Язык, мышление, действительность - Бенджамин Ли Уорф

Но вы можете возразить, что в данном случае речь идет об известных идиомах, а не о научном или логическом использовании языка. В самом деле?! Предполагается, что слово «электрический» – научное слово. Знаете ли вы что «электрический» в сочетании electrical apparatus (электрический аппарат) означает отнюдь не то же самое, что в сочетании electrical expert (специалист по электрике)? В первом случае этим словом обозначается течение электрического тока в приборе, во втором же речь отнюдь не идет о проистекании электрического тока внутри эксперта. Когда слово «группа» обозначает последовательность временных фаз или кипу статей, валяющихся на полу, говорить о референции можно лишь весьма и весьма условно. Референты научных слов зачастую удобно-расплывчаты и находятся в явной зависимости от моделей, в которых они употребляются. Представляется весьма вероятным, что эта тенденция, вместо того чтобы быть опознавательным знаком мещанства, наиболее часто проявляется в интеллектуальной речи и – mirabile dictu – в языке любви и поэзии! И так и должно быть, поскольку сходство науки, поэзии и любви в том, что они «парят» в небесных высях, вдали от рабского мира прямых соответствий (референций) и банальных прозаических деталей, стремятся расширить жалкую узость зашоренного взора отдельного человека, рвутся ввысь к Arup, к миру вечной гармонии, родства душ и порядка, к миру неизменных истин и нетленных сущностей. А коль скоро все слова в достаточной степени ничтожны и подтверждают старую истину о «букве, которая убивает», очевидно, что научные термины, такие как «сила», «средняя величина», «секс», «аллергический», «биологический», не менее ничтожны и в то же время не более референциально определенны, чем «сладкий», «витиеватый», «экстаз», «очарование», «ревностно», «звездная пыль». Возможно, вы слышали о звездной пыли – что это? Это мириады звезд, сверкающая пыль, почва планеты Марс, Млечный Путь, грезы на-яву, поэтическое воображение, самовоспламеняющееся железо, спиральная туманность, пригород Питтсбурга или популярная песенка? Вы этого не знаете, и никто этого не знает. Слово – потому что перед нами одна лексема, а не две – референта не имеет. Некоторые слова именно таковы [91]. Как мы убедились, референция играет незначительную роль в структуре лексического значения, модель – главенствующую. Наука, которая занимается поисками истины, всего лишь разновидность божественного безумия, такого как любовь. А музыка – разве она не принадлежит тому же классу явлений? Музыка являет собой квазиязык, целиком основанный на моделях, в котором лексемность отсутствует полностью.

Иногда господство модели над референцией приводит к ошеломляющим результатам. Это происходит в том случае, если модель порождает значения, полностью противоречащие оригинальной лексемной референции. Неразвитый ум впадает в кому, будучи не в силах понять, на основании каких законов происходят столь странные процессы, и с радостью и облегчением бросается в омут своих любимых объяснений, подчас умудряясь «видеть» и «слышать» вещи, подтверждающие такого рода объяснения. Слово asparagus (спаржа) под действием чисто фонетических законов, модель которых представлена в первом разделе, превращается в sparagras (мелкую траву), a поскольку диалектизм sparrer означает sparrow (воробей), мы получаем загадочную sparrow grass (воробьиную траву) и впоследствии с почти религиозным почтением связываем воробьев с этой травой. Cole slaw (салат из сырой капусты, моркови, лука) происходит от немецкого Kohlsalat (капустный салат), но воздействие модели обращает это выражение в cold slaw (холодную шинкованную капусту), в результате чего в ряде районов появилась новая лексема slaw (шинкованная капуста) и новое блюдо hot slaw (горячая шинкованная капуста)! Дети, разумеется, постоянно нарушают модели, но под воздействием примера старших их язык становится нормативным. Они осознают, что Миссисипи – это не миссис Сиппи, а экватор – menagerie lion (лев из зоопарка), а imaginary line (воображаемая линия). Однако иногда взрослое население не обладает достаточным запасом специальных знаний, чтобы восстановить правильное словоупотребление. В некоторых частях Новой Англии определенная разновидность персидских кошек называется Coon cat (енотообразной), и это название привело к тому, что персидские кошки стали считаться гибридом кота и енота. Люди, несведущие в биологии, искренне считают, что это правда, поскольку влияние лингвистической модели (название животного‑1 определяет название животного‑2) заставляет их «видеть» (или, как говорят психологи, «проецировать») характерные черты енота во внешнем облике персидской кошки: они указывают на пушистый хвост, длинную шерсть и т. д. Я лично знал одну женщину, хозяйку прекрасной «енотообразной кошки», которая доказывала своему приятелю: «Слушай, достаточно просто посмотреть на нее – на хвост, на забавные глазки – неужели не видно?» «Не будь дурочкой, – отвечал ей более сведущий знакомый, – вспомни естественную историю. Еноты не могут спариваться с кошками – они принадлежат разным семействам». Но дама была настолько уверена в себе, что обратилась к известному зоологу, чтобы тот подтвердил ее правоту. Говорят, что он дипломатично ответил: «Если вам нравится так считать, считайте». «Он еще более жесток, чем ты!» – обрушилась она на своего приятеля, и до конца своих дней пребывала в святой уверенности, что ее киска являлась плодом союза енота-ловеласа и сбившейся с пути истинного кошки. Вот так в более глобальных масштабах и плетется паутина майи – иллюзия, порождаемая гипертрофированным самомнением. Мне говорили, что название coon cats (енотообразные кошки) не имеет никакого отношения к енотам и произошло от фамилии некоего капитана Куна, который когда-то привез на своем корабле первых персидских кошек в штат Мэн.

В более сложных вопросах все мы неосознанно проецируем лингвистические отношения, характерные для определенного языка, на всю Вселенную, и видим их там, как добрая леди видела, как языковая этимологическая связь (coon – raccoon) наглядно воплощалась в облике ее любимицы. Мы можем «видеть эту волну» – та же модель, что и «видеть этот дом». Но без проекции на язык никто никогда никакой волны не видел. Мы видим ундуляцию – непрерывное волнообразное движение некоей поверхности. В некоторых языках отсутствует выражение «одна волна», и в этом плане они более точно отображают действительность. Хопи говорят walalata (волнение, волнообразное движение) и при этом могут обратить внимание на одно место в этом «волнении», т. е. на одну волну, как и мы. Но, поскольку одна волна сама по себе существовать не может, форма единственного числа этого слова – wala означает не a wave (одну волну) в нашем понимании, а хлюпанье или, точнее, a slosh occurs (хлюп), – звук, который слышится, если встряхнуть сосуд с жидкостью.

Выражения I hold it (я держу это), I strike it (я бью это), I tear it (я рву это), равно как и сотни других выражений, обозначающих действие, вызывающее изменение в чем-то, строятся в