От татей к ворам. История организованной преступности в России - Александр Владимирович Воробьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Особенным песенным сводом о ворах и разбойниках XVIII века является корпус песен, посвященных Ваньке-Каину. Их записал М. Комаров — автор романа о знаменитом московском воре и сыщике. Затем от издания к изданию количество песен варьировалось от 54 до 64. Они рассказывали о разудалом сыщике-грабителе, который с располагающей легкостью отнимал деньги у богатых и отдавал их бедным. Главный герой песен представлял собой тип народного вора, который в речи и делах был прост, весел и задорен. Именно поэтому в народе «Каиновы песни» пользовались особой популярностью. По версии составителя Толкового словаря живого великорусского языка В. И. Даля к произведениям о Ваньке Каине относится известная песня «Не шуми, мати, зеленая дубровушка»: «Эта песня сложена, и слова и голос, известным разбойником Ванькою Каином и принадлежит, несомненно, к числу истинно народных песен, сочиненных без всяких познаний умозрительных в искусстве пиитики и генерал-баса, но вытесненных избытком чувств из груди могучей, из души глубокой, воспрянувшей при обстоятельствах необыкновенных».
В XIX веке разбойные песни дали начало новому песенному жанру — блатной песне. Они формировались в криминальной среде главным образом среди обитателей тюрем, каторг и острогов. Отбывавший заключение в Омском остроге в 1850–1854 гг. Ф. М. Достоевский в произведении «Записки из Мертвого дома» использовал разные жанровые образцы каторжного фольклора: пословицы, поговорки, устные рассказы и собственно песни. Их называли «песнями воли и неволи», «каторжными», «острожными». Тюремная лирика преимущественно содержала композиции, близкие к песням-жалобам, песням-думам и утешным песням. В них звучали жалобы арестантов на тяжкую судьбу, их думы о свободе или побеге на волю и утешения о былых разбойных подвигах. В начале XX века уголовный песенный жанр вышел на широкую публику и получил название блатной песни. Сильное влияние на него оказал городской романс своими сюжетами, композицией, мелодикой. Большой популярностью среди слушателей пользовались песни «Гоп со смыком», «С одесского кичмана», «Цыпленок жареный», «Купите бублички», «Постой, паровоз» и другие.
Но самой узнаваемой блатной песней стала «Мурка», в которой рассказывается о несчастной судьбе гордой и смелой бандитки Мурки. Песня появилась в 1920-х гг. в криминальной среде, а уже в 1930-х гг. ее повсеместно распевали и молодежь, и интеллигенция. Сюжет песни оказался необычным. Главная роль отводилась женщине-участнице бандитского сообщества, которую боялись даже злые уркаганы. Под тяжестью преступной жизни она не выдержала и выдала воровские планы властям (легавым). В отместку за предательство бандиты расправились с ней в темном переулке. Такой сюжетный каркас стал основой для многочисленных версий песни, в которых добавлялись отдельные сюжетные линии, детали и авторские оценки. Во второй половине XX века «Мурка» вошла в репертуар исполнителей из эмигрантской и советской подпольной среды. А мелодия «Мурки» прозвучала в эпизоде телефильма «Место встречи изменить нельзя» 1979 года. Новая волна популярности нахлынула в 1990-х гг., когда блатные песни вышли из подполья и стали звучать на широкой эстраде.
В постсоветское время блатные песни, наряду с городским романсом, некоторыми военными и эмигрантскими песнями, составили целое направление в музыкальном мире, получившее название русский шансон. Это слово было заимствовано из французского языка, где оно обозначает жанр авторской реалистической песни. В России шансонье приобрели широкую известность и признание. Блатные песни и шансон в разное время исполняли Леонид Утесов, Марк Бернес, Аркадий Северный, группа «Братья Жемчужные», Михаил Шуфутинский, группа «Лесоповал», Вика Цыганова, Михаил Круг, Стас Михайлов и другие. В этом жанре проводят песенные конкурсы, вручают премии, вещают радиостанции и по сей день.
Клятвы и проклятия
В криминальной культуре клятвы и проклятия играли заметную роль. С их помощью достигался сильный словесный эффект на поведение давшего клятву и статус адресата проклятия. Эти обычаи, по всей видимости, были усвоены из религиозной среды, где они определяют высшую степень веры и отвержения. В криминальной культуре клятва и проклятие хотя и занимали полярные позиции, но одинаково направлены на сплочение участников преступного мира вокруг лидера, воровских законов, правил, идей. Различались только инструменты достижения единства. Клятва была призвана позитивно оценить готовность испытуемого следовать воровской идее, в то время как проклятие служило примером негативного опыта в назидание всем окружающим. Клятвы и отчасти проклятия были популярны в среде несовершеннолетних преступников, где цель сплочения неопытных подростков и молодежи особенно актуальна.
Как правило, клятва носила суровый, бескомпромиссный характер, приобретала силу закона и становилась обязательной для исполнения. На уголовном жаргоне дать клятву означало божиться, нарушить клятву — пробожиться. Такая божба сопровождалась словесной формулой, которая указывала на важное значение данных обещаний. Среди таких выражений использовались: «Век воли не видать», «Клянусь зоной», «Легавым буду», «Слово пацана» и другие варианты. Тематика самих клятв зависела от условий, в которых оказался испытуемый. В этом смысле клятвы можно разделить на 3 категории: общие, когда уголовник клялся следовать воровским законам и правилам, частные, в которых преступник божился, к примеру, вернуть долг или выполнить задание, и проверочные, когда обвиняемый в нарушении правил заверял, что нарушений не допускал. Невыполнение клятвы (пробожка) влекло понижение в преступной иерархии, применение физического или морального насилия.
Проклятие состояло в пожелании другому лицу или его близким вреда здоровью и других лишений. Этим достигалась цель нравственно подавить проклинаемого, обесчестить его перед остальными уголовниками. Поэтому проклятия выражались в крайне непристойных выражениях и зачастую были направлены не только против самого лица, но и могли касаться его ближнего круга родственников, особенно матери. Обмен проклятиями мог перерасти в словесный поединок, в ходе которого соперники стремились унизить и опорочить друг друга. Часто поединки проходили при свидетелях. Побеждал тот, кто в глазах присутствующих выглядел наиболее убедительно. Участвовать в словесных состязаниях могли только равные друг другу соперники. Отвечать на проклятие занимающему более высокое положение в преступной иерархии запрещалось. Поражение в таком поединке не всегда сопровождалось наказанием, хотя при этом репутация проигравшего могла сильно пострадать. Его положение могло стать настолько неустойчивым, что он мог опуститься на нижние уровни преступной пирамиды.
Алкоголь, наркотики, чифирь
Алкоголь и наркотики в преступной среде служили средством повысить единство криминалитета и разнообразить свой досуг. В местах лишения свободы необходимость в этом ощущалась еще сильнее. Несмотря на жесткий запрет передавать на зону запрещенные товары, алкоголь и наркотики различными путями все равно попадали в руки заключенных. Распространенной практикой считалась
