Назидательные новеллы - Мигель Сервантес

- Ох, девушки, убейте меня, если только он говорит не о трех осьмерных реалах, подаренных нам сегодня утром!

- Не может быть! - возразила одна из двух. - Ведь он сказал, что то были дамы, а мы вовсе не дамы; и так как он сам здесь заявил, что любят правду, то неужели же он станет врать?

- Ну, это не бог весть какая ложь, - вставила Кристина, - если говорится она никому ие в обиду, а на пользу и славу того, кто ее произносит! За всем тем, однако, я вижу, что нам здесь и денег не дают и танцевать не просят.

В эту минуту явилась старуха цыганка и сказала:

- Ну, торопись, внучка: уже поздно, а многое еще надо сделать и о многом нужно поговорить.

- А что случилось, бабушка? - спросила Пресьоса. - Мальчик или девочка?

- Мальчик, и прехорошенький! - отвечала старуха. - Идем, Пресьоса: услышишь подлинные чудеса!

- Дай бог, чтобы он от родимчика не умер! - сказала Пресьоса.

- За всем будем смотреть превосходно, - произнесла старуха, - тем более что роды были правильные и младенец - что твое золото.

- Что, родила какая-нибудь сеньора? - спросил отец Андреса Кавальеро.

- Да, сеньор, - ответила цыганка, - только роды были такие тайные, что о них знаем только я, Пресьоса да еще одно лицо; а потому мы не можем открыть, кто такая.

- Да мы и сами знать не хотим! - вставил один из присутствующих. - Ох, горе женщине, доверившей вашим языкам свою тайну и спасающей свою честь с вашей помощью!

- Не все же мы плохие! - заметила Пресьоса. - Может статься, найдется среди нас и такая, что умеет молчать и говорить правду не хуже самого чванного из всех находящихся в этой комнате... Идем, бабушка, а то здесь о нас плохо отзываются! Мы же, честное слово, не воровки и ни у кого ничего не просим!

- Не сердись, Пресьоса! - сказал отец. - Я полагаю, что о вас лично, во всяком случае, нельзя подумать ничего дурного; ваши милые черты говорят за себя и ручаются за ваши добрые нравы... А ну-ка, Пресьоса, потанцуйте немножко с вашими подругами! Есть тут у меня золотой дублон "о двух головах", но ни одна из них не чета вашей, хотя обе они королевские!

Услышав это, старуха сказала:

- Эй, малютки, приготовьтесь и повеселите сеньоров!

Взяла Пресьоса бубен, и они закружились, сплетая и расплетая фигуры танца с такой свободой и изяществом, что все смотревшие стали следить за их ногами, особенно же Андрес, чьи глаза так и бегали за ножками Пресьосы, смотреть на которые было для него райским блаженством. Однако судьба повернула все таким образом, что счастье это стало для него адом. Случилось так, что среди суеты танца Пресьоса обронила данный ей пажом лист, и едва он упал, как его поднял сеньор, плохо отзывавшийся о цыганках, быстро развернул его и сказал:

- Вот как! Оказывается, это сонет! Перестанем-ка танцевать и послушаем: судя по первому стиху, сонет, надо сознаться, совсем-таки не плох!

Пресьосе стало неприятно от того, что она не знает, какого содержания эти стихи, а потому она попросила, чтобы их не читали и возвратили ей обратно; но проявляемое ею упорство как шпорами подстегивало желание Андреса прослушать сонет. Наконец кавальеро прочел его вслух. Стихи были следующие:

Когда Пресьоса тамбурин берет

И легкий воздух оглашают звуки,

То горсть жемчужин рассыпают руки,

То дождь цветов роняет нежный рот.

Молчит душа, и разум не живет,

Внимая чарам неземной науки.

Когда, чиста, не зная зла и муки,

Ее судьба касается высот.

Ее тончайший волос цепью нежной

Сковал сердца, она стопой небрежной

По стрелам купидоновым идет;

Огонь двух солнц, слепя, дарует зренье,

Ей Купидон их дал в вознагражденье

И от нее невиданного ждет.

- Черт побери! - воскликнул читавший, - этот поэт пишет весьма изящно.

- Сеньор, он не поэт, а щеголеватый паж и очень порядочный человек, ответила Пресьоса.

Думайте о своих словах, Пресьоса, и о том, что вы захотите сказать! Слова ваши отнюдь не похвала пажу - это копья, пронзающие сердце слушающего вас Андреса. Хотите посмотреть на него, малютка? Обернитесь, и вы увидите, что он лишился чувств в своем кресле; с него катится смертельный пот! Не думайте, красавица, что Андрес любит вас несерьезно и что его не задевает и не мучает даже самый невинный ваш промах. Подойдите к нему, ради бога, и шепните ему на ухо несколько слов, чтобы они дошли ему прямо до сердца и вывели его из забытья! А не то, так приносите ему каждый день по сонету в вашу честь, и увидите, во что он тогда обратится!

