Евгений Онегин (с комментариями Ю. М. Лотмана) - Александр Сергеевич Пушкин

кровью

Она в альбомы нежных дев,

Звала Полиною Прасковью

И говорила нараспев,

Корсет носила очень узкий,

И русский Н как N французский

Произносить умела в нос;

Но скоро всё перевелось:

Корсет, альбом, княжну Алину,

Стишков чувствительных тетрадь

Она забыла; стала звать

Акулькой прежнюю Селину

И обновила наконец

На вате шлафор и чепец.

XXXIV

Но муж любил её сердечно,

В её затеи не входил,

Во всём ей веровал беспечно,

А сам в халате ел и пил;

Покойно жизнь его катилась;

Под вечер иногда сходилась

Соседей добрая семья,

Нецеремонные друзья,

И потужить, и позлословить,

И посмеяться кой о чём.

Проходит время; между тем

Прикажут Ольге чай готовить,

Там ужин, там и спать пора,

И гости едут со двора.

XXXV

Они хранили в жизни мирной

Привычки милой старины;

У них на масленице жирной

Водились русские блины;

Два раза в год они говели;

Любили круглые качели,

Подблюдны песни, хоровод;

В день Троицын, когда народ

Зевая слушает молебен,

Умильно на пучок зари

Они роняли слёзки три;

Им квас как воздух был потребен,

И за столом у них гостям

Носили блюда по чинам.

XXXVI

И так они старели оба.

И отворились наконец

Перед супругом двери гроба,

И новый он приял венец.

Он умер в час перед обедом,

Оплаканный своим соседом,

Детьми и верною женой

Чистосердечней, чем иной.

Он был простой и добрый барин,

И там, где прах его лежит,

Надгробный памятник гласит:

Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,

Господний раб и бригадир,

Под камнем сим вкушает мир.

XXXVII

Своим пенатам возвращённый,

Владимир Ленский посетил

Соседа памятник смиренный,

И вздох он пеплу посвятил;

И долго сердцу грустно было.

«Poor Yorick!16 — молвил он уныло, —

Он на руках меня держал.

Как часто в детстве я играл

Его Очаковской медалью!

Он Ольгу прочил за меня,

Он говорил: дождусь ли дня?..»

И, полный искренней печалью,

Владимир тут же начертал

Ему надгробный мадригал.

XXXVIII

И там же надписью печальной

Отца и матери, в слезах,

Почтил он прах патриархальный…

Увы! на жизненных браздах

Мгновенной жатвой поколенья,

По тайной воле провиденья,

Восходят, зреют и падут;

Другие им вослед идут…

Так наше ветреное племя

Растёт, волнуется, кипит

И к гробу прадедов теснит.

Придёт, придёт и наше время,

И наши внуки в добрый час

Из мира вытеснят и нас!

XXXIX

Покамест упивайтесь ею,

Сей лёгкой жизнию, друзья!

Её ничтожность разумею

И мало к ней привязан я;

Для призраков закрыл я вежды;

Но отдалённые надежды

Тревожат сердце иногда:

Без неприметного следа

Мне было б грустно мир оставить.

Живу, пишу не для похвал;

Но я бы, кажется, желал

Печальный жребий свой прославить,

Чтоб обо мне, как верный друг,

Напомнил хоть единый звук.

XL

И чьё-нибудь он сердце тронет;

И, сохранённая судьбой,

Быть может, в Лете не потонет

Строфа, слагаемая мной;

Быть может (лестная надежда!),

Укажет будущий невежда

На мой прославленный портрет

И молвит: то-то был поэт!

Прими ж мои благодаренья,

Поклонник мирных Аонид,

О ты, чья память сохранит

Мои летучие творенья,

Чья благосклонная рука

Потреплет лавры старика!

Глава третья

Elle était fille, elle était amoureuse.

Malfilâtre[14].

I

«Куда? Уж эти мне поэты!»

— Прощай, Онегин, мне пора.

«Я не держу тебя; но где ты

Свои проводишь вечера?»

— У Лариных. — «Вот это чудно.

Помилуй! и тебе не трудно

Там каждый вечер убивать?»

— Нимало. — «Не могу понять.

Отселе вижу, что такое:

Во-первых (слушай, прав ли я?),

Простая, русская семья,

К гостям усердие большое,

Варенье, вечный разговор

Про дождь, про лён, про скотный

                                         двор…»

II

— Я тут ещё беды не вижу.

«Да скука, вот беда, мой друг».

— Я модный свет ваш ненавижу;

Милее мне домашний круг,

Где я могу… — «Опять эклога![15]

Да полно, милый, ради бога.

Ну что ж? ты едешь: очень жаль.

Ах, слушай, Ленский; да нельзя ль

Увидеть мне Филлиду эту,

Предмет и мыслей, и пера,

И слёз, и рифм et cetera?..[16]

Представь меня». — Ты шутишь. —

«Нету».

— Я рад. — «Когда же?» — Хоть сейчас.

Они с охотой примут нас.

III

Поедем. —

Поскакали други,

Явились; им расточены

Порой тяжёлые услуги

Гостеприимной старины.

Обряд известный угощенья:

Несут на блюдечках варенья,

На столик ставят вощаной

Кувшин с брусничною водой,

……………………………………

……………………………………

……………………………………

……………………………………

……………………………………

……………………………………

IV

Они дорогой самой краткой

Домой летят во весь опор17.

Теперь послушаем украдкой

Героев наших разговор:

— Ну что ж, Онегин? ты зеваешь. —

«Привычка, Ленский». — Но скучаешь

Ты как-то больше. — «Нет, равно.

Однако в поле уж темно;

Скорей! пошёл, пошёл, Андрюшка!

Какие глупые места!

А кстати: Ларина проста,

Но очень милая старушка;

Боюсь: брусничная вода

Мне не наделала б вреда.

V

Скажи: которая Татьяна?»

— Да та, которая грустна

И молчалива, как Светлана,

Вошла и села у окна. —

«Неужто ты влюблён в меньшую?»

— А что? — «Я