О Ленине, Сталине и «православных коммунистах» - Елена Зубова

Война сдвинула правящий круг большевиков, во главе с их вождем, с позиции непримиримого догматизма в сторону прагматического отношения к управлению государством. Мало оказалось коммунистической идеологии, чтобы удержать фронты и армии в состоянии чудовищного напряжения. Слова «родная земля» надежнее, видимо, вселяли стойкость в окопников на передовой, нежели слова «Карл Маркс». Партийная верхушка начала делать уступки русскому патриотическому чувству: вернули ранее столь ненавистное слово «офицер», вернули погоны, принялись славословить русскому народу как непревзойденному труженику и воину. А потом, в русле этого консервативного поворота, расщедрились и на кое-какие уступки Церкви.

Советская власть била-била Церковь, а потом Господь Бог сделал из идейных атеистов, руководящих партией и правительством, кривое, безобразное, но все-таки орудие Своей воли. Орудие, коим Церковь восстанавливалась. А орудие-то думало, что ведет большую политическую игру…

Андрей Кострюков[19]

Культ Сталина: обновленчество или язычество?

Лето этого года[20] было отмечено несколькими печальными событиями, которые для многих православных стали серьезным соблазном. Сначала в Белгородской области некий иеромонах совершил кощунственный «молебен» перед изображением Божией Матери, благословляющей с небес группу советских военачальников во главе со Сталиным. А через некоторое время митрополит Иоанн, правящий архиерей Белгородской митрополии, присутствуя на заседании «Изборского клуба», не высказал протеста против того, что вышеупомянутое изображение было размещено в зале заседаний.

К сожалению, фотография иерарха возле псевдоиконы не стала последним звеном в кощунственной цепочке. Еще некоторое время спустя епископ Городецкий и Ветлужский Августин выступил перед тем же «Изборским клубом» с прямыми восхвалениями Сталина. Хвалить подобных деятелей – задача непростая, а потому неудивительно, что неправда стала одним из стержней этого выступления. Чего стоят, например, слова о заповедях «не убий» и «почитай отца и мать», будто бы положенных в основу коммунистического государства, – того самого государства, где миллионы людей были физически истреблены разными способами, а донос на ближнего, в том числе и родителей, считался доблестью. Хуже, что речь архиерея, названного в прессе «православным миссионером», помимо явной неправды содержала и легенды, замаскированные под правду. Главная из них – легенда о митрополите Гор Ливанских Илии, будто бы передавшем в СССР в 1941 году повеление Божией Матери прекратить гонения на Церковь.

Эти, а также некоторые другие выступления, происходят на фоне возрождающегося сталинского культа и оправдания виновников советского геноцида.

Но прежде чем говорить об оценке такой деятельности представителей Церкви, следует сказать несколько слов о легендах, распространяемых некоторыми публицистами.

Что касается митрополита Илии, то факт его общения с советским руководством в годы войны не подтвержден ни одним документом. О своих видениях митрополит стал рассказывать лишь во время посещения России уже после войны. При этом надо учитывать, что сам митрополит особенного доверия как источник информации не заслуживает. Знавшие митрополита Илию архипастыри запомнили его не как боговидца, а скорее как восточного хитреца, подобного тем, что издавна любили ездить к русским царям за богатыми подарками.

«Сейчас, говоря о той эпохе, часто упоминают митрополита Гор Ливанских Илию (Карама), – рассказывал митрополит Волоколамский Питирим (Нечаев), – что он был молитвенником, большим другом России и т. д. Может быть, конечно, и так, только у нас полушутя называли его „грабителем”. Увидит икону на аналое: „О Матерь Божия! Матерь Божия!” – бросается к ней, целует, что-то бормочет на своем языке – содержание речи сводится к тому, чтобы ему отдали икону. И не откажешь… В Одессе митрополит Борис – уж на что умный человек – имел неосторожность пригласить его к себе в келью, так потом пришлось чуть ли не все иконы со стенки дарить. Я все это увидел, когда был восторженным юношей, и впечатление осталось на всю жизнь».[21]

Без уважения отзывался о визитах митрополита Илии и патриарх Алексий I: «Он, конечно, желает приехать к нам, чтобы снова получить от нас всякие подношения, иконы, деньги, и затем всем этим торговать у себя на родине»[22].

