Охотники на ксеносов: Омнибус - Стив Паркер

Каррас больше не мог этого вынести. Его рассудок был на пределе. Если Каррас его потеряет, такой хрупкий сейчас, то останется открыт для настоящей одержимости.

— Говори своё проклятое послание и изыди, исчадие варпа! Доставлю я его или нет, но говори его сейчас и освободи меня, будь ты проклят!

— Тогда слушай внимательно, козявка, ибо для меня ты и есть козявка. Ты передашь этому вероломному щенку Экзорцисту — Дариону Рауту, что я не забыл ни о нём, ни о его долге. Ты передашь ему следующее: меня нельзя отвергнуть. Что принадлежит мне, будет уплачено полностью. Меня, Гепаксаммона, Князя Скорбей, нельзя отвергнуть!

При этих последних словах ярость демона стала так велика, что Каррас едва не потерял себя. Бессчётные внутренние голоса заполнили разум, одолевая его и повторяя снова, и снова, и снова:

— Гепаксаммона нельзя отвергнуть!

Каррас чувствовал, как слабеет его «я», чувствовал, как его личность, самое его сознание тускнеет, растворяется, гаснет. Он боролся, пытаясь удержаться, повторяя про себя мантру, которая определяла столь многое в его жизни — девиз своего ордена:

«Не убоюсь смерти, я — тот, кто воплощает смерть во имя Его.

Не убоюсь смерти, я — тот, кто воплощает смерть во имя Его.

Не убоюсь смерти, я…»

— Тот, кто воплощает смерть во имя Его! — прогремел новый голос. Мощный, всепоглощающий почти так же, как у демона Гепаксаммона, только это был один голос, а не множество, и каждое слово источало мягкий белый свет, который изгонял боль. Каждое слово глушило ужасающий звук множества голосов демона. Глушило, пока не осталось ни одного.

А потом поверх всего остального вторглось нечто совсем неожиданное.

Каррас услышал шум маховых перьев, вспарывающих воздух.

Глава 21

Что-то небольшое и чёрное пронеслось через сознание Карраса и ударило прямо в середину демонической фигуры. Не было ни рыка, ни вопля ярости или негодования, ни мига для чего-то подобного. Каррас увидел, как в мгновение ока и Гепаксаммон, и Чёрная Река застыли и разлетелись на кусочки, как будто всё вокруг было просто картиной на огромном стеклянном листе. Свет на секунду ослепил, но хлопанье крыльев продолжалось, постепенно стихая по мере того, как источник звука удалялся. Когда слепота прошла, Каррас обратил сознание в сторону звука и увидел, как за снежным холмом исчезает чёрная ворона.

Кладбище на Окклюдусе!

Шум улетевшей птицы сошёл на нет, и вместо него послышался хруст чьих-то шагов по снегу. Каррас обернулся.

— Успокойся, хаджар. Времени мало, а ты должен кое-что услышать.

Каррас опешил. Опешил и растерялся.

В нескольких метрах от него остановился Афион Кордат и улыбнулся. Хадит был облачён в полный терминаторский доспех, однако убранный скорее для церемоний, чем для битвы. Печати чистоты трепетали на ветру, которого Каррас не ощущал. Почётные знаки старшего библиария, отлитые в золоте, серебре и украшенные драгоценными камнями, сверкали на жидком зимнем солнце, ушедшем далеко за полдень, которого здесь и сейчас просто не могло быть.

Каррас понимал, что находится в воображаемом месте, знал, что его материальное тело покоится в могиле из плотно сбитого чёрного щебня там, на Кьяро.

Кордат, похоже, тоже это знал.

— Раз ты видишь меня здесь, Лиандро, — сказал он, переставая улыбаться, — тогда ясно, что основная линия будущего, в которой ты лежишь, умирая под камнем рухнувшей шахты, произошла. Для тебя это настоящее, и, без сомнения, оно выглядит по-настоящему мрачным. Ты понёс страшные раны. Хорошо бы, если бы было наоборот, мой хаджар, но приободрись, если сможешь. За все твои страдания у нас есть веская причина для радости. Ты будешь жить. И лишь на этом пути лежит самая величайшая надежда ордена. Больше об этом я ничего не могу сказать, чтобы не повлиять на будущее. Однако, то знание, которым я поделюсь с тобой сейчас, не закроет путь, по которому ты должен продолжать идти. Пойди же всё другим путём… Ладно, это теперь вряд ли имеет значение. Что имеет значение, так это — идти вперёд. И потому я создал это всё, — тут он обвёл жестом пейзаж вокруг, — чтобы иметь возможность направлять тебя, пусть между нами лежит бездна пространства.

