Мери Энн - Морье Дю

- Разве может быть хуже? Эти люди были чрезвычайно любезны.

- Я о вашем жилище. Камеры очень маленькие.

- Но я там буду одна?

- Да. - Он с состраданием взглянул на нее.

- Мне идти с вами?

- Прошу. - Он взял ее за руку и повел внутрь здания. - Я заплатил за передачу вас под стражу десять шиллингов и шесть пенсов. Обычным заключенным они предлагают так называемые "места в общаге".

- Я знаю, мне уже предлагали.

- Это не для вас: вас приговорили за клевету. Это предполагает только одиночку, как я вам уже говорил. Вот господин Брушуфт, писарь начальника.

К ней направился квадратный мужчина с выпяченным животом, в руках он сжимал шляпу. Она улыбнулась и сделала реверанс. Он не обратил на нее никакого внимания и повернулся к Бругхэму.

- Она привезла с собой кровать?

- Кровать пришлют утром. И одеяла, конечно, и стол, и стул, и массу других необходимых вещей.

- Места хватит только для кровати. Размер камеры всего девять футов. У нее есть с собой свечи?

- А разве ей не полагаются свечи?

- У нас ничего не полагается. Только солома, ее как раз сегодня утром поменяли.

- Где можно купить свечи?

- Возможно, они есть у хозяина кофейни. Это не моя сфера деятельности. И не забывайте, что она помещена сюда по обвинению в преступлении. Мне были даны инструкции не предоставлять никаких привилегий. Только казенная пища из тюремной столовой.

- А что это такое?

Писарь пожал плечами.

- Жидкая овсянка на завтрак, суп на обед. День на день не приходится, меню составляет повар. Должники могут покупать все, что им хочется, в кофейне... У нее другой случай.

Генри Бругхэм повернулся к своей клиентке. Она махнула рукой.

- Что я говорила? Диета для полных. Когда я выйду отсюда, я буду тонка как тростинка и введу новую моду.

Писарь повернулся к надзирателю.

- Проведи заключенную в камеру номер два. Завтра ей пришлют кровать, больше никаких привилегий.

- Ей можно посылать за продуктами в кофейню?

- Ни в коем случае.

Писарь снизошел до того, чтобы удостоить заключенную равнодушным взглядом своих выпученных глаз.

- Если вы заболеете, - сказал он, - можете сообщить об этом. Отправите записку на имя начальника, ее подошьют к делу, и когда будет проводиться осмотр, вас вызовут.

- А как часто проводится осмотр?

- Дважды в год, ведомством по уголовным делам. Следующая инспекция назначена на июнь. В том случае, если заключенный умирает, в моей власти отдать его родственникам, но они должны заплатить. В вашем случае я пошел на уступку - вы женщина и вам больше тридцати - и выделил вам камеру с деревянным полом. В номере один пол каменный и нет стекла в окне.

Заключенная улыбнулась и взяла пледы.

- Вы очень добры и заботливы. Сколько я вам должна?

- Это решат ваши друзья, я не беру денег с заключенных. Это против правил и считается оскорблением. Будьте любезны, следуйте за надзирателем. Расхаживать по зданию тюрьмы разрешено только должникам или тем, кто осужден на три месяца. До свидания.

Он кивнул Генри Бругхэму и удалился. Адвокат забрал у нее пледы, и они вместе последовали за надзирателем по длинному коридору.

- Как жаль, - сказала она, - что мы не в Брайтоне, где нас ждали бы квартира и веселая вечеринка.

Генри Бругхэм сжал ее руку и не ответил. Надзиратель вел их по лабиринту коридоров. В углах были расположены лестничные площадки на которых сидели заключенные. Это были места встреч должников. Мужчины, женщины и дети располагались на ступеньках, взрослые пили и ели, дети играли. На одной из лестничных площадок была в самом разгаре игра в кости, на другой - в кегли, роль которых выполняли бутылки. По всему зданию тюрьмы эхом разносились смех, крики и пение.

- Во всяком случае, я не буду жаловаться на тишину. Но у меня такое впечатление, что давно не вызывали уборщиков. Мне противно смотреть на эти бадьи без крышек...

На Баулинг Инн Элли никогда не было такого зловония, как в коридорах. Может, она уже позабыла? Неужели она почувствовала знакомые запахи? Застоявшиеся у соседей помои... дырявые полы... мокрые стены с пятнами от пальцев... неприличные надписи... даже раздававшиеся из-за угла пронзительные визги детей очень напоминали вопли играющих в шарики Чарли и Эдди.

- Вы помните Марию Стюарт?

- При чем тут Мария Стюарт?

- "В моем конце, - объяснила она, - мое начало". Думаю, то же самое можно сказать про всех нас... Кажется, мы пришли.

