Вечность - Алисон Ноэль

Нас проводят к столику, покрытому льняной скатертью. На столе стоят зажженные свечи и солонка с перечницей, похожие па серебристые драгоценные камни. Я усаживаюсь и осматриваюсь. С ума сойти, до чего здесь все шикарно — особенно по сравнению с теми ресторанами, к каким я привыкла.

Едва эта мысль приходит в голову, я тут же одергиваю себя. Нет смысла перебирать старые фотографии, без конца прокручивать в мозгу один и тот же клип на тему «Как все было раньше». Хотя, когда рядом Сабина, невольно начинаешь сравнивать. Она ведь папина сестра-близнец, вечное напоминание.

Сабина заказывает красное вино для себя, а мне — содовую, потом мы просматриваем меню и выбираем, что будем есть. Как только официантка уходит, Сабина заправляет за ухо белокурую прядь, светски улыбается и спрашивает:

— Как дела в школе? Как друзья? Все хорошо?

Не поймите меня неправильно — я люблю свою тетку, я ей искренне благодарна за все, что она для меня сделала. Но если она легко справляется с двенадцатью присяжными, это еще не значит, что она сильна в застольной беседе. Ну, что уж тут поделаешь — я вежливо отвечаю:

— Все хорошо, спасибо.

Ладно, может быть, я тоже не умею поддерживать застольную беседу.

Сабина дотрагивается до моей руки, хочет что-то еще сказать, но я уже срываюсь с места.

— Сейчас вернусь, — бормочу я и, чуть не сшибая стул, бросаюсь к выходу.

Дорогу можно не спрашивать — официантка, которую я на бегу задела плечом, смотрит мне вслед и думает: а успею ли я добежать до самого конца длинного коридора?

Мчусь через холл туда, куда она невольно указала мне путь. Мелькают зеркала — громадные, в золоченых рамах, целые ряды зеркал. По случаю пятницы в отеле полно народу — съехались на свадьбу, а мне-то видно, что этой свадьбе лучше бы вообще не быть.

Несколько человек задевают меня мимоходом. В их аурах бурлит подпитанная алкоголем дурная энергия и невольно выплескивается на меня. Голова начинает кружиться, меня подташнивает, и такая появляется легкость в мыслях, что, глядя в зеркала, я вижу длинную вереницу Дейменов, которые смотрят прямо на меня.

Спотыкаясь, влетаю в туалет и пытаюсь отдышаться, схватившись за край раковины. Заставляю себя сосредоточиться на горшках с орхидеями, на баночках с ароматными лосьонами и стопке махровых полотенец на большом фарфоровом подносе. Понемногу успокаиваюсь, обретаю внутреннее равновесие.

Наверное, я так привыкла постоянно сталкиваться с проявлениями чужой психической энергии, что забыла, насколько это сокрушительно, если защита ослабла и плейер остался дома. Когда Сабина коснулась моей руки, на меня обрушилась волна такого ошеломляющего одиночества и тихой тоски, что это было как удар под дых.

Особенно когда я сообразила, что это — из-за меня.

Я все время старалась не замечать, что ей одиноко. Мы с ней не так часто видимся, хоть и живем в одном доме. Она большую часть времени на работе, я — в школе, а ночью и в выходные запираюсь у себя в комнате или ухожу куда-нибудь с друзьями. Наверное, я иногда забываю, что не я одна потеряла близких людей и что Сабина, хоть и взяла меня к себе и старается помочь, в душе чувствует те же одиночество и пустоту, что и в тот день, когда все случилось.

Я бы хотела протянуть ей руку, как-то облегчить ее боль — но не могу! Просто не могу. Я сама слишком исковеркана. Я — урод, который слышит мысли и разговаривает с покойниками. И я не могу допустить, чтобы об этом узнали, не могу позволить себе сближаться с людьми, даже с Сабиной. Закончить бы худо-бедно школу, уехать в колледж, и тогда она сможет вернуться к нормальной жизни. Может, выйдет наконец замуж за того типа, что работает с ней в одном здании. За того, с кем она еще и не знакома пока. Того, чье лицо я увидела, когда ее рука коснулась моей.

Я поправляю волосы, подкрашиваю губы и возвращаюсь к нашему столику с твердым решением: постараться хоть немного облегчить Сабине жизнь, но так, чтобы она не догадалась о моих тайнах.

Усаживаюсь на свое место, делаю глоток содовой и говорю с улыбкой:

— У меня все хорошо. Правда!

Киваю, чтобы она мне поверила, и продолжаю:

— А у тебя на работе как? Было что-нибудь интересное? А симпатичные парни у вас есть?

После ужина Сабина расплачивается со служащим на парковке, а я жду ее у дверей отеля и невольно становлюсь свидетельницей драмы, которая разыгрывается между завтрашней невестой и ее так называемой «подружкой». Чья-то рука вдруг касается моего локтя, и я чуть не подпрыгиваю.

