На задворках империи - Виктор Иванович Носатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Только бы конь не подвел», – подумал Баташов, еще крепче сжимая одной рукой уздечку, другой – отворот солдатской шинели.
Конь не подвел. Сделав несколько шагов по воде вслед за хозяином, он, видя, что тот исчез в волнах, испуганно остановился и стоял, громко хрипя, как вкопанный.
Вскоре подоспели переправившиеся первыми казаки и вытащили из разбушевавшейся реки поручика, державшего мертвой хваткой за воротник шинели солдата.
Первыми словами «утопленника», после того как из него вылили всю речную воду, были:
– Благодарю тебя, Господи!
– Да ты не бога благодари, а поручика своего. Если б не он, то ты вместе со своей лошадью уже давно бы покоился на дне речки.
– А мерина, что, не спасли? О, Господи Боже мой! Ведь во вьюке находились заряды к пушкам. Как же мы теперь воевать-то будем?
– Не журись, артиллерист, – отозвался один из казаков, – радуйся, что живота своего не лишился.
– Спаси вас Боже, ваше благородие, – запоздало поклонился Баташову Кузьмин. – По гроб жизни обязан я вам, ваше благородие, господин поручик.
– Ничего, браток, – сказал, смущаясь, Баташов. – Поди обсушись! Там наши артиллеристы костер разожгли. Здесь и заночуем.
Кто не бывал в походах, а особенно в горных, тот не может понять того восторга и подъема духа, какие доставляет усталому, измученному человеку голубая струйка дыма бивуачной кухни, весело поднимающаяся змейкой к облакам. Будь солдат изнеможен до последней степени, он непременно оживет, силы его возобновятся, как только он издали увидит этот соблазнительный бивуачный дымок. Но не только люди, даже лошади прибодряются, ощущая дым, и радостно ржут и рвутся из-под своих тяжелых и неудобных вьюков.
«Бивуак!» – разносится радостное известие по всем концам растянувшегося отряда, и все, напрягая последние силы, стараются как можно скорее преодолеть небольшое расстояние, отделяющее их от желаемой цели.
Около кухонного котла уже сгруппировалась кучка подошедших погреться солдат, ружья составлены в козлы, число коих увеличивается по мере подхода отставших. Маленький костер, сложенный из небольшого количества захваченного топлива, еле-еле горит, распространяя вокруг себя едкий дым тлеющего сырого терескена, но все же, несмотря на эту неприятность, каждый старается ближе протянуть к нему окоченевшие руки. Кухонная прислуга, пришедшая раньше, ставит палатку, в которую вскоре забрались офицеры в ожидании своих вещей и палаток.
Через бурную реку уже перебралось порядочно народу, но обоза, конвоя его и арьергарда все еще не видно. Только спустя несколько часов подошел наконец и обоз с промокшими подстилочными кошмами, палатками и разными солдатскими и офицерскими вещами.
К вечеру вновь пошел снег, и потому прозябшие на ветру солдаты, мигом установив палатки, стали было греть воду в манерках. Но мокрый кизяк не горел, а другого топлива найти просто не удалось. Так и пришлось солдатам лечь, даже не согревшись чайком.
– Хотя бы водочки выдали для сугреву! – ворчал Кузьмин, успевший к прибытию обоза обсушиться у костра. То ли по недогляду интендантов, то ли еще по какой причине, но водка почему-то выдана не была. Да и суп с недоваренным мясом поспел только к первому часу ночи, и, конечно, разоспавшиеся люди так его и не поели.
На следующее утро погода прояснилась. Сквозь серые клочки снежных облаков просвечивало голубое небо. С рассветом артиллеристам удалось найти заросли терескена – и вскоре удалось согреть чайники. Каким вкусным показался на этот раз черствый сухарь с чаем, сильно попахивающим дымком! С каким наслаждением пили его все, начиная от командира и кончая солдатом.
Раздалась команда, и отряд тронулся в путь по тропе, ведущей к высокогорному перевалу Кизиль-Арт.
На высоте более четырех тысяч метров стало труднее дышать. Солдаты часто останавливаются, чтобы перевести дух. От этого колонна, словно гармошка, то растягивается на несколько верст, то теснится на небольшом пространстве между скалами и обрывом… Все круче и круче поднималась узенькая тропа, заваленная камнями. Справа обрыв, на дне которого бежала речка Кок-сай, извиваясь между гранитными утесами. Перевал был покрыт снегом, кругом не видно ни деревца, ни кусточка – все серо, пустынно и мрачно.
Часто стали попадаться то с правой, то с левой стороны тропинки выбеленные непогодой кости лошадей и верблюдов.
Два пластуна из передового охранения первыми добрались до перевала. Остановились там и с восхищением глянули окрест.
– А што, братцы, вот и на небо сичас запрыгну, – пошутил один из них – рослый, крепкий детина. – Смотри, ребята! – и он с криком: – Ура! – бросился вперед, карабкаясь по снегу, и вмиг взобрался на самую вершину перевала. Но тут силы покинули его, и он в изнеможении плюхнулся прямо на снег.
– Ну и гора! Ну и горища, дьявол тя побери! – сказал другой – широкоплечий, пониже ростом. Остановившись и тяжело дыша, он взглянул на скрывающуюся в облаках вершину, оседланную более удачливым товарищем, и, разродившись целым потоком крепких русских словечек, полез далее…
Вершина перевала господствовала над окрестными хребтами, и оттуда перед глазами открывался чудный вид: с боков заснеженные горные кряжи угрюмо и мрачно стояли у подножия перевала, а спереди зиял крутой обрыв, в конце которого виднелась долина реки Маркан-су. Баташов, видя себя выше окружающих вершин, несмотря на одышку, невольно испытывал радостное чувство от того, что забрались так высоко, выше облаков.
Вскоре на вершину поднялись и остальные пластуны. Ожидая подходящую к перевалу колонну, они задымили своими цигарками и трубками, словно только что и не падали от усталости. Глядя с высоты на карабкающихся к перевалу людей, они беззлобно шутили.
– Эй, дядя, тебе помочь? – крикнул широкоплечий, видя, что безлошадный Кузьмин с трудом тащит на плечах палатку, которую на крутом подъеме снял с вьюка выбивающейся из сил артиллерийской лошади, стараясь хоть этим немного облегчить ношу бессловесной животины.
– Не надо. Мы сами с усами, – бодро откликнулся артиллерист и прибавил шагу.
Среди первых из команды артиллеристов забрался на перевал Кузьма. Подойдя к валуну, возвышающемуся над седловиной перевала, он сбросил тяжелый тюк себе под ноги и, истово перекрестившись, присел на него.
– Ну что, архаровцы, – обратился он к пластунам, – не надоело зубоскалить?
– Да мы, дядя, так, от скуки разговариваем, чтоб хоть немного согреться, – улыбнулся во весь рот детина.
Вскоре подтянулись остальные. Командир отряда объявил привал.
Артиллеристы расположились на месте, который застолбил Кузьма. Здесь меньше задувало, и редкие снежные заряды, казалось, обходили огромный валун. Вслед за подбадривающим табачным дымком послышались солдатские остроты
