Казанова Великолепный - Филипп Соллерс

Словом «антифизик» в ту эпоху обозначали гомосексуалистов (Фридрих Прусский, например, был известным «антифизиком», что отчасти окрашивало перепады его отношений с Вольтером). Проследим далее линию де Линя: итак, друг мой, не будьте столь робки. Само собой, это предложение касается области духовной, но и физической также.

Песенка известная: если Казанова так интересуется женщинами, значит, он, сам того не сознавая, гомосексуалист. К тому же все эти его истории сомнительны, интересно было бы выслушать версию самих этих женщин. Да и вообще, чего ищет мужчина в своих многочисленных похождениях с женщинами, как не образ собственной матери? Разве Дон Жуан не был, по сути, гомосексуалистом и импотентом?

Теперь много говорят о гомофобии, но никогда о гетерофобии. Странно.

Итак, напрасно вы, Казанова, прячетесь за разнообразными масками: вы ищете Единственную во всех этих многочисленных и многих. Ваш список нас не обманывает, это ваше алиби, признание наоборот. Упорство, с каким вы говорите «белое», доказывает, что вы хотите сказать «черное». Вы думаете, что вы любите женщин, а на самом деле вы любите мужчин. И вообще вы женщина, охотящаяся за мужчинами. А если это не так, то должно было быть так, и т. д.

Впрочем, некая дама-психоаналитик подтверждает слова де Линя: Казанова «полностью зависел от женских желаний (неверно: иногда зависел, но отнюдь не всегда): женщины — его повелительницы, женское чарует его настолько, что он хочет смешаться с ним» (ничуть не бывало); он — игрушка женского наслаждения (марионеточная версия Феллини). И еще такое: «Скованный (sic!) самоотождествлением с материнским всемогуществом и не имея отцовской опоры, чтобы от него избавиться» (а для чего? чтобы стать психоаналитиком? Нет: чтобы наконец-то стать хорошим отцом), Казанова считает, что «если Бог есть, он женского пола».

Для одного в нем недостает мужского, для другой он слишком подчинен женщинам; для одного (который над этим смеется) — странно говорит о Боге, для другой — обращает Бога в женщину. Бедный Казанова! К нему непрестанно будут прилагать мерки ханжеской, светской, популистской, марксистской, психоаналитической критики и в итоге — никуда от этого не денешься — станут использовать в рекламе косметических изделий и кулинарных рецептах.

Однажды де Линь посоветовал Казанове тайно доверить «Историю» его собственному издателю, который будет выплачивать автору пожизненную ренту:

«Скажите, что Вы сожгли свои „Мемуары“. Ложитесь в постель. Пригласите капуцина, и пусть он бросит в огонь несколько стопок бумаги, твердя, что Вы приносите Ваши сочинения в жертву Деве Марии».

Иными словами: будьте лицемером. Но Казанова-то как раз не лицемер (пусть какое-то время он и был агентом инквизиторов в Венеции).

В 1814 году на Венском конгрессе принц де Линь — одно из главных действующих лиц наряду с Талейраном и Меттернихом. Речь идет о том, чтобы реструктурировать Европу после наполеоновского урагана. Принц умирает в разгар конгресса. Я представляю себе, как он клюет носом на заседаниях, раздумывая: «А что все-таки сталось с тремя тысячами семьюстами страницами рукописи Авентуроса? Наверно, сожжены капуцином. Жаль. А может, наоборот, тем лучше. Кончилась целая эпоха».

Sequere Deum, следовать воле Божьей — вот девиз Казановы. Воле Бога, а не Богини. Бог, вопреки тому, что думают многие смертные, не женщина и только наполовину мужчина. Чего хочет женщина, того хочет Бог? Если хотите.

Будь Бог женщиной, он имел бы меньший успех у женщин (ведь мужчины, как это доказывают многие религии, хотят стать для него женщинами). Более жесткая версия: Казанова не признает Эдипа и кастрации. Но мы знаем, что над Эдипом он смеется (какой скандал!), а что касается кастрации, то это в первую очередь относится к цензорам его произведений.

А что говорил в действительности сам Казанова? Слова очень откровенные и очень простые:

«В силу сангвинического темперамента во мне весьма велика тяга ко всякого рода сладострастию, я всегда весел и спешу от одного наслаждения к другому, неутомимо изобретая их».

«Сангвинический» темперамент — это его молодость. Но он, подлец, утверждает, что изучил вопрос со всех сторон и у него по очереди были «все четыре темперамента»: флегматичный в детстве (невозможно представить себе такое детство), сангвинический, холерический (в тридцать восемь лет в его крови и впрямь появилась желчь) и, наконец, меланхолический — как раз такой, как нужно, чтобы описать все пережитое (и тогда к черту «маленьких девочек!»).

Послушаем его самого:

«Всю свою жизнь служил я плотским радостям, и не было для меня занятия более важного. Чувствуя, что рожден для противоположного пола, я всегда любил его представительниц и, насколько мог, старался внушить им любовь к себе. Я также пылко любил радости чревоугодия и страстно интересовался всеми предметами, способными возбудить любопытство».

Я чувствую, следовательно, существую. Меня очень занимает различие полов. Я люблю другой пол и внушаю ему любовь к себе.

Различие любит быть различным. И я не допущу в нем безразличия. Иначе скучно, а скука хуже смерти.

Смерть? Она мне отвратительна, «потому что она разрушает разум» (дивная формула!).

«Я чувствую, что умру, но хочу, чтобы это случилось помимо моей воли: мое согласие смахивало бы на самоубийство».

Казанова едва не покончил с собой в Лондоне в середине своей жизни. Он знает, о чем говорит. Но и в этом случае, утверждает он, как и во время своего удивительного побега из Пьомби, он «следовал воле Божьей». Почему бы ему не поверить?

«Матушка произвела меня на свет в Венеции, апреля 2 дня, на Пасху 1725 года. Накануне донельзя захотелось ей раков. Я до них большой охотник»*[14].

Эти строки, едва ли не последние в своей жизни, пишет семидесятидвухлетний старик. Он отвечает на вздорные вопросы, которые прислала ему в письме поклонница, молодая особа двадцати двух лет Сесиль де Роггендорф, с которой ему не суждено встретиться. Копия рукописи, озаглавленной «Краткий очерк моей жизни», была найдена в его бумагах в Дуксе. Очерк занимает несколько убористых страниц и кончается словами:

«Это единственный очерк жизни моей, писанный мною; разрешаю использовать его по усмотрению вашему.

Non erubesco evangelium.

Джакомо Казанова 17 ноября 1797 года»*.