На семи холмах. Очерки культуры древнего Рима - Юрий Павлович Суздальский

Орфей и Эвридика

Долго оплакивал Орфей свою жену, которая умерла от укуса змеи. Наконец решил он увидеть хотя бы тень Эвридики. Певец спустился Тенарским ущельем к реке смерти и, переплыв Стикс, оказался в подземном царстве.

Блуждая между тенями умерших людей, он не мог отыскать Эвридику. Тогда подошел он к владыкам подземного царства Плутону и жене его Прозерпине. Ударив рукой по струнам своей лиры, Орфей запел:

Сжальтесь, великие боги, властители мрачного царства!

Все мы, рожденные смертными, сходим сюда неизбежно.

Правду позвольте сказать вам без хитрости, лжи и обмана:

В Тартар сошел не затем я, чтоб мертвое царство увидеть,

И не затем, чтоб связать злое чудище, внука Медузы —

Цербера с пастью тройною и с гривой из змей ядовитых.

Ради любимой жены я пришел. На лужайке случайно

Легкой ногою своею она на змею наступила.

  Жало вонзила змея. Яд проник в кровеносные жилы.

В самом расцвете весны вдруг не стало моей Эвридики!

    Молча хотел свое горе снести я. Но тщетно старался

Бога любви победить. На земле, под сияющим солнцем,

Сила Любви безгранична, не знаю, как здесь, под землею.

Думаю, вам она тоже известна: ведь если не лжива

Древняя сказка о том, как похищена дочка Цереры, —

Соединила Любовь вас в дни юности в этих чертогах.

    Вас заклинаю, о боги, безмолвием вашего царства,

Этой кромешною тьмою, кошмаров и ужасов полной,

Хаоса бездной бездонной молю вас, великие боги:

Мне Эвридику верните, нить жизни ей снова сотките!

    Все вам подвластно, о боги! Никто этих мест не избегнет!

    Рано ли, поздно ли, смертные все к одной цели стремятся.

Все мы сойдемся во мраке унылом. Здесь дом наш последний.

Ваша над смертными власть не имеет конца и предела.

Снова вернется в назначенный час и моя Эвридика.

Лишь на короткое время, как дара, прошу ее жизни!

    Если мольбы мои тщетны, судьба не вернет мне любимой,

Твердо решил я тогда навсегда здесь остаться с женою.

  Радуйтесь, боги великие! Радуйтесь смерти обоих!

(Пер. Ю. П. Суздальского.)

Так пел Орфей, ударяя по струнам в лад со своей песней. Пение его потрясло всех жителей подземного царства. Бескровные тени рыдали. Измученный жаждой Тантал перестал ловить ускользающую от него воду. Данаиды не могли наполнять свою бездонную бочку. Даже Сизиф прекратил работу, усевшись на свой камень. Впервые заплакали непреклонные Эвмениды. И боги подземного царства, Прозерпина и Плутон, согласились вернуть Орфею его Эвридику, но лишь с одним условием: Орфей не должен оглядываться назад и смотреть на жену, пока они не выйдут из подземного царства.

В немом молчании они шли долго во мраке по длинному скату, окутанному густым туманом. Орфей, а за ним Эвридика уже приближались к выходу из подземного царства. Но Орфею так страстно хотелось взглянуть на свою Эвридику, так боялся он, чтобы любимая от него не отстала, что он не выдержал, оглянулся назад, и Эвридика исчезла в подземном царстве навсегда.

Пигмалион

Пигмалион обладал великим талантом, дивным даром богов. Он выточил из белоснежной слоновой кости статую юной девушки. Ни одна женщина в мире не могла сравниться с ней своей красотой.

Он осторожно трогает свое творение руками. Он не верит, что это статуя. Прикоснувшись к статуе, Пигмалион думает, что причинил ей боль. Он разговаривает с ней. Он целует ее, и ему кажется, что она отвечает ему тем же.

Искусство скульптора превзошло природу. Художник влюбился в свое творение. Скульптор приносит ей любимые девушками подарки — раковины, гладкие камешки, лилии, маленьких птичек, цветы. Он ее одевает в легкие одежды, украшает ей грудь разноцветными лентами, шею — длинными ожерельями, уши — серьгами, руки — кольцами с драгоценными камнями. Все к лицу юной красавице.

Настал праздник богини Венеры. Задымились жертвенные костры. Принося жертвы, Пигмалион обратился к богам:

— Если вы всемогущи, о боги, то молю вас: пусть будет у меня жена, похожая на статую из слоновой кости!

Богиня Венера поняла, в чем состоит желание Пигмалиона, и в знак ее милости огонь на жертвеннике трижды вспыхнул и поднялся к небу.

Когда Пигмалион пришел домой, он подошел к своей статуе, стал ласкать ее и целовать. Вдруг ему показалось, что она стала теплее. Осторожно стал он трогать скульптуру руками, и с каждым прикосновением исчезала в ней прежняя твердость, она подавалась, становилась нежнее и мягче. Так становится мягче воск под лучами яркого солнца.

Изумляясь, боясь ошибиться, не решаясь предаться обманчивой радости, Пигмалион стал горячо благодарить богиню Венеру. Художник еще раз притронулся к статуе — но она уже ожила! Он почувствовал, как бьется под тонкой кожей горячая кровь!

Впервые в жизни он целовал женщину. И она почувствовала его поцелуи, застыдилась, покраснела, робко подняла глаза и впервые увидела небо и любящего ее человека.

Греческий мудрец

В Риме было принято писать ученые поэмы о происхождении мира, о земледелии и рыболовстве, растениях и животных, о птицах и звездах. В моду вошла греческая философия. Овидий хотел создать поэму на уровне современной ему науки. В конце поэмы он излагал свои философские взгляды.

Овидий частично использовал учение греческих материалистов. Вслед за Лукрецием он повторяет положения материалистической философии: «из ничего ничего не творится», «в мире все течет и все изменяется»:

«В мире нет ничего постоянного. Все в нем движется, все изменяется. Время быстро течет, как река.

Все в природе меняется. Ты видишь, как постепенно день переходит в ночь, как закатывается светлое солнце.

Наше тело постоянно неумолимо изменяется. Завтра мы будем не те, чем были вчера. Природа приложила к нам свои творческие руки, и малютка сделался сильным мужчиной, прошел через годы среднего возраста и по крутой тропинке стал спускаться к старости, к смерти.

Мы видим, как одни государства усиливаются, другие ослабевают. Так была знаменита богатством и могуществом Троя — теперь она в жалких развалинах, только могилы напоминают о былом ее величии. Сильной была Спарта — теперь она ничтожный городишко. Процветали обширные Микены — они давно пали. В легенду превратились Фивы — город Эдипа. Только гордое имя осталось от Афин. Теперь начинает процветать город Рим на берегу Тибра — он станет столицей