Осада (СИ) - Кирилл Берендеев

– Их главный лидер сейчас сидит в местах весьма отдаленных.

– Да фигура очень интересная. Первый олигарх, севший по политическим мотивам – ему же шили чуть не свержение власти. Наверное, правильно шили, ведь Ходорковский теперь и сам того не скрывает. Пишет письма на волю, по ним устраивают чтения, анекдот, будто он уже умер или вознесся на небо.

– А вообще, Ходорковский мне Ктулху напоминает, – заметил Оперман. – Тоже невесть где находится, и изредка подает сигналы. И приверженцы его культа всё люди странные, ждут его возвращения, а когда оно состоится, тут лучше вообще не быть. А где-нибудь на другом глобусе.

– Да, в этом сомневаться трудно. Вот Панночка дорвалась до власти и теперь никому мало не кажется, всеми крутит, – Оперман помолчал немного.

– Никак не могу вспомнить, когда украинской президентше дали это прозвище.

– В девятом, – незамедлительно ответил Лисицын. – Когда Украина отказалась праздновать двухсотлетие рождения Гоголя. А потом сама Тимошенко, тогда еще премьер, взяла и вычеркнула Николая Васильевича из учебной программы. Дескать, не наш это писатель, и нечего нам его навязывать. Улицы переименовали, памятники посносили, просто как в старые добрые времена. Не знаю, кто у них сейчас вместо Гоголя. Из всех украиноязычных знаю только Котляревского, Шевченко, Сковороду и Франко. Хотя первый раньше, а последний позже Гоголя.

– Наверное, и нет никого. А Панас Мирный?

– Не помню, на каком он писал. Кстати, спроси своего знакомого хохла, может, он в курсе, – Оперман кивнул. Они уже давным-давно сперва переписывались, а потом вот так перезванивались с приятелем из Запорожья – Виталием Слюсаренко. Бывший украинский националист, после прихода к власти «оранжевых», он довольно быстро сник и перешел на противоположную сторону – сторонника бывшего СССР, став посильным критиком самостийного украинского государства. Так что у них с Оперманом, а оба были ровесниками, было что вспомнить. Было кого поругать. Лисицыну всего этого уже не понять. – Жаль, что к Пашкову прозвище не прилепилось. Помнишь, когда он поцеловал ребенка в живот на какой-то встрече, острословы его незамедлительно переименовали в Пупкова. И все ждали вестей от родителей ребенка – вдруг, после президентского поцелуя, пупок рассосется.

– Так он больше и не целовал в живот.

– Это-то и обидно. Вообще, к диктаторам смешные прозвища прилепиться не могут. Величавые, воспевающие, да, сколько угодно, а смех попросту убивает всякую помпезность и коленопреклонение. Это Николая Второго могли прозвать Кровавым, а вот его отца, Александра Третьего, только Миротворцем. Он ведь всех в бараний рог загнул. Это я про Сталина молчу и его неизбежную канонизацию Кириллом, – они еще некоторое время поминали недобрым словом всех новых святых от Александра Невского до Распутина. Потом разговор как бы невзначай перетек на день сегодняшний.

– Ты как до работы добираешься? – спросил Борис. – Мне-то проще, как всех мертвецов с территории МГУ выдавили, оцепление поставили, вроде легче стало. Я ведь, по выражению нашего общего знакомого Алексея Ипатова, живу рядом с домом.

– Это тебе повезло. Да и мне, вроде тоже. В том плане, что ездить недалеко и на трамвае. А там в каждом вагоне сидит дружинник. Не знаю, кого он больше пугает. А вот как люди в метро или на другом транспорте перемещаются, сказать не могу. Там дружины нет, и неизвестно будет ли. Мэр что-то обещал, но хватило только на трамваи, их ведь всего несколько десятков маршрутов. А вот из относительно независимых источников сообщается о десятках нападений в день. Так что как на пороховой бочке.

Он не приукрашивал и не пугал. В магазин ходил дворами, убедившись, что вокруг никого нет, к остановке подбегал в последний момент, что-то обязательно крича – чтобы приняли за своего, живого. Вообще, из дому выходить было все равно, как на передовую. И невмоготу, и деваться некуда. Ночью же постоянно снились одни и те же кошмары, сходные с репортажами, что корреспонденты передавали с мест. Но ведь некоторым приходилось куда труднее. Тем, о которых рассказывали в новостях. Оперман себя утешал только этим.