Кордат дал знак Каррасу пройтись, и тот двинулся рядом; из-за нависающей туши терминаторских доспехов даже со своим немаленьким ростом он выглядел карликом. Всё казалось таким реальным, по крайней мере — зрительно. Сейчас он вроде бы видел нормально обоими глазами. Каждая упавшая снежинка блестела в точности так, как полагалось. Надгробия выглядывали из-под толстого слоя снега точно так, как он помнил, — плиты из чёрного камня, исписанные теми самыми древними письменами, которые не мог прочесть никто из живущих. Однако отсутствие запахов и телесных ощущений совершенно чётко указывало на нематериальную природу всего происходящего.

А, может, это всё лишь трюк? Подлая ловушка, подстроенная Гепаксаммоном?

«Нет. Это — мой хадит. Я это чувствую. Я бы сразу понял».

Так, словно прочитав его мысли, Кордат продолжил:

— Вмешательство демона — это то, чего мы не предвидели до недавнего времени, и серьёзность его внимания к тебе ещё пока нам не понятна. Время — вещь очень непостоянная в вопросах того, что оно решает открыть. Тебе это известно. Действия Хаоса всегда трудно понять. Что нам известно, так это то, что ты выживешь. Понадобится немало труда, чтобы поставить тебя на ноги, но инквизитор, к которому тебя приставили, этот так называемый Сигма, имеет в своём распоряжении такие ресурсы, которые многим и не снились. И, несмотря ни на что, он захочет оставить тебя у себя на службе. У него есть свои амбиции, а его психический шабаш проник сквозь пелену будущего и увидел знамения твоей важности для достижения его целей. Этих целей мы постичь не можем. Линии будущего, открывающие их, туманны и размыты. Мы думаем, что это сделано нарочно. Как бы там ни было, Сигма не уволит тебя от службы. Это совершенно точно.

— Я не могу сейчас поделиться с тобой другими деталями, не закрыв те линии будущего, которые нам нужно сохранять открытыми, мой хаджар, но наступит момент, когда амбиции Сигмы и чаяния нашего ордена сойдутся. В важности с этим не сравнится ничего. Возможно, это будет нелегко, но не позволяй себе слишком больших вольностей с этим человеком. Его терпение имеет свои границы. Ты можешь испытывать его, если нужно, но не перестарайся. Что касается твоих новых братьев, держи их к себе поближе. В них твоя сила. Они проследят, чтобы Арквеманн был найден. Клинок понадобится тебе вновь довольно скоро. У него тоже есть своя роль.

У Карраса были вопросы, слишком много вопросов, но слова, он знал, сейчас напрасны. Думать, что это реальный разговор, было бы ошибкой. Духа Кордата здесь не было. Это полностью сконструированное видение, размещённое на этой линии времени когда-то в прошлом в надежде, что Каррас проживёт достаточно долго и правильно сделает нужный выбор, чтобы наткнуться на него.

Кордат перестал шагать и протянул облачённую в латы руку к плечу Карраса. Каррас повернулся.

— Твои братья и я в Логополе продолжаем прорицать будущее изо всех сил, имеющихся в нашем распоряжении, Лиандро. Даже мегир обратил часть своей силы на основные линии твоего будущего. Столько ещё скрыто, но то, что мы видели до настоящего момента, дарит великую надежду — первую настоящую надежду для ордена за тысячи лет. Кадаш реален. Великое перерождение ближе, чем когда-либо. Я никогда не смел и вообразить, что оно наступит в наш век.

Каррас не удержался:

— Великое перерождение? Правда, оно грядёт?

Кордат, конечно, его не услышал. Его на самом деле здесь не было. Вместо этого хадит тепло улыбнулся своему протеже и сказал:

— Немалых трудов стоило засеять твоё будущее такими моментами, как этот, Лиандро. В этом таится немалый риск для нас обоих. Смертельный риск. Случайное создание одного-единственного крупного парадокса может положить конец всему. Поэтому такие визиты будут из необходимости редкими. Но, где смогу, я приложу все силы, чтобы вести тебя и дальше, куда бы ни потребовалось. А сейчас…

Он потянулся к Каррасу, и оба они опустили взгляд на мощную бронированную руку, что появилась в промежутке между ними.

— Хватай! Хватайся за руку!

Голос изменился, внезапно и полностью. Это был не Афион Кордат.

— Давай, Грамотей! Хватай меня за руку. Цепляйся!

«Грамотей? Когда это мой хадит..?»

Яркий свет взорвался у него перед глазами, вытесняя воображаемый заснеженный пейзаж. По глазам резануло острой болью. Он моргнул и попытался отвернуться. Боль потихоньку прошла. Он моргнул снова. Правый глаз всё-таки ослеп, но генетически усиленный зрачок второго скоро приспособился.

Каррас увидел протянутую бронированную руку. Взгляд поднялся по руке к наплечнику с выступающей древней надписью и знакомым изображением черепа. Передвинув глаза чуть левее, Каррас увидел рыло шлема. Появилась ещё одна рука и сняла шлем, открывая широкое, улыбающееся лицо, изрезанное морщинами и шрамами, но дружеское и открытое.