Верность - Адриан Романовский

— А Борис Владимирович не хочет с нами? — спросил Безуар про Давыдова. — Будет большевикам служить?

— Говорит, у него необработанные материалы по гидрографии Охотского моря. Мирового значения, — уклончиво ответил Подъяпольский.

Безуар повернулся к Старку:

— Я бы забрал вместе с материалами. Или расстрелял бы, ваше превосходительство.

Офицеры удивленно смотрели на Безуара. Старк поднял голову и строго-испытующе оглядел сюртук и погоны контр-адмирала. Когда этот выскочка был ещё кадетом младшей роты, Давыдов уже поставил под Порт-Артуром минное заграждение, на котором вскоре погибли японские броненосцы «Хатцузе» и «Яшима». Отомстил за адмирала Макарова! А этот хочет руками русских матросов осквернить память о зачинателе гидрографических работ в Охотском море. И, обращаясь ко всем, сказал:

— «Охотск» берите. Но под страхом расстрела на месте запрещаю трогать полковника Давыдова и его сотрудников. Есть дела, господа, стоящие выше политических распрей. Если вы морские офицеры, вы обязаны это понимать…

Взбешенный Безуар вышел на палубу.

У борта пыхтел «Орлик», изящный, похожий на яхту паровой катер. В годы блеска империи на нем делал смотры портартурской эскадре наместник Алексеев.

«Погубили Россию, — подумал Безуар, — ещё в Порт-Артуре погубили. Вот такие же либералы. А главой их был боцманский сын Макаров».

И, скрипнув зубами, он расположился в роскошной каюте катера, кивнув почтительно вскочившему мичману.

В бухте было тесно от японских пароходов. Гремели лебедки, ревели гудки. Вдруг в городе разом погас свет. Началась всеобщая стачка.

У Аскольда возвращавшийся с Камчатки «Магнит» догнал «Батарею». Она конвоировала пароход «Монгугай», с грузом и пассажирами возвращавшийся во Владивосток из приморского рейса. К Скрыплеву, однако, не пошли. Подняв белый с синими полосами треугольный флаг, что значило — «следовать за мной», «Батарей» повернула к мысу Гамова. Сигнальщики замахали ручными флажками. Через несколько минут все на «Магните» знали, что Владивосток уже оставлен и что флотилия вышла в Гензан.

— Свершилось, Адольф Карлович, — сказал Волчанецкий командиру, доставая карты корейского побережья.

— Да, немного опоздали, — согласился Дрейер и тут же подумал: «А куда, собственно, опоздали? К эвакуации? Только людей бы растеряли да набили бы палубы и каюты беженцами».

С мостика новость распространилась по палубам, кубрикам и каютам. Матросы и морские стрелки собирались кучками и толковали о том, что будет дальше. Офицеры мрачно молчали, посматривая на «Монгугай», где толпились растерявшиеся пассажиры, взятые в бухтах Приморья для доставки во Владивосток. А теперь вот, несмотря на протесты, их везут куда-то в Корею!

Только Ипподимопопуло не унывал. Поход в южные моря, в экзотические страны его устраивал. Как повернется судьба корабля и его экипажа, он не старался предугадывать.

— Никогда не было, чтоб ничего не было: всегда что-нибудь да будет, — философски отвечал он на вопросы своих подчиненных.

Пока командир отдает приказания, машина крутится, штурман прокладывает курс, а из камбузного люка вкусно пахнет жареным, нет оснований о чём-нибудь беспокоиться. Идем мимо Владивостока? Отлично! Впереди другие города не хуже, другие люди, другие женщины. Постепенно его бездумный оптимизм заразил многих офицеров и матросов. На палубе стали слышны смех, шутки. На юте тренькала гитара.

Мимо проплыл залив Посьета, в глубине его дымили какие-то пароходы. С острова Фуругельма сигналили фонарем Табулевича. Скоро всё это скрылось в вечерней мгле. Справа потянулись освещенные луной уже корейские горы. Россия осталась за кормой.

В обширном заливе, за цепочкой скалистых островков, дымили два Гензана — корейский и японский. Разделенные обмелевшей речкой, оба деревянные, одноэтажные, с узкими улочками, они соперничали друг с другом грязью, неустройством некрашеных дощатых стен и торчащими в небо деревянными дымовыми трубами.

За рассыпанными по берегу лачугами синели уже заснеженные горы с причудливыми, похожими на памятники вершинами, а выше и вширь разлилось бирюзовое небо, дышавшее на город холодным северо-западным муссоном.