Так оно и произошло в действительности, ибо по прослушании сонета Андресом овладели тысячи ревнивых мыслей. Он не впал в забытье, но побледнел до такой степени, что отец, заметив это, спросил:

- Что с тобой, дон Хуан? Судя по тому, как ты изменился в лице, тебе, должно быть, дурно?

- Погодите, - сказала в это время Пресьоса, - позвольте мне сказать ему несколько слов на ухо, и вы увидите, что это пойдет ему на пользу!

И, подойдя к нему, она сказала, почти не разжимая губ:

- Хороша же у тебя выдержка для цыгана! Разве ты сможешь, Андрес, выдержать "пытку с холстом" , если у тебя не хватает сил "на пытку с листом бумаги"? - И, перекрестив ему пять-шесть раз место над сердцем, она отошла от него; тогда Андрес слегка вздохнул и дал понять, что слова Пресьосы ему помогли. В заключение дублон "о двух головах" был отдан Пресьосе, и она сказала своим подругам, что разменяет его и честно поделится со всеми.

Отец Андреса попросил цыганочку оставить ему на записке слова, сказанные ею Хуану, дабы знать их на всякий случай. Пресьоса ответила, что скажет их с большой охотой, и просила заметить, что, хотя они кажутся вздорными, однако обладают особым свойством, заговаривать сердечную боль и головокружение. Слова были следующие:

Ты, головушка, держись,

Не шатайся, не кружись!

Из терпенья две колодки

Состругай и подоткни.

Ночи, дни,

Не усни,

Хлопочи насчет красотки.

Не тужи,

Мысли черные сдержи;

Будет скоро

Сто чудес

От небес

И святого Христофора.

- Если сказать половину этих слов и сделать шесть крестов над сердцем человека, страдающего головокружением, - сказала Пресьоса, - он станет здоровым, как яблоко.

Когда старуха цыганка услыхала этот заговор и весь обман, она невольно обомлела, а еще больше смутился Андрес, увидевший, что все это было измышлением находчивой девушки.

Сонет сеньоры оставили у себя, так как Пресьоса не стала его просить обратно, дабы не доставлять нового огорчения Андресу: ибо она без посторонней указки отлично поняла, что значит причинять муки, терзания и волнения ревности влюбленным поклонникам.

Цыганки откланялись, и при прощании Пресьоса обратилась к дону Хуану с такими словами:

- Слушайте, сеньор! Любой день этой недели будет благоприятен для дороги: ни одного нет плохого! Торопитесь выезжать как можно скорее, ибо вас ожидает жизнь раздольная, свободная и радостная, если только вы захотите приноровиться к ней.

- Не так уж привольна, на мой взгляд, жизнь солдата, - ответил дон Хуан: ведь стеснений в ней гораздо больше, чем свободы. Ну да, во всяком случае, я поступлю так, как видно будет.

- А видно будет больше, чем вы думаете, - сказала Пресьоса, - и да защитит вас и сохранит вас бог так, как того заслуживает ваш приятный облик.

Последние слова доставили Андресу удовольствие; цыганки тоже ушли предовольные. Они разменяли дублон я разделили его между всеми поровну, хотя руководившая ими старуха всегда получала полторы доли от всех подачек как по праву старшинства, так и потому, что она служила как бы компасом, которым руководились цыганочки в великом море своих нескончаемых танцев, острых слов, а подчас и обманов.

Наступил наконец день, когда однажды утром Андрес Кавальеро появился на месте первой своей встречи с цыганками, верхом на наемном муле и без единого слуги. Там он застал Пресьосу с бабушкой; узнав его, они встретили его с большою радостью. Из опасения, что родные станут его искать, он попросил доставить его в табор раньше, чем яркий солнечный свет явственно обозначит для каждого его приметы. Женщины, прибывшие из предосторожности без спутников, повернули обратно и в скором времени подъехали к своим кибиткам. Андрес вошел в один из шалашей, самый большой в таборе, и тотчас же поспешили навестить его десять - двенадцать цыган (все молодые, статные и хорошо сложенные), которым старуха уже успела сообщить об их новом товарище, не вдаваясь в особые разговоры о необходимости тайны, ибо, как уже было сказано, цыгане умеют ее сохранять с ловкостью и точностью необыкновенными. Они сразу же обратили внимание на мула, и один Из них сказал:

- В четверг его можно будет продать в Толедо!

- Ну, нет! - возразил Андрес. - Этот мул наемный, и тем самым он отлично известен всем погонщикам, разъезжающим по Испании.

- Господи, сеньор Андрес! - сказал один из цыган. - Да будь у этого мула больше примет, чем сколько их должно предшествовать страшному суду господню, и то мы его так разделаем, что его не признает ни мать родная, ни хозяин, взрастивший его!