История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен - Джоанна Стингрей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не смейтесь, я вижу, вы смеетесь! – подначивал нас Марк, пока «Чайка» совершала круги, ожидая, как долго мы с Юрием продержимся в непрерывном поцелуе.
– Отвали! – сквозь поцелуй смогла проговорить я, слыша, как Виктор с Марьяной покатываются со смеху.
– Отвали, Марк! – сумел выдавить из себя и Юрий.
Русские свадьбы нередко растягиваются на несколько дней, и было похоже, что и наша не станет исключением. Усаживаясь обратно в машину, я чувствовала, что у меня кружится голова от алкоголя и возбуждения. «Чайка» выехала на проспект, и я прислонилась к Юрию.
– Крыша поехала! – весело проговорил он, придерживаясь рукой за крышу набиравшего скорость по пути в ресторан автомобиля. – Крыша поехала!
Глава 47
Горько!
– Ну что, моя дорогая жена, – Юрий широко, заразительно улыбнулся. – Идем на свадебный ужин!
С шампанским в руках мы вошли в просторный зал ресторана «Аустерия» в Петропавловской крепости. Гости встретили нас аплодисментами и свистом, и, пока мы осушали бокалы, раздался неизбежный возглас: «Горько!» Очень скоро одиночный голос превратился в дружный хор: «Горько! Горько!»
По русскому обычаю, чтобы подсластить горечь алкоголя, молодожены должны слиться в максимально долгом – под дружный и громкий счет гостей – сладком поцелуе. Я с удовольствием подчинилась, не понимая пока, что в течение вечера ритуал этот придется повторить не один десяток раз.
В зале ресторана было тепло и уютно. Белые стены уходили под потолок с открытыми деревянными балками. Длинные столы были расставлены буквой П, и над центральным красовалась огромная надпись по-английски: «Happy Wedding, Stingray and Yuri!» Тут же висел и наш с Юрием прекрасный портрет, который нам подарила на свадьбу наш друг, художница Зина Сотина.
Воздух был пропитан аппетитными запахами: на столах между бутылками и вазами с цветами от тарелок с едой не было свободного места.
В летающих по залу белых и серебристых шарах отражался пар от дымящихся горячих блюд. Огромный красный шар был украшен надписью по-русски: «Каспарян и Стингрей».
– А мы где сидим? – спросила я у Юрия, перекрикивая хлопки вылетающих из бутылок с шампанским пробок и пьяный смех. Он взял меня за руку и провел на наши места в середине главного стола. Не успели мы усесться, как прозвучал тост за родителей.
«Горько! Горько!» – опять раздались нестройные возгласы. Мы вновь и вновь целовались под восторженный рев друзей.
Постепенно праздничный ужин превратился в безудержное веселье. Над столами летали пробки от шампанского, люди переговаривались через головы друг друга. На смену всякой опустошенной тарелке появлялась новая, стаканы вновь и вновь наполнялись напитками. Русские умеют праздновать и наслаждаться ощущением счастья. Я купалась в море светящихся глаз и открытых сердец.
Подробности того вечера постепенно стерлись из памяти. Это было настоящее представление музыкальной и художественной сцены Ленинграда, с вкраплением нескольких западных дипломатов и с участием эксцентричного британского художника Эндрю Логана[159]. Мы с Юрием получили множество картин в подарок от друзей-художников.
В какой-то момент я чудом улучила момент, чтобы снять наконец с себя пышное свадебное платье и туфли на каблуках и переодеться в более привычные черные штаны, замшевые ботинки и кожаную куртку. Голубую ленту я повязала поверх штанов чуть пониже колена.
– Вернулась! – радостно засмеялся Виктор, когда я появилась рядом с ним. Именно такую девчонку все они знали – штаны, кожа и необузданная свобода в глазах.
– Джоанна, дай-ка я сфотографирую вас с Виктором! – Мать со своим «Полароидом» пользовалась на вечеринке колоссальным успехом. Все приходили в невероятное восхищение, глядя, как готовый снимок мгновенно выползает из аппарата.
– Ма, ты будь поосторожнее с этим аппаратом, – пошутила я. – Если у нас вдруг закончится еда, то мы, наверное, сможем поменять его на черном рынке на тонну белужьей икры.
Через клубы табачного дыма несколько человек сумели пробраться к оборудованной в углу зала крохотной сцене с барабанной установкой, парой усилителей и микрофонной стойкой. Группа собралась крайне разношерстная, и все мы пели вместе и по очереди: братья Сологубы, Андрей Крисанов с трубкой во рту, Олег Котельников, я и Виктор. Уже ближе к концу вечера появился диджей, подключил проигрыватель, и все стали танцевать. Танцевали по-русски: без партнеров, лицом друг к другу, большой, бурлящей толпой. Мы с Юрием танцевали, закинув руки на плечи друг другу, и еще через мгновение я увидела, как вокруг нас образовался круг. Не было стен, барьеров, таможен. В тот вечер мы не принадлежали никаким странам – только друг другу.
Ночь была бесконечной. Одни продолжали танцевать, другие постепенно вырубались прямо на стульях или положив голову на стол. Слава Бутусов заснул на руках у Фирсова[160]. Как мы с Юрием добрались домой и легли спать, я совершенно не помню. Помню только, что засыпая у него на груди, я почувствовала, будто опять проваливаюсь в кроличью нору.
Глава 48
Мы здесь все не в своем уме
Проснувшись уже ближе к вечеру, мы с Юрием стали собираться на ночной поезд в Москву. Для не сумевших приехать на торжество в Ленинград москвичей Саша Липницкий организовал вечеринку у себя на даче в подмосковной Николиной Горе. Так что в то время, когда мои родители летели обратно в Штаты, а остальные наши гости крепко спали, Юрий, Виктор, Сергей и я загрузились в купе «Красной стрелы».
Русская зима уже вовсю вступила в свои права, и отопление в поезде работало во всю силу – настолько, что окна купе полностью запотели. Все лениво болтали, а мы с Сергеем красили ногти черным лаком.
– Покурим? – наконец-то предложил Юрий. Они с Виктором уже надели пальто и нетерпеливо переминались с ноги на ногу в дверях купе.
– Мы с вами, – сказала я, бросив взгляд на Сергея. Все вместе мы вышли на трясущуюся площадку тамбура между вагонами, пытаясь удерживать равновесие на ледяном ветру и пробирающем до костей морозе.
Сергей, насколько я знала, не курил, поэтому была удивлена, увидев, что он сделал пару затяжек.
– Холодно, – объяснил он, неловко улыбаясь и показывая рукой на невидимый морозный воздух.
Дрожа от холода, я тоже решила последовать его примеру и сделала свою первую в жизни затяжку. В ночной тьме и под стук колес мчащегося на юг поезда мы передавали друг другу сигарету. Я почувствовала, что поплыла, мимо меня в окне пролетали едва различимые очертания ночного пейзажа.
Мы молча стояли в тесном тамбуре, прижавшись друг к другу. В нашем разговоре не было слов, лишь энергия
