Ночь с Каменным Гостем - Антон Леонтьев

Двумя днями ранее были арестованы инспектор Фердинанд Кранах и доктор Виолетта Лурье. Они оказались братом и сестрой – у них был один и тот же отец, Вулк Климович. Фердинанд был сыном одной из многочисленных любовниц маньяка, дамы по имени Эльзбешка, с которой тот предавался греху в промежутках между убийствами – мерзкий Вулк, как мне было давно известно, притягивал к себе женщин, словно банка с повидлом – мух. Кости в багажнике стопроцентно идентифицировали как останки Климовича, которые, как призналась Виолетта на допросе, покоились в течение последних двадцати лет на ее даче под Экарестом.

Инспектор упорно отказывался от сотрудничества со следствием, но картина складывалась следующая: в начале января 1986 года, через несколько дней после побега из тюрьмы, Климович добрался наконец до столицы, где обратился к двум женщинам, которых когда-то любил и которые любили его – Мартине, матери Виолетты, и Эльзбешке, матери Фердинанда. Если верить Виолетте, ее мать и матушка Фердинанда познакомились во время процесса над Вулком. Климович угрожал им, заявляя, что если они не укроют его от полиции, то он убьет их. Маньяк просчитался – привезя Вулка на дачу матери Виолетты, женщины приняли решение избавиться от него. Они напали на Вулка и совместно убили его при помощи молотка и садовой тяпки. Сообщать в полицию об этом они не стали, ибо их официально известили о том, что Климович был расстрелян. Женщина закопали мертвеца в подвале дачи и поклялись, что никто и никогда не узнает об этом. Виолетта и Кранах страдали из-за того, что их отцом был Вулк Климович, они ненавидели его и одновременно обожали. Наверняка именно это в итоге и привело к тому, что они решили объединиться и повторить убийства, приписав их Сердцееду и Климовичу.

Около дома инспектора был обнаружен гараж, в котором находился старый «Паккард»: салон автомобиля, кстати, принадлежавшего Фердинанду и, по его уверению, проданного им несколько лет назад, был забрызган кровью – в нем Кранах совершил одно из убийств. Там же нашелся плащ, шляпа и саквояж с хирургическими инструментами. Инспектор упорно молчал, отрицая более чем очевидную вину, и пока еще не была ясна роль Виолетты во всей истории – только ли знала докторша о деяниях сводного брата или принимала в убийствах деятельное участие?

…Я внимала божественной музыке Пуччини и, улыбаясь, думала о том, что без моего деятельного участия Кранаха и Виолетту не задержали бы. Как ловко они всех обманывали – она играла роль несчастной дочери маньяка, боящейся собственной тени, а он изображал преследующего убийцу полицейского!

Кранах, не в состоянии устоять перед своими садистскими наклонностями, заодно избавился и от Траяна Бурмистрова, и от старшего инспектора Лемма – и того и другого он ненавидел всеми фибрами души. А потом, наверняка не без помощи Виолетты, они презентовали публике фальшивого Вулка – беднягу профессора Штайна, ставшего козлом отпущения. Вулк, то есть Кранах, который в тот день «встречался с информатором», все организовал, а потом позвонил мне и намеренно долго говорил различные гадости, прекрасно зная, что полиция засечет номер и установит адрес и, соответственно, обнаружит «маньяка» – профессора, загодя убитого инспектором. Кранах рассчитывал, что снова станет героем и сможет снискать лавры полицейского, положившего конец бесчинствам Вулка, а Виолетта займет место директора института!

Не исключаю, что и Кира была чем-то полезна следствию, хотя она больше путалась под ногами, чем помогала полиции. Она вознамерилась писать новую книгу, теперь уже о Кранахе и Виолетте.

Зазвонил телефон, я поднесла трубку к мокрому уху.

– Даночка, – завибрировало в трубке контральто Киры. – Я на пути к вам с подробностями о допросе наших голубков. Виолетта только что созналась в том, что помогала Кранаху – адвокат уговорил ее пойти на сделку с правосудием. За чистосердечное признание и обличающие Кранаха показания обвинение будет настаивать на тридцати годах, а не на пожизненном заключении без права помилования.

– Бедняжка Виолетта, – процедила я. – Как мне ее жаль, слов нет! Она это заслужила, дочь маньяка! А ее братец получит на полную катушку и никогда не покинет стен тюрьмы?

– Похоже, что так, – заметила профессорша. – Он отказался от услуг адвокатов и намерен защищать себя самостоятельно. Кранах – крепкий орешек, он не желает признавать своей вины. Так вы не возражаете, Даночка, если я навещу вас?