Далее, митрополит Илия, рассказывая о своих видениях и мнимых контактах со Сталиным, по-видимому, даже не знал толком, что советское государство дало Русской Церкви некоторое послабление не в 1941, а в 1943 году.

К сожалению, простой народ восточному владыке верил. Да и кто в те годы мог проверить информацию об общении митрополита Илии с советским руководством? Но сейчас-то такая возможность есть. И «православный миссионер» должен проверять информацию, прежде чем излагать ее на публике. Не мешало бы также сообщать аудитории и об экуменических реверансах митрополита Илии, вплоть до сослужения с католиками-маронитами.

К разряду легенд относятся и рассказы о встречах Сталина с блаженной Матроной Московской. Все «свидетельства» об этом имеют первоисточником «рассказ одной женщины». Таких рассказов можно придумать сколько угодно – хоть о Сталине, хоть о Пол Поте…

Некоторое время назад московские власти решили поставить памятный знак возле одного из домов, где некоторое время жила блаженная Матрона. Поиски нужного дома результатов не дали, что неудивительно – старица в те страшные годы жила скрытно, таилась от властей. В противном случае она, скорее всего, разделила бы судьбу своей тезки – блаженной Матроны Анемнясевской. Дело на эту слепую парализованную женщину коммунисты в 1935 году завели с чисто нацистской формулировкой: «больной выродок». А спустя год, после перенесенных тюремных скорбей, блаженная умерла, и место ее погребения неизвестно.

Но вернемся к митрополиту Илии. Предположим, что каким-то немыслимым образом, минуя почту, осенью 1941 года он сообщил в Москву о повелении Божией Матери. В таком случае, можно предполагать, атеистическая пропаганда была бы остановлена уже в 1941-м, максимум в 1942 году, когда советское государство стояло на грани гибели. Но ничего подобного не было. Наоборот, в начале 1942 года после освобождения от гитлеровцев некоторых областей открытые при оккупантах храмы были вновь закрыты. А священников, служивших на захваченных немцами территориях, партизаны уничтожали наряду с гитлеровцами вплоть до осени 1943 года. «Православным миссионерам» не мешало бы заглядывать и в церковный календарь, где среди имен новомучеников стоят имена тех, кто был убит богоборцами в первые годы войны.

Некоторое изменение церковной политики началось лишь с осени 1943 года, уже после смертельного удара Гитлеру на Курской дуге, накануне встречи союзников по антигитлеровской коалиции в Тегеране. И носила новая религиозная политика в основном рекламный характер – не идти же в Европу под флагом советского атеизма! Когда было нужно, большевистское государство умело очень неплохо притворяться. На деле в церковной жизни мало что изменилось.

Свободу Церковь получила мизерную. Был открыт один-единственный монастырь – Троице-Сергиева лавра. И восстанавливали его не те, кто прежде разрушал, а сама Православная Церковь. Жителей, заселенных в 1920–1930-х годах в монашеские корпуса, Церковь тоже расселяла за свой счет, собирая деньги на строительство домов в городе.

И храмов в 1943–1947 годах было открыто лишь около тысячи, а вовсе не «десятки тысяч», как говорят иные публицисты. Причем добиться открытия храма было весьма непросто, подавляющее большинство просьб со стороны православного населения власти отклоняли. Каждый храм люди буквально отвоевывали у государства, а коммунистическое руководство воспринимало каждый возвращенный Церкви храм как свое поражение. Неслучайно глава Совета по делам РПЦ Карпов, разрешая открыть несколько храмов на Вологодчине, сделал приписку для начальства: «Потом закроем».

Внушительное число действующих храмов и монастырей Русской Церкви (около 14,5 тысяч церквей и 104 монастыря) получилось исключительно за счет территорий, присоединенных к СССР в 1939–1940 годах, и территорий, освобожденных от немецкой оккупации. К этому нужно добавить и униатские приходы, включенные в Русскую Церковь.

Но представим на минуту, что Сталин действительно раскаялся в своем богоборчестве. Разве не должен раскаявшийся изменить свою жизнь, свое отношение ко Христу и Церкви? Разумеется, должен. А как тогда называется то, что «покаявшийся», едва отгремели залпы Второй мировой, опять отдал указание закрывать храмы и монастыри, опять начал преследовать священнослужителей? Верующим вновь было указано их место – место изгоев, которых терпят лишь до времени…