— Ой, привет… — Все тело обдает жаром, и по коже бегут мурашки, как только я встречаюсь глазами с Дейменом.

— Выглядишь потрясающе. — Он проходится взглядом сверху вниз по моему платью и туфлям, потом снова — снизу вверх и в конце концов смотрит прямо в лицо. — Я с трудом тебя узнал без капюшона. — Он улыбается. — Как ужин?

Я киваю. Не знаю, как мне это удалось — нервы уже на пределе.

— Я видел тебя в холле. Хотел подойти, поздороваться, но ты, кажется, очень спешила.

Я смотрю на него и не могу понять, что он здесь делает — один, в пятницу вечером, в роскошном отеле. На нем темный шерстяной блейзер, черная рубашка с распахнутым воротом, джинсы от хорошего кутюрье и те самые сапоги — вроде бы слишком вызывающий прикид для подростка школьного возраста, но на нем почему-то выглядит в самый раз.

Он отвечает на незаданный вопрос:

— Нужно встретиться с одним человеком — приехал из другого города.

Пока я думаю, что бы еще такого сказать, к нам подходит Сабина. Они пожимают друг другу руки, а я говорю:

— Д-деймен учится со мной в одной школе.

При одной только мысли о нем у меня потеют ладони, живот сводит, и вообще, я ни о чем другом думать не в состоянии!

— Он недавно приехал из Нью-Мехико, — добавляю я в надежде, что этой темы нам хватит, пока не подгонят машину.

— Где вы жили в Нью-Мехико? — спрашивает Сабина.

Она улыбается, и мне невольно приходит в голову: неужели на нее он действует так же удивительно, как на меня?

Деймен улыбается в ответ:

— В Санта-Фе.

— О, там, говорят, чудесно! Я всегда мечтала там побывать.

— Сабина — адвокат, она много работает, — поясняю я, глядя в ту сторону, откуда должна появиться наша машина — уже вот-вот, через десять секунд, через девять, восемь, семь…

— Мы собираемся домой, но вы, если хотите, можете к нам присоединиться — мы будем очень рады, — приглашает Сабина.

Я смотрю на нее в панике. И как я не догадалась, что она это скажет? Кошусь на Деймена, а про себя молюсь, чтобы он отказался.

Деймен говорит:

— Спасибо, но я должен вернуться — меня ждут.

Он показывает большим пальцем через плечо, и я натыкаюсь взглядом на неописуемо роскошную рыжую девицу в чудовищно вызывающем черном платье и в босоножках на высоком каблуке.

Девица улыбается мне, но улыбка у нее недобрая. Едва заметно изгибаются розовые блестящие губы, а взгляд словно издалека, ничего в нем не прочтешь. И в выражении лица, в чуть приподнятом подбородке — явная насмешка, как будто при виде меня рядом с Дейменом можно только от души посмеяться.

Я оборачиваюсь к нему и вздрагиваю: оказывается, он стоит так близко, и его влажные, чуть приоткрытые губы совсем рядом с моими… Он проводит кончиками пальцев по моей шее и вдруг выхватывает у меня из-за уха ярко-красный тюльпан.

В следующую секунду я уже стою одна, а он уходит в отель вместе со своей знакомой.

Я смотрю на тюльпан, трогаю восковые алые лепестки. Откуда он взялся? Тем более, что сейчас осень, а не весна.

И только позже, уже у себя в комнате, я вдруг вспоминаю, что у рыжеволосой девицы тоже не было ауры.

Наверное, я очень крепко спала. В голове туман и муть, и я даже не открываю глаз, услышав, что кто-то ходит по комнате.

— Райли, это ты? — сонно бормочу я.

Она не отвечает, и я понимаю, что она опять затеяла какую-то каверзу. А я слишком устала, мне не до игр. Я хватаю вторую подушку и плюхаю ее себе на голову.

Но мне все равно слышно, как она бродит вокруг.

— Слушай, Райли, пойми — у меня сил нет! Прости, если я тебя обидела, просто я не могу все это обсуждать… — Я выглядываю из-под подушки и одним глазом бросаю взгляд на будильник. — В три сорок пять утра! Так что ты пока удались… ну, куда ты там обычно удаляешься, и приходи в нормальное время, ладно? Можешь даже показаться мне в том платье, в котором я ходила на вечер по случаю окончания восьмого класса, я и слова не скажу, честное скаутское!

Беда в том, что, высказав все это, я окончательно просыпаюсь. Со злостью отбрасываю подушку и мрачно смотрю на неясный силуэт, развалившийся на моем стуле возле письменного стола. Что же это за важное дело у нее такое, что до утра подождать нельзя?

— Ну, я же сказала — прости! Что еще ты от меня хочешь?