Менее всего мне хотелось встречаться с говорливой профессоршей, но я любезно ответила:

– Приезжайте, Кира Артемьевна, нас ждет отменный ужин!

Я завершила разговор и погрузилась в теплую воду. Еще пять или десять минут… Телефон снова зазвонил, я, проклиная Киру, которая обладала ужасной привычкой звонить несколько раз подряд, сообщая то одно, то другое, сняла трубку и сказала:

– Кира Артемьевна, все остальное вы можете поведать мне, когда приедете. Уверена, что все ваши сногсшибательные новости могут подождать!

– Неужели? – проквакал в трубке знакомый голос.

Я дернулась и выронила бокал с вином, который погрузился на дно ванны и разбился. Но мне было не до таких мелочей.

– Добрый вечер, Дана! – прошелестел звонивший. – Я знаю, что ты узнала меня. Меня зовут Вулк!

– Кранах, это вы? Или это вы, Виолетта? – спросила я, цепляясь рукой за мокрую стенку ванной и напрасно силясь подняться. Черт, в пятку впился осколок бокала!

– Это Вулк! – взвыл мой собеседник. – Я же обещал, что навещу тебя и выну твое сердце, Дана.

Он мерзко захохотал, и я ощутила могильный холод. Что это значит? Кранах и Виолетта никак не могут звонить мне и говорить от имени Вулка, они же находятся в камерах предварительного заключения!

– И вот я пришел, Дана! – выдохнул мне в ухо голос. – Я уже у тебя в квартире, дорогая моя! И только что отрезал голову твоей идиотке-помощнице!

– Вы врете! – дрожащим голосом сказала я. – Вы пугаете меня, но я вас не боюсь…

Горячие слезы текли по моим щекам, меня била нервная дрожь.

– Я всего в пяти шагах от ванной… В четырех, трех, двух…

Я с ужасом увидела, как дверная ручка начала медленно поворачиваться.

– Дана, я пришел! Пришел, чтобы вынуть у тебя сердце! Ибо я – победивший смерть Вулк!

Я пронзительно завопила, телефон вылетел из рук и погрузился в воду. Дверь начала отворяться. Свет в ванной внезапно погас, и меня обступила непроглядная тьма. Дверь распахнулась, и в прямоугольнике нестерпимо яркого света я увидела темную фигуру.

– Я здесь, Дана! – загремел голос с порога ванной комнаты. – Я – Вулк!

Княжна Зинаида Валуйская

Погребение Кароля состоялось неделей позже – проститься с молодым королем пришли тысячи герцословаков. Гроб с его телом был выставлен в кафедральном соборе Экареста, и поток людей не иссякал в течение трех дней.

Венцеслава перевезли в психиатрическую клинику, где заключили в одноместный бокс: он находился под неусыпным надзором врачей. Герцогиня Елена просила Кристиана позволить ей выехать из страны, и он немедленно предоставил матери эту возможность.

Наше венчание прошло в начале февраля в домовой капелле дворца. На нем присутствовали только самые близкие и верные люди: министры нового правительства, друзья Кристиана, а также моя матушка, прибывшая из Парижа, и братец Николя – депутат английского парламента.

Священник соединил нас узами брака, и мы стали мужем и женой. Матушка, не в состоянии сдержаться, плакала, а братец после венчания заметил:

– Кто бы мог подумать, дорогая сестричка, что ты станешь королевой! Ведь когда-то maman едва не стала властительницей Герцословакии, но зато ты вышла замуж за представителя династии Любомировичей. Так что же у вас случилось, говорят, будто в ночь смерти Кароля произошло много занимательных событий?

Я поклялась, что никогда и никому не открою правду, и обманула не в меру любопытного Николя, выдумав безобидную историю. Траур длился полгода, и пятого июля состоялась коронация. В отличие от венчания это была помпезная церемония. Мое платье, изготовленное лучшими парижскими модельерами, было украшено тысячью тремястами двадцатью семью бриллиантами и двумя тысячами шестьюстами одиннадцатью жемчужинами. Я сопровождала Кристиана, облаченного в парадный мундир с золотой, усыпанной самоцветами, саблей. И ему, и мне водрузили на голову древние короны Любомировичей, после чего все присутствовавшие по старинному обычаю склонились до земли.

По красному ковру мы вышли из собора, где нас приветствовали тысячекратными криками «ура» простые герцословаки, собравшиеся для того, чтобы выразить свою преданность и любовь новому королю и новой королеве – Кристиану и мне!

Я смутно помню все события того жаркого и солнечного дня. Тяжелая золотая корона неимоверно давила на виски, в карете было чрезвычайно душно, но придворный этикет требовал мило улыбаться и неустанно махать руками подданным.