На внутреннем рейде вытянулись две серые колонны белой флотилии. Угнанные из Владивостока большие и малые коммерческие суда стояли у брекватеров вперемежку с корейскими парусными шаландами. Особняком на рейде дымил «Тунгус», пароход Ставракова, а у устья речки торчали мачты парусно-моторной шхуны «Святая Анна», принадлежавшей Шмаковскому монастырю. Оба эти судна были захвачены и уведены остатками белого гарнизона Русского острова в последний момент.

На совещании в Гензане Старк и Безуар поссорились. Безуар настаивал на переговорах с японскими властями, чтобы добиться разрешения для флотилии обосноваться на Сахалине. Всё-таки русская территория. И правительство там можно создать. И новые походы по побережью оттуда можно делать. Лиха беда начало… А потом японцы вернут белым уведенные в Александровск речные бронированные канонерские лодки, и можно будет даже вторгнуться в Амур…

Старк пришел в ярость от этих планов. Приказал никаких переговоров с японцами не вести…

— Забываете, что мы — русские! Что это наши давние потенциальные враги! — заключил он громовым голосом и, как-то странно мотнув седой головой, удалился в свою каюту.

Присутствовавшие при этой сцене замерли с испуганными и удивленными лицами.

«Даже запоздавшее здоровое решение — благо», — подумал Подъяпольский, отлично понимая, что такие переговоры — дело безнадежное. Здешние японцы на каждом шагу подчеркивали, что русских содержать не намерены, и если не гонят, то это пока что. Требовали денег за каждую тонну пресной воды, за мусорные баржи, за отпускаемый ими в весьма ограниченном количестве уголь. А дальше «последуют указания из Токио».

Через несколько дней Старк дал начальнику штаба установку:

— Займитесь вплотную, Алексей Александрович, подготовкой к походу. Пока у нас ещё есть деньги и мы не окончательно разложились, нужно трогаться.

— Куда пойдем, ваше превосходительство?

— Далеко, Алексей Александрович. Полагаю, в Сайгон.

— А там нас примут?

— Возможно, интернируют. Но лучше иметь дело с французами, чем с японцами.

Подумав, Подъяпольский пришел к выводу, что адмирал прав. Каждый день можно ожидать распоряжения из Токио. Так или иначе флотилию интернируют, это лишь вопрос времени. Но пока ещё можно выбирать, где это произойдет. Далеко, конечно, до Сайгона, однако там могут поднять на кораблях французские флаги и поставить их с нашими командами на каботажные перевозки. Такие случаи уже были. Тогда и экипажи будут обеспечены привычной работой, за которую хозяева, безусловно, будут платить.

На другой день Подъяпольский приказал отпустить на пароход «Тунгус» с транспорта «Защитник» 20 тонн угля. Он решил немедленно отправить это ветхое судно во Владивосток с 200 пассажирами «Монгугая», доведенными до отчаяния двумя неделями голодного плена и сумевшими пожаловаться американскому консулу. В дверь постучали:

— Разрешите, ваше превосходительство?

Вошел командир канонерской лодки «Батарея».

— Присаживайтесь, Петр Семенович. Сегодня у вас очень нездоровый вид.

— Сейчас, ваше превосходительство, здоровье уже не имеет значения.

— Не понимаю, почему?

— Хочу просить разрешения сдать «Батарею» капитану второго ранга Чухнину, так как искать новую Бизерту в Индокитае не намерен. С меня довольно и африканской.

— Вы чем тогда командовали, Петр Семенович?

— «Жарким», ваше превосходительство. Прекрасный корабль, дружная кают-компания, лихая команда.

— Не можете забыть?

— Не могу, ваше превосходительство. Стыжусь своего малодушия.

— Как же вы сейчас решили бросить «Батарею», на которой так доблестно воевали?

— Я её не бросаю, ваше превосходительство, а сдаю достойному офицеру.

— А сами?

— А сам схожу со сцены. Ведь уже кончился последний акт.

— Как последний? А Чухнин?

— Он будет разыгрывать эпилог, ваше превосходительство.

— Петр Семенович, я вас очень прошу: не делайте глупостей.

— Глупость уже сделана, ваше превосходительство. Нужно было ещё в Бизерте застрелиться.

Подъяпольский молча смотрел на потупившего взор Петровского. Нечисто выбритые щеки, заострившийся нос, обвисшие усы, несвежий воротничок. Какой-то землистый цвет лица. Неужели застрелится?

— Хорошо, я доложу адмиралу о вашем желании сдать «Батарею» Чухнину. По болезни, что ли. Но пока вы командир, и я уверен в вашем благоразумии.