Последние известия теперь передавали каждые полчаса, в основном, касающиеся положений на местах и действий милиции и войск. Московский градоначальник пообещал спецоперацию в самое ближайшее время, но дни шли, а согласования все не было. Нервное напряжение нарастало, электричество витало в воздухе, прошедший Константин только добавил лишних вольт в и без того растревоженный московский муравейник. ФСБ лишенная полномочий удалять записи о столкновениях с мертвецами, замерла в ожидании. Милиция и армия вроде бы сражались где-то с кем-то, но после операции на кладбищах, результат которой был скорее демонстрационным, результаты этой борьбы явно не впечатляли. Народ начал потихоньку вооружаться, окончательно убедившись, что защитить себя сможет только сам.

Так же поступил и Оперман, купив себе резинострел, буквально в самый последний момент: в спортивном магазине, где он брал это средство защиты, они уже заканчивались. Теперь он с пистолетом не расставался – и был далеко не одинок: у каждого второго мужчины призывного возраста из-под рубашки непременно торчало какое-то оружие. Милиция не вмешивалась, понимая, начни она отнимать, чаще всего, незаконно приобретенные стволы, сразу начнется такое, чего уже так просто не расхлебаешь.  Вот и смотрели милиционеры сквозь пальцы на вооруженных молодчиков, протискивавшихся сквозь толпу и тревожно оглядывающихся по сторонам. Тормозили только самых рьяных борцов с мертвыми, открыто демонстрировавших свое приобретение. Стрелковые клубы и тиры открывались ежедневно в огромном количестве и буквально в каждом подвале. И что там происходило, знали только участники, да соседи, коим беспрерывная пальба мешала отдыхать. Служители фемиды, если и приходили, то только за мздой. В столице как-то разом торговля оружием была спущена на самотек. Борис Лисицын рассказывал, что в МГУ едва не в открытую торгуют Макаровыми и принадлежностям к ним, полученными с одной из ближайших воинских  частей, кажется, из Очакова.

Но если цены на оружие не менялись, то на все остальное устремились вверх. Оно и понятно, ведь только оружие в столице не было в дефиците. Остальное подвозилось с трудом, дороги в Подмосковье были буквально запружены зомби. Как в старые добрые времена, которые Оперман вспоминал с большим удовольствием, с утра в каждый магазин выстраивались очереди, причем, люди не спрашивали, что выбросят у заспанных продавцов, они просто караулили время подвоза и сметали все и по любой цене.

Наконец, в воскресенье мэр приказал возводить вокруг Москвы заградительные сооружения, сразу названные «пятым кольцом». Цепь блокпостов на узлах МКАД, соединенных меж собой забором в шесть метров, с колючкой и полосой безопасности перед ним, обещала стать уже через неделю надежной защитой от беспрепятственного проникновения зомби из области в город. Народ встретил инициативу с ликованием, однако, через несколько часов ликование сменило вектор – президент, наконец, согласовал с мэром сроки проведения спецоперации по уничтожению живых мертвецов, назначив ее на девятое августа.

В этот день жизнь в городе замерла. Работа автоматически отменилась, запасшись продуктами, Леонид два дня просидел дома, стараясь не высовываться и не попадаться на глаза военным и милиции, которые совместно, правда, не шибко согласованно, но все-таки, очищали город от скопищ зомби. Кое-где слышалась перестрелка – видимо, нестыковки зашли слишком далеко. В сети вывешивали кадры боев на улицах первопрестольной, их, конечно, удаляла проснувшаяся ФСБ, но кое-что удавалось посмотреть. Кто-то на основании подобных записей вел статистику – выяснилось, что за время проведения операции дружественным огнем было уничтожено около сорока человек, подбито три единицы бронетехники. И еще десять просто сгорело. И вроде погода установилась не жаркая, но больно старая и ненадежная оказалась техника.

А потому следующее заявление, озвученное в тот же день по всем каналам, Оперман воспринял с ужасом. С утра пораньше горсовет Севастополя принял обращение о вхождении в состав России, парламент Крыма неожиданно его поддержал, обратившись лично к Маркову с просьбой помочь русскому народу в борьбе с оккупационным режимом и бесчинствами татарских экстремистов, в городах юга Крыма вот уже больше недели творившими полный беспредел, при столь же полном попустительстве Киева.  Ждать реакции Москвы осталось всего несколько часов. И она была именно той, которую так боялся Оперман.

Он позвонил по видеосвязи своему приятелю из Запорожья, не сомневаясь, что этой ночью он не спит. Но связь не работала, каналы оказались заблокированы. Так что когда Марков вызвал к себе украинского посла, Оперману, видевшему российскую армию в деле буквально несколькими часами ранее, оставалось только грызть ногти и проклинать страну, которую угораздило снова вляпаться в очередную «маленькую победоносную войну» с непредсказуемым исходом.