Справедливость как основное начало гражданско-правовой ответственности в российском и зарубежном праве. Монография - Дмитрий Богданов

Таким образом, идея справедливости заключает в себе диалектическое единство равенства и неравенства, равного отношения к равным и соответственно неравного отношения к неравным. Поэтому позиции некоторых отечественных теоретиков права, как, например, В.С. Нерсесянца, сводящих сущность справедливости к идее голого «формального равенства»84, посвящена не справедливости, а именно и исключительно одному из правовых принципов – принципу «формального равенства». Выводы таких теоретиков просто искажают дискурс о сущности справедливости.

Вызывает интерес то, что Аристотелем в «Никомаховой этике» выделялась общая и частная справедливость. При этом частная справедливость в цивилистической литературе обычно подразделяется на корректирующую (corrective justice) и распределяющую, т. е. дистрибутивную справедливость (distributive justice).

Отдельным цивилистам, как, например, Ричарду Врайту, концепция общей справедливости (general justice) представляется сомни – тельной85. При этом многие цивилисты не рассматривают вопросы общей справедливости в своих работах, замыкаясь на анализе проблем гражданского права с позиций корректирующей или дистрибутивной справедливости. Так, например, Джеймс Гордли отмечает, что выделяются две фундаментальные концепции справедливости, на которых право непосредственно основывается: дистрибутивная и коммутативная86 справедливость. Целью дистрибутивной справедливости является обеспечение каждого субъекта необходимыми ресурсами, а целью коммутативной – обеспечение возможности их получения без создания несправедливых ограничений для других субъектов87.

Однако действительно ли правы те ученые, которые считают, что деление справедливости на общую и частную в настоящее время уже потеряло свое значение88, либо данное деление продолжает расширять исследовательские горизонты, в том числе и для цивилистики. Чтобы ответить на данный вопрос, необходимо кратко проанализировать историческую эволюцию представлений об общей справедливости и некоторые из современных позиций, раскрывающих ее сущность.

Стагирит непосредственно в «Никомаховой этике» рассматривал общую справедливость в качестве «всеобъемлющей», полной добродетели, противопоставляя ее частным добродетелям (частным формам справедливости). Данная традиция была продолжена и переработана Фомой Аквинским. Названный автор транслировал идеи аристотелевской этики и синтезировал их с христианским учением, основываясь на идее «практической разумности», которая отграничивает роль разума от воли и возвышает его значение через способность к действию через понимание и осознание, что есть благо и что есть справедливость.

Как отмечает в связи с этим такой видный теоретик права, как Джон Финнис, в учении Ф. Аквинского справедливость основывается на единстве прав обязанностей в отношениях, а равенство рассматривается в смысле правильной пропорции89. В результате легальная справедливость (legal justice – аналог аристотелевской общей справедливости) является силой, способностью и свободой в определении общего блага и, следовательно, корректного установления прав и обязанностей в интерсубъективных отношениях в соответствии с принципом моральной необходимости90.

Таким образом, «всеобщая добродетель» аристотелевской общей справедливости предстает в качестве общесоциального блага и основы (базиса) частной справедливости, основы и правильности всех обязательств в межсубъектных социальных отношениях.

Заслуживает внимания замечательное высказывание А. А. Гусейнова, что общую справедливость можно определить как «последнюю нравственно-апелляционную инстанцию в общественных делах. Справедливость придает легитимность общественным действиям и формам жизни. общая справедливость отвечает на вопрос о предназначении и смысле совместного, объединенного, социально упорядоченного существования в обществе и государстве»91.

Ценность данного высказывания заключается как в характеристике общей справедливости в качестве высшей нравственно-апелляционной инстанции, так и в ее телеологическом характере. Общая справедливость указывает нам на цель (telos) и смысл социального бытия, т. е. дает ориентиры в пути к уходящим за горизонт идеалам человеческого общежития. Как тут не вспомнить корнинговский биологический императив общества, как предприятия в целях совместного выживания и нассбаумовский эвдемонический императив в достижении порогового уровня по всем основным способностям для процветания социума и каждого человека.

