Экватор - Мигел Соуза Тавареш

Ближе к вечеру следующего дня доктор сказал, что его вчерашние надежды оправдались: температура заметно спала и почти уже не повышалась до сорока, больной начал открывать глаза и все чаще находился в сознании.

— Похоже, что худшее позади и что больной должен справиться с этой напастью, — поделился доктор с Себаштьяном. — Хинин сработал. Но бдительность до тех пор, пока температура не спадет окончательно, терять нельзя.

В ту ночь, дежуря у постели больного, Себаштьян видел, как он несколько раз просыпался и, совершая над собой усилие, все время хотел что-то сказать и быть услышанным. Даже напрягая слух, услышать что-либо, что имело бы хоть какой-то смысл, было невозможно. В какой-то момент Себаштьяну показалось, что губернатор говорит по-английски, на том же языке, что и консул, мистер Джемисон. Иногда Луиш-Бернарду говорил тихо, иногда возбужденно, как будто отчаявшись из-за того, что не получал ответа или не мог понятно выразить свою мысль. Потом, после череды невнятных фраз, он мог на долгое время замолчать, когда было слышно лишь его дыхание, после чего вдруг четко произнести:

— Энн.

На третий день, утром, когда пришел врач, Луиш-Бернарду лежал уже почти без температуры, оставаясь еще довольно слабым и изможденным. Он проснулся, открыл глаза и посмотрел вокруг себя, судя по всему, понимая, где находится. Врач спросил:

— Как вы себя чувствуете?

Ничего не ответив, он лишь покачал головой. Доктор Жил сделал ему укол хинина, на который Луиш-Бернарду никак не отреагировал. И только после этого он, наконец заговорил, с трудом спросив уставшим голосом:

— Что это было?

— Приступ малярии. Очень сильный. Но сейчас вы вне опасности, если, конечно, будете в ближайшие дни вести себя разумно.

Луиш-Бернарду закрыл глаза и снова заснул. Несколько позже Себаштьян и Доротея впервые смогли его как следует накормить. По прошествии трех дней, проведенных практически без еды, он съел рисовый бульон с курицей и выпил стакан сока.

Через пару часов он снова проснулся, когда солнце уже начинало прятаться за морской горизонт, все еще пробиваясь через окно в комнату последними за день лучами. Прежде чем открыть глаза, он почувствовал на своем лице и на губах чью-то нежную руку, и попытался вспомнить, где он находится и почему. Луиш-Бернарду вспомнил разговор с врачом, хотя так и не сумел сопоставить его с конкретным периодом времени, вспомнил, что он заболел малярией и что у него была высокая температура, не понимая при этом, сколько дней все это длилось. Он вспомнил охватывавший его тело жар, ледяной пот, а также то, что, приходя в сознание, все время ощущал присутствие Себаштьяна и Доротеи, которая облегчала его состояние, прикладывая к телу прохладное полотенце. Вспомнив все это, он, наконец, медленно открыл глаза, возвращаясь к жизни.

— Доротея… — позвал он все еще слабым голосом.

— Тс-сс! Don’t talk now. It’s me.

Испугавшись, он повернулся и только тогда понял, что рука, нежно гладившая его по лицу, принадлежала не Доротее, а Энн, сидевшей на стуле рядом с его постелью. Инстинктивно он посмотрел по сторонам и убедился, что они одни. На комоде рядом с кроватью в подсвечниках горели всего две свечи, чье пламя отражалось на потолке причудливыми тенями.

— Что ты здесь делаешь?

— Меня позвал твой слуга, Себаштьян. Два дня назад мы узнали о твоей болезни, но я не могла осмелиться навестить тебя в одиночку. Вчера мы были здесь с Дэвидом и узнали, что ты пошел на поправку. Сегодня я собиралась прийти одна и постоять у двери только для того, чтобы понять, что тебе лучше, но Себаштьян через Висенте попросил тебя навестить.

— Но почему, что он такое удумал?

Энн улыбнулась. Она продолжала гладить его по лицу, одновременно удерживая его, чтобы он не поднимал голову.

— Он сказал, что ты сам меня позвал… этой ночью.

Луиш-Бернарду теперь уже окончательно проснулся и находился в полном сознании. Он не мог помнить всего, что с ним происходило, пока он боролся с болезнью, за исключением отдельных, рассыпанных по времени деталей, однако все то, что происходило до болезни, вдруг неожиданно четко предстало перед ним. Он вспомнил про суд, про телеграмму о прибытии Принца Бейранского и министра заморских территорий, вспомнил, что получил письмо от Жуана и что в тот вечер лег спать, почувствовав какую-то странную усталость и опустошение. Моментально его снова охватила тревога:

— Энн, никто не должен видеть, как ты сюда заходишь и выходишь!

— К счастью, никто и не видел. А если и увидят, то что в этом такого? Я пришла навестить больного друга. Кстати, я и Дэвиду скажу, что навещала тебя.

Луиш-Бернарду хотел что-то сказать в ответ и уже открыл было рот, но она не позволила, впившись в него своими губами в то время, как ее рука под простыней уже ощупывала его полуголое тело. Почувствовав его реакцию, не ослабляя поцелуй и не давая ему оторваться от подушки, буквально в какое-то мгновение она разделась и забралась в постель, прильнув к нему всей своей плотью. Луиш-Бернарду сделал слабую попытку отстраниться от нее:

— Нет, Энн, это какое-то безумие, только не здесь!

— Только здесь, мой дорогой: наверняка сюда никто не зайдет, пока я не ушла. Это одно из немногих мест, где мы в безопасности.

