я понял, что несовершенство возвратного гортанного нерва — это только верхушка айсберга.

Факт, что он делает такой длинный крюк, с особой силой доводит эту мысль до осознания.

Это тот аспект, который в конечном итоге спровоцировал бы Гельмгольца вернуть его назад.

Но подавляющее впечатление, которое вы получаете от рассмотрения любой части внутренностей большого животного, то, что там — беспорядок! Мало того, что проектировщик никогда не сделал бы ошибку подобно этой петле нерва; приличный проектировщик никогда не создавал бы что-то из хаоса, этого перекрещивающегося лабиринта артерий, вен, нервов, кишок, кусков жира и мускулов, мезентериев и так далее.

По словам американского биолога Колина Питтендрая, все это на самом деле только «лоскутное одеяло импровизированных заплаток, соединенных вместе, из того, что было доступно, когда возникла возможность, и принятое ретроспективно, не по предвидению, естественным отбором»..

ГЛАВА 12. Гонка вооружений и «Эволюционная теодицея»

Глаза и нервы, семявыносящие протоки, носовые пазухи и спины неудачно разработаны с точки зрения индивидуального благополучия, но недостатки прекрасно понятны в свете эволюции.

То же самое относится к большей экономике, экономике природы.

Разумный создатель, можно было бы ожидать, спроектировал не только тела отдельных животных и растений, но также и целые виды, целые экосистемы.

Природа, можно было бы ожидать, должна была быть плановой экономикой, тщательно разработанной, чтобы устранить расточительность и убытки.

Это не так, и настоящая глава покажет это.

Экономика природы работает на солнечной энергии.

Фотоны от солнца льются дождем на всю дневную поверхность планеты.

Многие фотоны не делают ничего более полезного, чем нагревают скалу или песчаный берег.

Некоторые попадают в глаз — ваш, или мой, или сложный глаз креветки, или параболический рефлекторный глаз морского гребешка.

Некоторым может посчастливиться попасть на солнечную панель — или искусственную, как ту, что в приступе зеленого рвения я только что установил на своей крыше, чтобы нагревать воду в ванне, или на зеленый лист, который является природной солнечной панелью.

Растения используют солнечную энергию, чтобы тянуть «в гору» химический синтез, производя органическое топливо, прежде всего сахара.

«В гору» означает, что для ведения синтеза сахара необходима энергия; аналогично, сахар может позже быть «сожжен» в реакции «под гору», которая выпускает (частично) энергию снова, чтобы совершить полезную работу, например мускульную, или работу по постройке большого ствола дерева.

«Под гору» и «в гору» — по аналогии с водой, текущей под гору из высокого резервуара и приводящей в действие водяные колеса, чтобы делать полезную работу; или энергично закачанной на гору, в высокий резервуар, так, чтобы она могла позже быть использована для приведения в действие водяных колес, когда потечет под гору снова.

На каждой стадии энергетической экономики, или в гору или под гору, некоторая часть энергии теряется — никакая транзакция с энергией никогда не является абсолютно эффективной.

Вот почему патентным бюро не надо даже рассматривать проекты вечных двигателей: они невозможны, неумолимо и навсегда.

Вы не можете использовать энергию от спуска «под гору» от водяного колеса, чтобы накачать то же количество воды снова в гору, так, чтобы она могла приводить в действие водяное колесо.

Должно быть всегда немного энергии, подаваемой извне, чтобы скомпенсировать потери — и здесь вступает солнце.

Я возвращусь к этой важной теме в Главе 13.

Большая часть поверхности Земли покрыта зелеными листьями, которые составляют многослойную ловушку для фотонов.

Если фотон не пойман одним листом, у него есть хороший шанс быть пойманным листом ниже.

В густом лесу немногие фотоны доходят до земли непойманными, и именно поэтому старые леса — такие темные места для прогулок.

Большинство тех фотонов, которые представляют собой незначительную часть солнечных лучей, достигающих нашей планеты, попадают в воду, и поверхностные слои моря кишат ловящими их одноклеточными зелеными растениями.