Частная справедливость, по мнению А.А. Гусейнова, это основанная на данном предназначении система «распределения благ и зол (преимуществ и недостатков, выгод и потерь) совместной жизни людей в рамках единого социального, государственно организованного пространства». В результате названный автор делает вывод, что «справедливость как этико-философская категория и как этико-юридическая категория связаны между собой столь органично, что ни одна невозможна без другой. Они образуют два аспекта одной теории справедливости»92. Однако, как отмечает А.В. Прокофьев, единство данных типов справедливости является не гармоничным, а подвижным, т. е. самопроизводящейся проблемой перевода социальных и политических вопросов с языка общей справедливости на язык частной и наоборот93.

Таким образом, общая справедливость задает параметры и цели применения частной справедливости в сфере социально-политической и юридической конкретики, одновременно достигнутые и осознанные конкретные результаты способны корректировать и оказывать обратное влияние и на общие цели. В результате А.В. Прокофьев трактует общую справедливость в качестве «общественного блага» и стремления к социальному оптимуму, который выступает не просто как корректив, но и как источник частной справедливости94.

Вызывает интерес то, что представители христианской социальной этики, например Л. Тапарелли, социализировали этику Аристотеля и Ф. Аквинского, поскольку начали рассматривать категорию «общей справедливости» в качестве социальной справедливости95.

Социализация общей справедливости, ее трактовка именно в качестве социальной справедливости и социального оптимума как источника и средства корректировки частной справедливости опровергает указанные выше позиции некоторых цивилистов и философов, что данная категория является «смутной» и от нее необходимо отказываться. Социализированное представление об общей справедливости становится ценным не только для этической философии, но и для юриспруденции, поскольку оно возвращает как в этическую философию, так и в право идею о цели, аристотелианский telos, идеал, к которому необходимо стремиться.

При такой трактовке, например, гражданское право становится инструментом достижения социальной справедливости, происходит его конституционализация, так как в ст. 7 Конституции РФ уже закреплен данный, пока не осознанный современной дескриптивной цивилистической наукой telos, что Российская Федерация – социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека. Согласно ст. 2 Конституции человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства.

При таком социализированном понимании общей справедливости, как цели гражданского права, правоприменители получают конкретную возможность оценивать, соответствует ли применение отдельной нормы, реализация субъективного права в конкретной ситуации цели достижения социальной справедливости.

В связи с этим вызывает интерес, что в Манифесте социальной справедливости в Европейском договорном праве, подготовленном Рабочей группой по социальной справедливости в Европейском частном праве, указывается на ошибочность острого разграничения между публичной сферой конституционных прав и приватной сферой рыночных отношений. При этом цели социальной справедливости указывают, скорее, на то, чтобы правила, регулирующие рыночные отношения, были выверены и интегрированы с конституционными принципами. Поскольку, как отмечается в Манифесте, частное право определяет базовые правила, устанавливающие социальную справедливость в рыночных отношениях96.

Как отмечает известный цивилист и член названной Рабочей группы Мартин Хесселинк, сейчас наблюдается тенденция по социализации гражданского права. Автор указывает, что в течение XX в. проблемы социальной справедливости сильно трансформировали частное право, т. е. на смену классическому частному праву пришло современное право, в котором формальное понятие свободы договора и автономии дало путь для распознавания того обстоятельства, что в реальности много индивидов в большинстве ситуаций не являются свободными и автономными. В договорном праве это означает, что свобода договора и его связующая сила ограничены обязанностями по предоставлению информации, осуществлению заботы и сотрудничеству и т. п. в целях избежания несправедливости и защиты слабой стороны. В вещном праве абсолютный характер права собственности был ограничен, была установлена ее социальная функция в целях недопущения злоупотреблений в данной сфере. В деликтном праве виновная ответственность во многих случаях была заменена на безвиновную. Названная социализация осуществляется как законодательно, так и путем применения судами общих оговорок, например о добросовестности (good faith), особенно в англо-саксонских странах. В некоторых странах процесс социализации вышел на конституционный уровень. Например, указание на социальный характер государства в ст. 14 Конституции ФРГ или на социальную солидарность и социальную экономику в Конституции Италии. При этом на социальный характер собственности указывается в Конституциях Ирландии, ФРГ, Италии, Греции, Испании и Португалии. Как считает Мартин Хесселинк, процесс социализации гражданского права идет рука об руку с постепенным размыванием разграничительной линии между частным и публичным правом. Гражданское право начинает конструировать новый синтез между инструментальными, дистрибутивными регулятивными мерами и традиционной ориентацией на цели корректирующей справедливости97. В отечественном гражданском праве схожие выводы относительно тенденции по социализации гражданского права впервые были высказаны в работах Е.В. Богданова98.