Луиш-Бернарду оставил все усилия и перестал сопротивляться. Он был слишком слаб для любой инициативы и позволил Энн делать с ним все, что она пожелает. И она сделала это, с той же страстью и горячностью, как и в прошлые их встречи, словно получая еще большее удовольствие от его бессилия и беззащитности. Она сидела верхом у него на бедрах, импульсивно подаваясь вперед навстречу его телу, и ее волшебная литая фигура дарила ему себя, словно поцелуй от самой жизни. Когда все закончилось, быстро и необычайно ярко, она спешно оделась, накрыла его, поправила чуть сбившуюся простыню и, усевшись на край кровати, пристально посмотрела на него.

— Мой дорогой бедняга! Либо я тебя разом вылечила, либо убила!

— Я думаю, точно убила, — прошептал он с улыбкой, которую она погасила своим прощальным поцелуем.

— Я должна идти, а то твои слуги начнут думать, почему это я так долго тебя навещаю. Притворись, что ты опять заснул. Завтра врач тебе еще не разрешит вставать с постели, так что я найду повод тебя проведать, где-нибудь после обеда.

Следующий день Луиш-Бернарду провел преимущественно на ногах. Он принял полноценную ванну, впервые за четыре дня, просмотрел почту и кое-что надиктовал секретарю, которого вызвал для этого специально снизу, из секретариата. К концу дня, когда секретариат уже закончил работу, он сказал всем, что устал, и отправился в спальню. Это было как раз тогда, когда он услышал, как только что приехавшая Энн спрашивала у Себаштьяна, можно ли его навестить. Он слушал ее шаги, поднимавшиеся к нему вверх по лестнице, с ощущением человека, который ждет, что вот-вот откроется окно, и из полумрака застывшего времени к нему в комнату войдет яркий и светлый новый день.

Малярия подобна черной вдове. Она атакует и поражает без предупреждения здоровых и сильных, напуская на них мрак, затмевающий дневной свет. Она приходит неожиданно, неизвестно откуда, зарождаясь в теле после всего лишь одного точного укуса комариной самки, делая своих жертв слабыми, беззащитными и безвольными. В большей части Африки и в тропиках малярия только сбивает с ног и ставит на колени заболевших ею, однако на Сан-Томе — и больше нигде в мире — она еще и убивает. Она поражает мозг, пожирая клетки, и спустя всего несколько дней без сыворотки, способной остановить этот зловещий процесс, человека, еще недавно здорового и крепкого, жизнь оставляет. Из рассказов Себаштьяна и доктора Жила Луиш-Бернарду понял, что был совсем рядом с той самой пограничной чертой, за которой уже нет возврата. Энн силой пробудила в нем резкую плотскую тягу к жизни, показав в большей степени звериный, нежели какой-то иной путь назад, и тело его откликнулось на ее призыв раньше, чем чувства. Однако только потом, когда он наконец встал на ноги и вышел из комнаты, где четыре долгих ночи играл в опасные игры с судьбой, он стал постепенно осознавать, насколько близок был к тому моменту, когда все могло закончиться. Только бережно листая тетрадку, где Доротея и Себаштьян с набожной аккуратностью каждый час записывали его температуру, все эти ночи и дни, Луиш-Бернарду в конце концов понял, насколько опасно балансировал на этой тонкой ниточке, разделяющей полный мрак и свет. Не защищенный ничем, все это время находился где-то не здесь, пока они ежечасно, ежеминутно заботились о нем, возвращая его назад — назад в тело Энн, к ароматам сада, шуму волн, к висящей над городом влаге, крикам детей у дверей школы, назад к жизни.

Когда он сел за стол своего кабинета в секретариате, то, несмотря на то, что давно накопившиеся дела требовали от него спешки и суеты, Луиш-Бернарду взялся за работу обстоятельно и неторопливо, со спокойным и ясным умом человека, осознавшего, наконец, разницу между действительно важным и второстепенным. Однако телеграммы почти что кричали в ожидании его и его решений. Одна из них была от заместителя попечителя острова Принсипи, чьи отношения с Жерману Валенте, по его сведениям, были не лучшими. Вероятно, поэтому он и решил обратиться напрямую к губернатору, через голову своего прямого начальника. «Напряженная и чреватая опасностью обстановка на острове требует приезда в ближайшее время Вашего Превосходительства для личной оценки состояния дел». Луиш-Бернарду сразу же ответил, попросив его либо срочно прибыть на Сан-Томе, либо, если его отсутствие на Принсипи нежелательно, подробнее изложить ситуацию и аргументировать необходимость приезда губернатора на остров. Он также добавил, что по понятным причинам в настоящее время работа по подготовке визита Наследного принца отнимает на Сан-Томе все его время. Вслед за этим губернатор отбил телеграмму молодому представителю правительства на острове Принсипи Антониу Виейре. В ней он сообщал, что до него дошли слухи о напряженной обстановке на вырубках и просил проинформировать о ситуации. В ответной депеше вице-губернатор на Принсипи пытался его успокоить, пояснив, что были отмечены несколько случаев неповиновения, но что порядок был сразу же восстановлен, и теперь он лично и ежедневно следит за положением дел. Совсем не успокоившись, Луиш-Бернарду заподозрил что-то неладное, отчитал своего подчиненного за то, что тот не рассказал обо всем раньше, и потребовал пояснить, о каких конкретно случаях неповиновения идет речь. Он также затребовал отчет о принятых мерах и напомнил, что в случае любого развития ситуации Виейра должен немедленно информировать обо всем губернатора. Для себя же, не сообщая ему об этом, Луиш-Бернарду решил, что как только наладит работу по подготовке к приему королевской делегации, он сразу же отправится на Принсипи.