Кому на Руси жить хорошо - Маргарита Полякова

Впечатленный всем увиденным, Алпан, наконец, дошел до самой главной комнаты, до сердца великолепного дворца и волшебной страны. И увидел луноликую красавицу-царевну, окруженную 40 прислужницами. Царевна была столь прекрасной, что перед сиянием ее лица тускнел даже свет луны. Глаза у нее — словно две черные виноградинки, губы, красивые, словно полураспустившийся бутон алой розы, брови — как нарисованные, волосы до пят, стан тонкий, груди под платьем — точно яблочки, шея змеиная, под губой — черная родинка, щеки, словно гранат, красные, зубы жемчужные — словом, райская гурия. Замер Алпан, не в силах отвести взгляд от такой красоты. И царевна замерла, глядя на неожиданного гостя. Понравился ей красивый парень, смутилась царевна, пригласила его быть гостем во дворце. Прислужницы принесли на золотом блюде плов, на серебряном блюде — мясо семи баранов, на деревянном — белые, сдобные лепешки, пирожки слоеные, мед, сахар, леденцы, сиропы, фисташки, миндаль. Когда поужинали, вышел из дома целый хоровод девушек. Все они были одна красивее другой. Брови черные, глаза карие, шеи белые, платья на всех шелковые. В руках у каждой девушки был музыкальный инструмент. Сазы, тамбуры, скрипки, дутары, цимбалы, бубны заиграли, песни полились, танцовщицы танцевать пошли.[16]

Словом парня накормили, напоили, развлекли и спать уложили. Однако Алпану не спалось. Красавица красавицей, а деньги деньгами. Алпан был беден, как самый последний беспризорный пес, а потому решил ночью ограбить волшебный дворец и сбежать. Сказано — сделано. Набил он сумки серебром, золотом и тканями, увел с конюшни пару лошадей, и, не удержавшись, снял со спящей царевны понравившийся ему драгоценный камень. Царевна не проснулась, ее прислужницы тоже, и Алпан сумел беспрепятственно выехать за стены города. Однако, когда он уже начал радоваться удачно закончившейся авантюре, перед ним появилось призрачное изображение ограбленной им царевны. Она печально вздохнула, и наказала вора. Типа, раз он не захотел осесть во дворце, все его потомки будут кочевниками. Им суждено скитаться вечно, нигде подолгу не останавливаясь. И сколько бы они ни завоевывали городов, сколько бы ни строили домов, обстоятельства (типа пожаров, наводнений и эпидемий) не дадут им осесть надолго. И воплощением этого проклятья станет тот самый украденный синий камень, который будет переходить от отца к старшему сыну.

- И давно на вас это проклятье висит? — посочувствовала печенегам я.

— Доподлинно уже никто не помнит. Но сказано было, что когда древние пророчества напомнят о себе, проклятье это падет, и сие падение исполнит пророчество старшей расы. Токмо для этого должен отдать я камень тому, кто истинно в нем нуждается.

— Погоди… — окончательно запуталась я. — Старшая раса — это драконы? А как может помочь исполнению их пророчества тот факт, что ты отдашь кому-то свой камень?

— Сие мне не ведомо, — вздохнул Тугарин.

Ну? И как вам это нравится? Зачем вообще, спрашивается, эти пророчества нужны, если никто не понимает их смысла? Этак любую бредятину пророчеством объявить можно. Однако ж, польза в нашем разговоре с Тугарином все-таки была. Целая одна. Хан подтвердил все заключенные с Данжером соглашения и обязался поддерживать в дальнейшем миролюбивую политику. А при выходе из его шатра меня ждала и еще одна приятная неожиданность — на краю моей ступы сидел Врангель и смотрел на меня самым умоляющим взглядом, на который был способен.

— Прости, Фьяна, я был не прав. Никогда больше я за тебя твою жизнь решать не буду.

— Ладно, — улыбнулась уже соскучившаяся по Врангелю я. — Садись на плечо. Мне еще Мирослава нужно навестить, чтоб с его службы уволиться, да объявить ему, кто теперь будет новым правителем Фотии. — Я забралась в ступу, вороненок тут же удобно устроился на моем плече, и мы полетели.

Король Оттон оторвался от фолианта и устало протер лапой глаза. Древние мудрецы и философы создали множество великих трудов, но ни в одном из них не было совета, что делать, когда теряешь подданного. А то, что Данжера он терял, король, к сожалению, был убежден. И у него были для этого все основания. Расставшись с Фьяной, Данжер утратил интерес к жизни, перестал есть и затосковал. Его не радовали ни охота, ни сражения, ни даже полеты. Драконы смотрели в его сторону с нездоровым любопытством, шептались за его спиной, но Данжер делал вид, будто не замечает изменившегося к нему отношения: повышенного внимания, от которого хотелось выть, и приводившей его в ярость жалости. Оттон раздраженно захлопнул фолиант. Книги тут бессильны. Любовь — это сумасшествие, от которого не может вылечить ни один, даже самый хороший врач.

Когда Оттон потерял в бою свою королеву, ему тоже не помогали мудрые слова. Дракон остался жить, потому что у него был сын. А Данжера вообще ничего не держало. Король нахмурился. Драконы по своей сути были однолюбами, но никто из них никогда не выбирал своей парой человека. Нигде, ни в одной легенде не упоминалось о подобном случае, и Оттон даже не знал, как к этому факту относиться. Считать преступлением, как советовали ему некоторые? Нарушить закон, как призывал Ирвин? Похоже, сын испытывал некоторую вину перед другом, которому не поверил. Или Ирвину просто надоело видеть тоскующего Данжера, глаза которого, не освещенные надеждой и непроницаемые, как беззвездная ночь, сменили свой естественный оранжевый цвет на почти черный? Какая разница?! Подданного надо было спасать. Последний осколок древнего рода должен был жить и оставить потомство. И если для этого его нужно было превратить в человека, используя запрещенный древний артефакт, значит, это нужно было сделать.

До чего же мы несчастные, царевны… а так же княжны, принцессы и василиссы. Правда-правда. Ибо стоит нам только оказаться на троне в одиночестве, как тут же к порогу слетаются стаи женихов. Как саранча, честное слово. Уж чего я только не делала, чтобы выгнать их вон — не помогало. Особенно доставал меня один иностранный князек по имени Говард. У самого кроме титула вообще ничего не было, даже коня приличного, но он искренне считал, что сватаясь ко мне, делает мне большое одолжение. Ибо он есть цивилизованный европеец, а я… ну, так. Погулять вышла. Разумеется, я его отшивала, причем не раз и не два, однако Говард упорно продолжал за мной ухаживать. Вот и сегодня, с утра пораньше, улучив момент, когда я отправилась прогуляться до рынка, не преминул отметиться.

— Рад приветствовать прекрасную василиссу, — оскалился этот изнеженный, прыщеватый хлыщ с заморским акцентом. Затем галантно оттопырил зад, склоняя напомаженную голову, и полез целовать ручку.