Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд

убрать, под ним, вполне вероятно, симпатичный дощатый пол, окна без створок покрывали разводы пыли, снаружи гудела автомобильная развязка, впрочем, если верить Бену, к шуму быстро привыкаешь. Выглядела квартира так себе, кухня была старая, плита, судя по виду, стояла там с шестидесятых, но в ванной имелась душевая кабинка, да и аренда, повторил Бен, недорогая.

Он отдал мне ключи и ушел.

Мы с Гунвор обошли комнаты еще раз. Мне понравилось. Прямо посреди комнаты, из которой я собирался сделать гостиную, мы обнялись.

– Может, съедемся? – предложил я.

– Нет, – отрезала она, – ни в коем случае! Но, возможно, попозже. Кто знает?

– Тогда надо мне найти себе соседа. Из твоих знакомых никто жилье не подыскивает?

– Нет, но я поспрашиваю. Только не соседку, так рисковать я не хочу.

– Серьезно? Тебе совершенно нечего бояться. Неужто ты и правда так думаешь? Правда?

Она подошла к окну. Я шагнул следом и, встав сзади, поцеловал ее в шею и легонько погладил грудь.

– Что ты больше всего любишь? – спросила она.

– В смысле?

– Из еды. Что больше всего любишь?

– Наверное, креветки. А что?

– Просто интересно.

* * *

Я убрал ковролин в одной комнате, отчистил пол от клея и покрасил в зеленый, как палубу на корабле. Ингве взял напрокат грузовичок и перевез всю мою немудреную мебель, а остальное я решил купить в «Икее», когда дождусь стипендии. Ингве сказал, что нашел помещение для репетиций, в здании Верфи, можем репетировать там дважды в неделю. Мы увлеченно говорили о песнях, текстах и о том, что нам нужен вокалист. На следующий день мы встретились в кафе на Верфи. Я принес барабанные палочки, Ингве – гитару в чехле, а Пол – бас в футляре. Я переживал – за ударные я в последний раз садился, когда только перешел в школу старшей ступени, да и тогда освоил лишь самые азы. Ингве был в курсе, а вот Пол, возможно, ждет, что мы устроим полноценный сейшен, как настоящие музыканты.

– Я вообще-то играть не умею, – признался я, – Ингве тебя предупреждал? Я играл совсем чуть-чуть в старших классах, и все. То есть из рук вон. Но могу научиться.

– Да брось, Ингве-младший, – отмахнулся Пол, – все будет пучком.

Пол был высокий, тощий, бледнокожий, темноволосый, с немного ребяческим отношением к жизни. Он не только не скрывал своих странностей, но, наоборот, словно их лелеял. Он был эксцентричен и в Бергене прославился тем, что во время студенческих демонстраций вплел в волосы бубенчики и декламировал стихи. Подекламирует, тряхнет головой, бубенчики зазвенят, он еще чуть-чуть почитает. Взрыв оваций. Пол играл в экспериментальной группе, которая выросла из клуба Shit Tape в Арендале, они назывались Coalmine Five, видимо в честь политической деятельницы Куллманн Файв, и еще Пол обожал все странное, причудливое, экстравагантное. Они с Ингве вместе ходили в начальную школу, его имя было у меня на слуху всю жизнь, но познакомился я с ним лишь в этом году. Он выпустил два стихотворных сборника у себя в издательстве, а изучал морскую биологию. В молодости играл в группе Армии спасения, и на своей бас-гитаре, по словам Ингве, не просто уверенно отрабатывал партию, но играл мелодично, изобретательно, всякий раз импровизируя. Что он свое дело знает, стало ясно, едва мы начали. Точнее говоря, едва начали они. Мне не хватило смелости. Сжав в руке палочки, я сидел на табурете за ударной установкой, за всеми этими барабанами и тарелками, Ингве с Полом стояли по обе стороны от меня, они играли, а я не решался ударить палочкой, боясь облажаться.

Они заиграли «Твои движения». Пол пробовал разную манеру, искал, а найдя, фиксировал для себя, потом брался за новые строки и снова возвращался назад, пока не остался доволен, а вся композиция целиком не обрела нужный звук.

Ингве прервался и посмотрел на меня.

– Ну давай уже, – сказал он.

– Поиграйте еще чуток, – попросил я, – чтобы я понял интонацию.

Они продолжили. Примерно на половине песни вступил я, опасливо и робко. Хоть такт-то я выдержу, даже если в остальном налажаю.

– Хорошо, Карл Уве, – похвалил Пол, – но постарайся, чтобы большой барабан шел вместе с басом. Вот так: БУМ бум БУМ БУМ бум. Ладно?

– И стучи посильнее, – добавил Ингве, – а то тебя еле слышно.

Я сидел за барабанами, краснел, стучал и мечтал, чтобы все поскорее закончилось. Пол поглядывал на меня и чуть не подскакивал каждый раз, когда мне полагалось бить в большой барабан. Немного погодя он отвернулся и продолжал играть, но затем опять посмотрел на меня. Мы репетировали два часа, одну и ту же песню, снова и снова. Главным образом чтобы я с ними сыгрался, они-то и так все умели. Когда, закончив, они стали сворачивать провода и убирать коробки, рубашка у меня была насквозь мокрой.

– Вы себе еще кого-нибудь поищите, – сказал я.

– Да ладно, – возразил Ингве, – все будет нормально.

– Да все отлично! – сказал Пол. – Вообще не понимаю, чего ты паришься. Нам сейчас только вокалиста не хватает и названия. Предлагаю назвать «Другое на Д». Тогда наши пластинки в магазинах будут ставить отдельно от других.

– А я думал, может, Odd & Bent[22], – предложил Ингве, – так будет и по-норвежски читаться, и по-английски.

– Звучит как описание чьего-то члена, – сказал я.

– За себя говори, – огрызнулся Ингве.

– Это он про свой собственный член, ага, – засмеялся Пол.

– А если «Мао»? – спросил я. – Коротко и запоминается.

– «Мандраж», – сказал Пол, – тоже ничего. «Уйми мандраж»! Кто-нибудь, кстати, вообще знает, что это за слово такое?

– Не-а, – ответил я, – а кстати, рядом со мной в читалке сидит парень, которого зовут Финн Юнкер. Можно просто назваться его именем, мы же с ним все равно не знакомы. Финн Юнкер и еще что-нибудь. «Финн Юнкер и гидросамолеты», например?

– Неплохо, – сказал Ингве, – или, может, «Свитер и свита».

– «Крем для Этнической Чистки»? – предложил Пол.

Чтобы унять хохот, Ингве прошелся по комнате.

– Или «Холокаустическая сода»? – сказал я.

– «Кафкаварка». – Пол повел плечами, чтобы ремни от футляра легли удобнее. – «Кафкаварка»!

– Да, – согласился Ингве, – берем.

– «Кафкаварка», – повторил я, – шикарно!

* * *

Обе мои прежние квартиры располагались на первом этаже, поэтому в окно я видел лишь головы прохожих да зонтики. В новой все было иначе. Она находилась на верхнем этаже старого кирпичного здания, и из гостиной открывался вид на эстакаду на Данмаркспласс, офисные здания за ней, на старый кинотеатр, новый супермаркет «РЕМА-1000», а с другой стороны виднелся книжный, где я когда-то в непостижимой сейчас наивности и незрелости купил «Голод». Скамейки возле небольшой парковки рядом с супермаркетом