Журнал Наш Современник №12 (2003) - Журнал Наш Современник

В начале письма Тютчев представляет себя одним из героев эпопеи поэта — классика английской литературы Джона Мильтона (1608— 1674). Далее он рассказывает жене про первые действия генерала Муравьева по наведению порядка в окраинных губерниях России, для чего он, собственно, и был туда направлен. Вероятно, Тютчев называет одного из братьев Моль, экономиста и парламентского деятеля Морица Моля (1802—1888). П. А. Валуев с 1861 года был министром внутренних дел. Лорд Френсис Нэпир (1819—1889) — английский посол в России в 1861—1864 годах. Лорд Джон Россель (1792—1878) — министр иностранных дел Англии.

*   *   *

Петербург, 1 июня 63

У меня опять, не знаю почему, повторился припадок моей болезни, но на этот раз чрезвычайно сильный. Я страшно страдал в течение трех дней. Теперь мне лучше. Вчера я даже сделал несколько шагов по комнате. Мой доктор надеется, что к концу будущей недели мне можно будет уехать в Москву. Дай Бог. Я чувствую, что мне необходима перемена. Погода стала великолепной, говорят, по крайней мере, и я верую, потому что солнце врывается в окна моей комнаты.

Но мне надо было бы дышать свежим воздухом. Как теперь должно быть хорошо на балконах Овстуга; как легко должно дышаться в этой свежей зелени. — “Ах, почему я не сижу в тени лесов”, — как говорила так хорошо Рашель в Федре. — В настоящую минуту думают, что война отсрочена. По телеграфу узнали, что лорд Джон Рёссель произнес очень миролюбивую речь. Однако все это ничего не доказывает. Тем временем только что сделалось известным, что в Варшаве, на глазах у наших властей, из банка похищено 3 миллиона рублей. В высших сферах этим несколько смущены, говорят, из-за “бедного Константина”. Чувствуют, что это не поправит его репутации в крае. Виленский Архангел Михаил продолжает применять свои карательные меры. Между прочим, он недавно приказал расстрелять графа Платера. На Украине образовалось по собственному почину ополчение из четырнадцати полков...

Теперь здесь Погодин и Павлов, которые навещают меня по очереди; Щебальский также бывает. Как я стремлюсь поскорее покинуть Петербург! Бежать отсюда... Мое следующее письмо будет, вероятно, из Москвы.

Тютчев по-прежнему болеет, оттого и хандрит. Его занимает положение в Польше. Виленский Архангел Михаил — М. Н. Муравьев. Среди навещавших Тютчева уже известные нам Погодин и Павлов и неизвестный пока Петр Карлович Щебальский (1815—1886), историк и журналист, ревностный сотрудник катковского “Русского вестника”, которому поэт покровительствовал.

Граф Платер, вероятно Адам, был представителем рода Платеров, уже несколько веков живших в Прибалтике.

