Киноповести - Василий Шукшин

Митрополит обратился к оставшимся казакам:

— Я скажу вам, а вы скажите свому атаману и всем начальным людям вашим и подумайте в войске своем, что я сказал. А скажу я вам притчу мудреную, а сердце ваше христолюбивое подскажет вам разгадку: можно ли забывать церкву господню? И как надо, помня господа-бога, всегда думать про церкву его святую.

Казаки слушают.

— Заповедает раз господь-бог двоим-троим ангелам: «О, вы мои ангелы, три небесных воеводы! Сойдите вы с неба на землю, поделайте гуслицы из сухого явору да подите по свету, будто пчела по цвету».

Казаки заскучали. Часть их, кто стоял сзади, тихонько улизнули из церковки.

— И вот пришли ангелы перед дворы богатого Хавана — а случилось то прямо во святое воскресенье,— и стояли ангелы до полуденья. Вышла к ним Елена, госпожа знатная. И вынесла Елена, госпожа знатная, обгорелый краюх хлеба...

Поредели ряды казаков. Уже совсем мало слушают митрополита. Митрополит, видя это, говорит почти без роздыха:

— Не дала его Елена, как бог милует, бросила его Елена башмаком с ноги правыя: «Вот вам, убогие!»

— Передохни, отче,— посоветовал Стырь.— Запалился.

— Тогда пошли ангелы. Повстречал их Степан, верный слуга Хавана. И говорят убогие: «Послушай-ка, брат Степан, удели, ради бога, чего-нибудь». А Степан им: «Послушайте, братья убогие, ничего нет у меня, кроме одного ягненочка. Молоком побирался я и ягненка откармливал. Будь здесь мой ягненочек, я бы вам отдал его теперь». Говорят ему ангелы: «Спасибо, брат Степан! Если то и на сердце, что на языке,— тотчас ягненок будет здеся». Обернулся Степан — он идет, ягненочек, через поле, блеючи: он Степану радуется, будто своей матушке. Взял Степан ягненочка, поцеловал его три раза, потом дал убогому. «Вот, братья убогие, пусть на вашу долю пойдет. Вам на долю, а мне — молитва перед богом!» — «Спасибо, брат Степан!» И ушли ангелы. И увели ягненочка. Когда пришли ангелы к престолу Христову, сказывают господу, как что было на земле. И молил им господь-бог: «Слушайте-ка, ангелы, сойдите вы с неба на землю да идите ко двору богатого Хавана, схватите Елену, повяжите на шею ей каменье студеное, привяжите к каменью нечестивых дьяволов, пусть ее возят по муке, как лодочку по морю». Вот какая притча,— закончил митрополит.

— Утопили?— спросил Стырь (перед митрополитом стояли он и еще несколько пожилых казаков).— Ая-яй!..

— Норовистый бог-то,— промолвил дед Любим, которого история с ягненочком растрогала.— А ягненочка-то зажарили?

Митрополит не знал, злиться ему или удивляться.

— Подумайте, подумайте, казаки, за что бог Елену-то наказал. В чем молитва-то наша богу?..

— В ягненочке?— догадался дед.

В приказной палате идет дипломатический торг. Степан не сдает тона, взятого им сразу.

— Двадцать две пушки,— уперся он.— Самые большие — с ими можно год в обороне сидеть. Нам остается двадцать.

— Для чего они вам?!

— Э, князь!.. Не гулял ты на степу-приволье. А крым-цы, азовцы, татарва?.. Мало ли! Найдутся и на нас лихие люди. Дойтить надо. А как дойдем, так пушечки вернем тотчас.

— Хитришь, атаман,— сказал молодой Прозоровский.— Эти двадцать две тяжелые — тебе их везти трудно. Ты и отдаешь...

— Не хочете — не надо, довезем как-нибудь.

— Не про то речь!..— с досадой воскликнул старший Прозоровский.— Опять ты оружный уходишь — вот беда-то.

— А вы чего же хочете? Чтоб я голый от вас ушел? Не бывать! Не повелось так, чтоб казаки неоружные шли.

— Да ведь ты если б шел! Ты опять грабить начнешь!

— Ну а струги?— спросил младший Прозоровский.

— А ясырь?

— Ясырь — нет. Мы за ясырь головы клали. Надо — пускай шах выкуп дает. Не обедняет. Понизовские, какие с нами ходили... мы их не неволим: хочут — пусть идут куды знают. За вины наши пошлем к великому государю станицу — челом бить. Вон Ларька с Мишкой поедут. А теперь — не обессудь, боярин: мы пошли гулять. Я с утра не давал казакам, теперь самая пора: глотки повысыхали, окатить надо. Пушки свезем, струги приведем, князька этого — тоже берите...

— А сестра его?

— Сестры его... нету. Ушла.

— Как «ушла»? Куда?

— Не знаю. Далеко.— Степан поднялся и вышел из палаты не оглянувшись.

— Где же девка-то?— спросил Прозоровский у есаулов. Есаулы пожали плечами.

— Отдавать не хочет,— понял дьяк.— Сколько вас в Москву поедет?

