Нам здесь не место - Дженни Торрес Санчес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я смотрю на звезды, тянусь к ним, ощущая их жар, а когда пытаюсь дотронуться до них, мою бестелесную бесформенную сущность словно пронзает электрическим током. Сквозь меня, как сквозь тонкий невесомый кусочек ткани, веет ночной ветерок, внизу подо мной раскинулась пустыня. Я вижу и слышу все, что в ней творится.
Я вижу людей, которые идут под покровом темноты.
Вижу медленно едущие пикапы пограничных патрулей, на них установлены белые прожекторы, которые рассекают тьму. Слышу шорох шагов, тихий шепот матерей, умоляющих детей не шуметь. Различаю хрипы радиопередатчиков, смех патрульных, вижу шоссе вдалеке.
Я слышу, как кто-то старается не разрыдаться. Как кто-то плачет. Как кто-то умирает. Может, это я?
А потом я вижу ее, бруху, с этими ее завораживающими глазами и длинными волосами. «Крошка», — шепчет она, неожиданно оказавшись совсем рядом и улыбаясь блестящими губами. Ее серебристые волосы колышутся, как волны, глаза сверкают и гипнотизируют. Ее рука тянется ко мне, и мое тело неожиданно делается совсем легким.
Наверное, она наконец пришла за мной. Пришла, чтобы меня забрать.
Я слышу голоса женщин, которые смеются и поют под неведомую музыку. Все это манит меня к себе, и я чувствую, как устремляюсь к этим звукам. Я ощущаю исходящую от бру хи прохладу, похожую на дуновение ветра. Не знаю, кто она такая, и в то же время знаю и сама становлюсь ею. Становлюсь всеми женщинами, которые ведут меня по земле мертвых, и чувствую в себе их души. Их голоса звучат в моей голове, их лица, одно за другим, мелькают у меня в сознании.
Я ощущаю, как их духи входят в мое тело, наполняя меня своей стойкостью и своей волей, и вижу, как от моего тела начинает исходить голубовато-белое сияние, освещая пустыню, освещая ночь. Я жду смерти.
Оказывается, в смерти тоже встает солнце, а горы почему-то находятся не там, где можно было ожидать.
В смерти ты обнаруживаешь, что совсем рядом тянется возникшее неизвестно откуда шоссе. И ты выбираешься из-под дерева, которое кажется слишком высоким для пустыни.
Когда я открываю глаза, все тело дрожит и горит, как в огне. Я иду и иду, а пламя в ступнях и в теле полыхает, не гаснет. Это оно заставляет меня переставлять ноги и ковылять к обочине шоссе. Оно наполняет легкие, вырываясь наружу раскатистым криком, который несется над пустыней.
Кажется, что голова вот-вот взорвется от этого крика — вопля, воя, рева. Он такой долгий, такой всепоглощающий, что непонятно, как мне вообще удается его издавать. Крик взлетает до самого неба, и я знаю, что он рос во мне с того самого дня, когда я появилась на свет.
Его слышу не только я. Проезжающая по шоссе машина замедляется. Тормозные огни вспыхивают красным. Разом открываются передние двери, водительская и пассажирская. Оттуда появляются две женщины, они окликают меня и спешат в мою сторону, а я чувствую, как подгибаются колени. Я цветок, проросший из пепла. Я островок жизни в пустыне. Женщины подхватывают меня и тащат к своему автомобилю.
В салоне я прислоняюсь головой к стеклу, а женщины все время о чем-то говорят, поминая всемогущего Бога — Diosito Santo. Я едва могу открыть глаза, но прекрасно различаю запахи. Сейчас в воздухе пахнет гарью.
Человек, которым я была, умирает.
Но в сердце моем живет надежда, что я стану кем-нибудь еще.
Пульга
Вначале мне кажется, что у меня галлюцинации, но я моргаю, а он никуда не девается. Я моргаю снова — и результат тот же. Он сидит в углу и смотрит перед собой остекленевшим взглядом. Вид у него испуганный. Я осторожно подхожу к нему.
— Нене? — шепчу я. Четырехлетний Нене, с которым я встретился в приюте перед переходом границы. Нене, которого мать несла через пустыню. Хотя, может, это и не он вовсе. Может, это другой четырехлетний мальчишка, который просто напомнил мне его.
Малыш смотрит на меня, и, когда я уже почти решил, что обознался, он говорит:
— Я тебя знаю.
Я киваю.
Его глаза наполняются слезами.
— Тут больше никого знакомых нет. Они забрали меня у мамы, — говорит он тонким голоском. Он очень старается не плакать, но слезы все равно начинают течь по щекам. Нене опускает голову и принимается всхлипывать.
— Эй! — окликает меня кто-то. — Уйми пацана, пусть не ревет.
Я оглядываюсь и вижу человека в форме, но он уже отвлекся, занявшись другим малышом, который начинает кричать и в ярости колотить по полу ногами. Ребенок встает и снова бросается на пол.
Охранник хватает мальчишку, отчего тот орет еще громче. Тогда мужчина грубо тащит его за руку к дверям, но даже с той стороны крики ребенка звучат все громче и резче.
Нене подавляет рыдания, хотя слезы не перестают катиться у него по щекам.
— Я хочу к маме, — шепчет он. Изо рта у него пахнет кислятиной, личико грязное. На нем до сих пор та же одежда, что была и в пустыне, но теперь она испачкана еще сильнее. Он смахивает слезинки и размазывает грязь по лицу. — Ты знаешь, где она?
Я качаю головой, сажусь рядом и слушаю, как он плачет по отцу с матерью. Я бы и рад был от него отойти, но не могу.
Мы вместе с мамой сидели в клетке, говорит он мне. — Меня спросили, может, я хочу печенья, я сказал «да», и меня забрали, и не дали никакой еды, и к маме обратно не отвели. — Слезы катятся быстрее, ему все труднее выговаривать слова. — А привели сюда. Это я виноват.
Я понимаю, что должен пересесть от него, но у меня не получается.
— Ты не виноват, — говорю я. — Тебя обманули, чтобы увести от мамы и папы.
Он трясет головой.
— Папа… папа уснул в пустыне. Ему пришлось там остаться, — срывающимся голосом сообщает он мне. — Мама сказала, он отдохнет и встретится с нами в Соединенных Штатах, но… кажется, это неправда. — Нене ниже опускает голову и плачет еще сильнее; его тельце содрогается от рыданий, которые он пытается подавить.
Я смотрю на него и жалею, что не могу отделить его сердце от всего остального тела, чтобы он больше ничего не чувствовал.
«Мы такие маленькие, Пульгадоносится до меня из прошлой жизни голос Крошки. Я вспоминаю ее.