*   *   *

Царское Село, 8 июня 63

Я нарочно делаю эту пометку на своем письме, чтобы убедительнее доказать, что мне лучше. Я приехал сюда вчера, еще с несколько зашибленным крылом, как голубь в басне, но я больше не мог выносить города. Я чувствовал потребность во что бы то ни стало вырваться из этой духоты. Вот заколдованный круг, в который я невольно заключен. Вынужденное заточение, даже в самых лучших условиях, для меня худшая из болезней, не нравственная, но прямо физическая. Это меня раздражает, парализует, останавливает во мне все функции, даже самые животные, и чтобы отряхнуть это оцепенение, я всегда слишком рано выхожу... Я с трудом спускаюсь с нашей бесконечной лестницы, на которую затем надо опять подыматься — и таким образом опять вызываю ухудшение. — Теперь шесть часов утра, и я пишу тебе в маленькой гостиной Анны. Я спал в ее спальне, которую она мне уступила, под сенью всех ее икон, после вечера, проведенного с ней и г-жой Шеншиной. Приехав вчера сюда с четырехчасовым поездом, я как раз поспел вовремя к обеду у Горчакова, поселившегося в Царском уже несколько дней. Не имея аппетита, я безучастно присутствовал на обеде и думал насытиться новостями, но очень ошибся. Ноты еще не получены, их ждут послезавтра. Здесь, по-видимому, довольно спокойны, по крайней мере, относительно событий этого года; но это спокойствие, без сомнения, происходит, как всегда, от того бессилия ума, которое во всем проявляется в наших правительственных кругах. Злобу дня составляет несколько вынужденный приезд архиепископа Фелинского, водворенного в Гатчине, — и знаешь ли, кто служил ему ментором в путешествии? Киреев — Александр Киреев. — Что же касается управления Варшавы, которое он видел на месте, то последнее, в чем оно проявилось — это похищение 3700000 рублей из казна­чейства, затем единодушный отказ всех городских литографов содействовать напечатанию украденных бумаг. Однако недавний пример, поданный Муравьевым, казалось, побудил некоторое стремление к более энергической деятельности в этом жалком Варшавском управлении. Повесили несколько человек в крепости, и эта неслыханная вольность, по-видимому, очень возмутила общество. Говорят даже, что архиепископу Фелинскому было предписано отправиться в Гатчину вследствие его протеста против повешения одного из его близких. Что же касается Муравьева, то он творит чудеса, и положение вещей уже сравнительно изменилось с тех пор, что он там. Траура больше не видно на улицах Вильны, четырнадцать тайных типографий было накрыто. Недавно богатый польский помещик вздумал в своем имении повесить православного священника на воротах своего замка. Немедленно отдан был приказ провести плугом по этому месту и посеять там соль — что и было исполнено. И рота, которой была поручена эта разрушительная работа, отслужила панихиду по бедному повешенному священнику и сделала складчину в пользу его вдовы и детей, причем собрали 80 рублей. Все-таки это положение вещей ужасно, а это еще только начало. Припадок ярости и сумасшествия всей этой нации представляет что-то невероятное. Так, например, один мой знакомый поляк, сильно обрусевший, рассказывал мне недавно, что он ездил навестить родственников в Минской губернии, кажется. Это были кузины, которые потеряли уже четверых братьев в восстании. Когда он явился, они были убеждены, что он присоединился к бандам, но убедившись, что это вовсе не его намерение, они повернули ему спину и порвали всякие сношения с ним. В Киевской губернии матери-польки посылают четырнадцатилетних детей в банды, чтобы служить освобождению отчизны, — и сейчас же сельское население убивает их. Таким образом, при помощи иноземной войны есть всякое вероятие думать, что целая нация будет истреблена...

Вот входит Анна, очень удивленная тем, что я давно встал и пишу. Я с грустью вернусь сегодня вечером в город. Я с удовольствием остался бы еще немного, но не хочу злоупотреблять гостеприимством, которое мне здесь оказывают. На будущей неделе уеду во что бы то ни стало в Москву. Возможно, что перемена воздуха принесет мне пользу.

Конечно, не только восемьдесят с лишним ступеней на третий этаж своей квартиры на Невском заставили Тютчева переехать в Царское Село. Там дочь Анна, там свежий воздух, там, наконец, самые свежие новости из окраин России. В то время польский вопрос был у всех на слуху, и письма Тютчева как бы подталкивают современного читателя почитать историческую литературу тех времен. Архиепископ Феликс Фелинский (1822—1895) в 1855 году окончил Римско-католическую академию и в 1863 году назначен католическим архиепископом в Варшаву, но вскоре за многочисленные политические выступления был выслан царским правительством сначала в Гатчину, а потом в Ярославль. Сопровождал Фелинского молодой публицист славянофильского направления, нравившийся Тютчеву, впоследствии широко известный генерал Александр Алексеевич Киреев (1833—1910), оставивший интересные дневники.

*   *   *

Москва, 1 июля 63

...Здесь все еще находятся в ожидании событий, но не таком тревожном, как оно могло бы быть. Не знаю почему, но преобладает спокойное настроение как здесь, так и в других местах; несмотря ни на что, не верят в неизбежность войны. Конечно, Англия, по-видимому, не особенно ее желает, и положение, которое она заняла, несколько охладило ее отношение к Наполеону, которого уже раздражили некоторые происшествия последнего времени. Если вследствие всего этого этот плут принужден был бы отсрочить войну, то между ним и Англией возникло бы взаимное раздражение, которое могло бы их далеко завести. Дай Бог! Он должен во имя свое, во имя своей справедливости натолкнуть друг на друга эти два нечестивых народа и заставить их истребить один другого. Это была бы истинная мораль всех тех гадостей, которые уже целые годы накопляются на наших глазах. Путешествие императрицы отложено на четыре недели в ожидании того действия, которое произведет наш ответ на ноты...

Это письмо коротко, и в нем ничего нет, кроме политики. А между тем Тютчев живет не у сестры, а, как обычно, в гостинице Шевалдышева. На этот раз он в Москве вместе с Денисьевой и ее детьми.