Ночная стража - Терри Пратчетт

— Где?

— Я предложил Тинлин.

— Но это же на другом конце света!

— Доброе слово не знает преград, сержант.

— Что ж, по крайней мере, это положит…

Ваймс остановился у главных ворот, под следующим фонарем, и бросил Карцера на землю.

— Вы знали? Черт возьми, вы все знали, да?

— Еще секунду назад нет, не знал, — ответил Витинари. — Командор, скажи откровенно, ты никогда не задумывался над тем, почему я тоже ношу веточку сирени?

— Задумывался, — признался Ваймс.

— Но никогда не спрашивал.

— Никогда, — отрубил Ваймс. — Это просто цветок. Все имеют право носить цветы.

— В такое время? В таком месте?

— Ну хорошо. И почему же вы ее носите?

— Я помню день, когда выполнял срочное поручение, — сказал Витинари. — Должен был спасти одного человека. Честно говоря, не совсем обычное поручение для наемного убийцы. Незадолго до этого я уже спас его.

Он выжидающе посмотрел на Ваймса.

— Застрелив того типа, что целился из арбалета? — уточнил Ваймс.

— Удачная догадка, командор! Да. У меня наметан глаз на… все уникальное. Но тогда моим главным врагом было время. Улицы были заблокированы. Кругом царил хаос и неразбериха, а я даже не знал, где смогу найти того, кого должен защитить. В конце концов мне пришлось воспользоваться крышами. Я добрался до Цепной улицы и увидел там неразбериху совсем другого рода.

— И что же вы там увидели?

— Увидел, как человек, которого звали Карцером… исчез. А еще увидел, как погиб Джон Киль. По крайней мере, я своими глазами видел его тело.

— Ну да… — пробормотал Ваймс.

— И тогда я вступил в бой. Взял веточку сирени у павшего бойца и, признаюсь, зажал ее в зубах. Смею надеяться, мне удалось повлиять на исход схватки, я лично убил четверых, хотя гордиться тут нечем. Они были бандитами, громилами. Вряд ли можно назвать их искусными бойцами. Кроме того, их предводитель бежал, очевидно захватив с собой весь их боевой дух. Должен сказать, что люди с сиренью сражались как тигры. Да, им недоставало мастерства, но когда они увидели, что их командир погиб, то просто разорвали врагов в клочья. Поразительно. Позже я осмотрел тело Джона Киля. Это действительно был Джон Киль. В этом не могло быть никаких сомнений. Он был весь в крови. Впрочем, крови везде хватало. Но его раны мне показались несколько… старыми. Смерть, как мы знаем, меняет людей. Но я помню, что подумал тогда: «Неужели настолько?» В тот день я решил, что столкнулся с частью головоломки, а сегодня… сержант… мы нашли оставшуюся часть. Поразительно, как люди могут быть похожи друг на друга, не правда ли? Наверное, даже твой сержант Колон ни о чем не заподозрит. В конце концов, Джон Киль погиб у него на глазах, а ты, наоборот, вырос…

— К чему вы клоните? — спросил Ваймс.

— Ни к чему, командор. Что я могу доказать? И главное, зачем мне что-то доказывать?

— В таком случае я промолчу.

— Честно говоря, даже не представляю, что именно ты мог бы сказать, — пожал плечами Витинари. — Да. Я согласен. Давай оставим мертвых в покое. Но что касается тебя, командор, в качестве небольшого подарка по случаю рождения…

— Мне ничего не надо, — перебил его Ваймс. — Повышать по службе меня некуда. Подкупить ничем нельзя. Я и так получил больше, чем заслуживаю. Стража работает нормально. Нам не нужна даже новая мишень для дротиков…

— В память о покойном Джоне Киле… — произнес Витинари.

— Я вас предупредил…

— …я могу вернуть тебе улицу Паточной Шахты.

Повисшую тишину нарушал только пронзительный писк охотившихся в тополях летучих мышей.

— Дракон сжег то здание, — пробормотал Ваймс. — А в подвалах поселились гномы…

— Да, командор. Но гномы… с такой милой непосредственностью относятся к деньгам. Чем больше денег город предлагает, тем меньше становится гномов. Конюшня сохранилась, и старая башня шахты тоже. Обнесенная крепкой каменной стеной. Все можно восстановить, командор. В память о Джоне Киле, человеке, который за несколько коротких дней изменил судьбы многих и, возможно, помог сохранить частицу здравомыслия в обезумевшем мире. Думаю, уже через несколько месяцев можно будет зажечь над дверью фонарь…

И снова стал слышен только писк летучих мышей.