— Шестеро,— отвечал Иван Черноярец.— Ну, мы тоже пошли.

Власти остались сидеть. Долго молчали.

— Тц...— вздохнул старший Прозоровский.— Нехорошо у меня на душе, не ладно. Ушел, сукин сын, из рук ушел, как налим.

Утром другого дня Разин торговал у нагайских татар коней. В торге принимало участие чуть не все войско разинское. Гвалт стоял невообразимый.

Несколько человек татар крутились на кругу с лошадьми... Казаки толкали кулаками лошадей, засматривали им в зубы, пинали под брюхо...

— Сево? Сяцем так?— возмущались татары.

— «Сево», «сево»... Вот те и «сево»!..

Исследовались глаза, уши, ноздри, груди... Даже под хвост заглядывали. Кони шарахались от людей.

— Кузьма, ну-к, прыгни на ее: сразу не переломится — до Царицына можно смело ехать.

— А спина-то сбитая!

— Сево?

— Вот! Как же ее под седло?

— Потниська, потниська (потничок).

— Пошел ты!...

Степан со всеми вместе разглядывал, щупал, пинал коней. Соскучились казаки по ним. Светлой любовью светились глаза их.

— Ну-к, вон того, карева!.. Пробежи кто-нибудь!— кричал Степан.

Кто-нибудь помоложе с радостью великой прыгал карему на спину... Расступались. Кто поближе стоял, вваливал мерину плети... Тот прыгал и сразу брал в мах. Сотни пытливых глаз с нежностью смотрели вслед всаднику.

К Степану подошел Федор Сукнин.

— Воевода плывет, Тимофеич.

— К нам?

— Вон! Суды рулит...

— Найди Мишку Ярославова.

Мишка оказался тут.

— Написал тайше?— быстро спросил Степан.

— Написал.

Степан взял бумагу, а Мишка привел татарина. Судя по всему, старшего.

— На,— сказал Степан, подавая татарину лист.— Отдашь тайше. В руки! И чтоб духу твово тут не было.

— Понял, бачка. Пысьимо — тайша.

— Никому больше! От его мне привезешь. Здесь не захватишь — мы уйдем скоро,— бежи на Дон.— Вынул кошелек, отдал татарину.— Приедешь, ишшо дам. Пошли гостя стренем.

Степан с есаулами направились к берегу.

— Зачем?— недоумевал Степан, вглядываясь в воеводский струг.— Львов, Прозоровский, ишшо кто-то... Зачем, а?

— Не от царя ли чего пришло!— высказал тревожную мысль Мишка Ярославов.

— Мы б знали,— сказал Федор.— Иван Красулин прислал бы раньше их сказать.

— Ты передал ему?— спросил Степан.— Деньги-то...

— А как жа.

— Добре. Чего ж воевода пожаловал, овечий хвост? Зови на струг.— Степан свернул к своему стругу.

Воевода пожаловал по той простой причине, что явно «продешевил» в дипломатическом торгу в Астрахани.

— Здорово, атаман!— бодро приветствовал Прозоровский, входя в шатер.

— Здорово, бояре! Сидайте,— пригласил Степан.

— Экая шуба у тебя, братец!— воскликнул Прозоровский, уставившись на дорогую соболью шубу, лежащую на лежанке.— Богатая шуба!

— С чем пожаловали, бояре?— спросил Степан.— Не хотите ли сиухи?

— Нет.— Прозоровский посерьезнел.— Не дело мы вчерась порешили, атаман. Ты уйдешь, а государь с нас спросит...

— Чего ж вам надо ишшо?

— Ясырь надо отдать. Пушки все надо отдать. Товары... Что боем взяли — это ваше, бог с ими, а которые на Волге-то взяли?.. Те надо отдать — они грабленые.

— Все отдать!— воскликнул Степан.— Меня не надо в придачу?

— А ишшо: перепишем всех казаков — так спокойней.

Степан вскочил, заходил по малому пространству шатра.

— Пушки — я сказал: пришлем. Ясырь у нас — на трех казаков один человек. Отдадим, когда шах отдаст нам наших братов, какие у его в полону. Товар волжский мы давно подуванили — не собрать. Списывать нас — это что за чудеса? Ни на Яике, ни на Дону такого обычая не повелось.

— Поведется...

— Пошли со мной!— резко сказал Степан.

— Брось дурить!..

Степан уже вышагнул из шатра, крикнул, кто был поближе:

— Зови всех суды!

— Ошалел, змей полосатый,— негромко сказал Прозоровский.— Не робейте — пугнуть хочет. Пошли.

Воеводы и подьячий тоже вышли из шатра.

— Для чего всех-то?

— Спросим...

— Мы тебя спрашиваем!

— Чего ж меня спрашивать? Вы меня знаете... Писать-то их хочете? Вот их и спрашивайте.

— А ты вели им.

— Я им не воевода, а такой же казак.

Меж тем казаки с торгов хлынули на зов атамана.

— Братцы!— крикнул Степан.— Тут бояре пришли — списывать нас! Говорят, обычай такой повелся: донских и яицких казаков всех поголовно списывать! Я такого ишшо не слыхал. А вы?