Надзиратель остановился в самом дальнем конце коридора и принялся отпирать двойной замок. Он открыл тяжелую дверь.

Писарь не преувеличивал: камера действительно была всего девять футов, не больше и не меньше. Окошко, расположенное под самым потолком, было забрано железной решеткой и затянуто паутиной. Через него на пол падало пятно света величиной всего три фута. Пол был деревянный, и в углу, напротив стены, была навалена солома. Маленькая бочка, похожая на те, в коридорах, стояла возле двери. Крышки на ней не было.

Заключенная развела руки, чтобы измерить камеру.

- Дело в том, - сказала она, - что, когда мне пришлют кровать, здесь действительно ни для чего не хватит места. Мне придется мыться, одеваться и есть, стоя на одной ноге, - новое упражнение под названием "фламинго".

Приподняв платье, она показала, как делать это упражнение. Надзиратель ошеломленно уставился на нее. Она одарила его сияющей улыбкой.

- Так как нам суждено часто видеть друг друга, - сказала она, - давайте знакомиться. Надеюсь, мы будем друзьями.

Она пожала ему руку и дала пару гиней.

- Так, а как насчет свечей, господин Бругхэм? Через полчаса в камере будет темно, как в могиле. И довольно холодно: я вижу, здесь нет камина. А свечи создадут атмосферу праздника. С вашими пледами и на этой соломе мне будет довольно уютно, и из столовой принесут горячий суп. Какой сегодня суп: томатный или черепаший?

Озадаченный надзиратель взглянул на свою подопечную.

- Здесь всегда одно и то же, - ответил он, - что-то вроде соуса с плавающей наверху картошкой и кусок хлеба.

- Суп "пармантье", я ела его в Олмаке... А теперь, господин Бругхэм, настала пора прощаться.

Адвокат, склонившись, поцеловал ей руку.

- Я сделаю все возможное, чтобы вытащить вас из этой дыры и перевести в обычную камеру, обещаю вам.

- Большое спасибо. Вы будете приходить ко мне?

- Как только это разрешат. Кстати, дайте мне адрес вашего доктора...

- Он у Билла Даулера.

- Что вам еще нужно? Я имею в виду прямо сейчас?

- Свечи из кофейни и, если у них есть, бумагу и чернила.

- Надеюсь, вы не собираетесь писать еще одно письмо господину Фтцджеральду?

- Нет. Доклад о тюрьме Суда королевской скамьи, взгляд изнутри. Чтобы пото представить его, если понадобится, палате общин.

Он рассмеялся и покачал головой.

- Думаю, вы неисправимы.

- О Господи, я надеюсь. Иначе для чего жить?

Надзиратель открыл дверь и последовал за Генри Бругхэмом в коридор. Дверь с лязгом захлопнулась. Повернулся ключ. В маленьком зарешеченном окошечке появилось лицо заключенной. Она бросила на солому свою шляпку и накинула на плечи пледы из экипажа адвоката.

- Еще одно слово, - сказал господин Бругхэм. - Мне ужасно жаль...

Она взглянула на него и улыбнулась. Голубой глаз подмигнул. Она тихо проговорила на настоящем кокни, которому выучилась в переулке:

- Кто платит, тот и заказывает музыку.

Она услышала, как их шаги эхом отдались под сводами коридора и затихли вдали, смешавшись с обычными звуками тюрьмы: криками, визгом и смехом. В десять вечера, когда свечи полностью оплыли, надзиратель отпер дверь и отдал ей письмо. Как сказал надзиратель, его принес посыльный Суда королевской скамьи. Оно было адресовано начальнику и содержало приказ передать его ей лично.

Она протянула руку и взяла у него письмо. Ни обращения, ни подписи, только штамп Главного штаба в Уайтхолле и число, семнадцатое февраля 1814 года.

Письмо было очень кратким:

"Его Величество имел удовольствие назначить Джорджа Ноэля Кларка в 17-й полк легких драгун. Назначение вступает в силу с семнадцатого марта, по истечении четырех недель после исполнения офицеру шестнадцати лет. В тот же день корнет Кларк обязан явиться к месту службы".

Его Королевское Высочество главнокомандующий не забыл о своем обещании.

Глава 6

Они все время куда-то переезжали. Нигде не задерживались. Ее постоянно охватывало нетерпение, она никак не могла усидеть на месте - Элен называла это "мамина божественная неудовлетворенность", - и в один прекрасный день начинались сборы, упаковывались сундуки, перевязывались коробки, и все трое отправлялись в дорогу в поисках какого-то недосягаемого Эльдорадо. Сегодня Брюссель, завтра Париж, а если ни один город не привлекал ее, она продолжала колесить в дилижансе с наглухо закрытыми окнами по пыльным дорогам Франции. Ее лицо прижато к стеклу, все ее существо переполняет восторг.