«Может, даже запах вернется, — подумал Ваймс. — И над уборной снова будет окно, которое можно открыть, стукнув в нужном месте. Новые стражники, но старые фокусы…»

— Все верно, еще один участок нам не помешает, — с некоторым усилием согласился он.

— Вижу, тебе понравилось мое предложение, — сказал Витинари. — И если завтра утром ты соблаговолишь заглянуть ко мне в кабинет, мы утрясем…

— Завтра будет суд, — резким тоном перебил его Ваймс.

— Ах да, конечно. Справедливый суд, — подчеркнул патриций.

— Иного не допущу, — сказал Ваймс. — Я хочу, чтобы эту сволочь наконец повесили.

— Хорошо, — согласился Витинари. — А потом мы могли бы…

— А потом я пойду домой, к своей семье, — снова перебил его Ваймс.

— Отлично сказано! — произнес Витинари, не смутившись ни на мгновение. — Не могу не оценить твой ораторский дар. — И Ваймс услышал в его голосе едва различимые нотки вежливого предупреждения, когда он добавил: — Здесь и сейчас, командор.

— Можете называть меня сержантом при оружии, — сказал Ваймс. — Здесь и сейчас.

Он схватил Карцера за шиворот и поволок навстречу справедливости.

Была уже глубокая ночь, когда Ваймс возвращался домой на Лепешечную улицу. Неожиданно он остановился. Это же те самые задворки! Там сидит ростовщик, а вот та сомнительная лавчонка, что выходит на Глиняный переулок. И раз он стоит примерно посредине между ними, значит, вот за этой стеной — двор храма.

Ваймс перебросил через стену окурок сигары. Раздался тихий стук, а потом едва слышный шорох гравия.

И тогда Ваймс пошел домой. А мир повернулся навстречу утру.

Примечания

1

Игорь, медицинский эксперт и по совместительству фельдшер Стражи, был достаточно молод (насколько можно было судить о его возрасте, учитывая, что конечности и другие полезные части тела передавались от Игоря к Игорю по наследству, как карманные часы) и придерживался современных взглядов. Он носил молодежную прическу с длинной челкой и башмаки на каучуковой подошве, а еще иногда забывал об убервальдском акценте.

2

Убервальдская Лига Трезвости, состоящая из бывших вампиров. Черные ленты на их одежде призваны показать, что они дали зарок полностью отказаться от своей кусачей привычки, йа-йа, натюрлих, и ныне предпочитают петь хором и играть в очень полезный для здоровья пинг-понг.

3

Знаменитый университетский колокол, прозванный Старым Томом, отбивает время не звоном, а тишиной. Точнее, поглощающим все шумы беззвучием, которое заполняет мир оглушительным молчанием.

4

Библиотекарь был орангутаном еще с тех пор, как в Библиотеке произошел один давно забытый несчастный случай с участием магии. Забытый настолько крепко, что люди уже начали забывать, что он, библиотекарь, орангутан. Хотя, казалось бы, забыть об этом нелегко, ведь даже небольшой орангутан мгновенно занимает все свободное пространство, но для волшебников и большинства горожан библиотекарь был просто библиотекарем, и точка. И если бы кто-нибудь сообщил им о том, что в Библиотеке видели орангутана, волшебники, вероятно, немедленно обратились бы к библиотекарю с вопросом, правда ли это.

5

Названы так в честь Уоллеса Сонки, человека, без чьих экспериментов с тонкой резиной проблема перенаселения Анк-Морпорка была бы куда более насущной.

6

Подобно тому как древние леса превращаются в уголь, древние заросли дикого сахарного тростника под гнетом тысячелетий превратились в то, что в разных частях Диска называют хоки-поки, свиной патокой или каменной мелассой. Но для того чтобы получить густой золотистый сироп, который горожане считают медом, эту массу приходится очень долго кипятить и очищать, так что в последнее время сироп доставляют в Анк-Морпорк из более богатых и доступных залежей ирисочной массы в окрестностях Щеботана.

7

То же самое, что и отбивная, только отбивается значительно дольше и тщательнее.

8

Он говорил чистую правду. «Плюнь ты на эти башмаки, — мог бы посоветовать Шнобби рядовой Габитасс. — Придется подкупать кого-нибудь в обозе, чтобы набрать солидный запас, а в итоге выручишь всего пару-другую долларов. Украшения — вот где навар. И места совсем не занимают». Рядовому Габитассу довелось побывать на стольких полях сражений, что, когда поминали «славу» и «доблесть», он даже не морщился.