Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Шокарева Алина Сергеевна

Писатель М. П. Бибиков так рассказывает о распорядке дня в доме своей московской бабушки. Мальчик просыпался утром и звал бабушку («бабу Анну»), она подходила к его кроватке, с помощью прислуги растирала ребенка полотенцем, смоченным в вине, и расчесывала. Затем они с бабушкой молились (читали «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся» и молитвы о здравии всех сродников), потом шли пить чай – внуку давали горячего молока с водой и сахаром (эту смесь величали «чаем» и подавали в маленьком приборе, на специальном подносе). После чая все дети бабушки приходили в ее флигель из большого дома пожелать ей доброго утра: они по старшинству подходили целовать бабушке руку, а она их целовала в лоб. Обедали во флигеле с бабушкой в полдень, а дяди и тети позже – в большом доме. Затем бабушка отправлялась вздремнуть, а внук играл в комнате с няней и девушками, которые рассказывали ему сказки о Бове Королевиче, Илье Муромце, о судье Шемяке. К чаю все опять сходились у бабушки, и у каждого за столом было свое место, а после читали житие святого того дня[85].

В Петербурге распорядок дня был совсем иным. Писательница М. А. Корсини запечатлела жизненный уклад Северной столицы в образе одной из своих героинь, которая вставала во втором часу пополудни, беседовала с дочерью, давала хозяйственные распоряжения, обедала, затем ей следовало собираться в гости или самой ждать их появления, чтобы провести остаток дня за картами[86]. Дополняя этот образ, О. И. Сенковский (творивший под псевдонимом Барон Брамбеус и не чуравшийся банальных нравоучений) так характеризовал типичную светскую даму Петербурга: «А что касается до Анны Петровны, то она румянилась, наряжалась, ездила с визитами, днем развозила сплетни, ввечеру разливала чай. Об ней сказать нечего: она была настоящий женский – 0, нуль»[87]. Также и А. П. Глинка сетовала на то, что ежедневными занятиями дамы высшего света были «визиты без цели, болтовня, пересуды под названием causerie»[88] (непринужденный разговор – фр.).

Из этой галереи скучающих женских типов мемуаристами отдельно выделяется «светская львица». Она активна, в противоположность пассивной добропорядочной христианской супруге. Сочетание в общественном сознании православных норм и великосветских представлений требовало от «светских львиц» особой деликатности и чувства меры, чтобы не прослыть дурными женщинами.

Исследователи понятия «повседневность» отмечают, что сплетня представляет собой вымышленный рассказ о необычном, неповседневном[89]. Таким образом, она подчеркивает представления о норме и обыденности. При общей любви к сплетням в столицах женщине крайне сложно было сохранить безупречную репутацию. В основном сплетни касались интимной жизни: всем было известно, что за закрытыми дверями самого благовоспитанного дома могли проходить бурные любовные романы, совершались измены и недозволенные сцены. В идеале и женский будуар, и гостиная должны были быть безупречны с точки зрения нравственности. И чем красивее была женщина, тем осмотрительнее приходилось ей себя вести, оберегать честь – свою и своей семьи, не давать ни малейшего повода для слухов – но при этом всякий раз вызывать восхищение у противоположного пола.

Чтобы как-то разнообразить повседневность, создать иллюзию деятельности, полезности, аристократки и незанятые по службе дворяне обязаны были «делать визиты». В «Дамском журнале» говорится, что в Москве с визитами ездили только на Новый год и на Святой неделе и то часто ограничивались визитными билетами[90]. В Первопрестольной «с интимными визитами являлись уже в 10 часов, – вспоминает Ю. Арнольд, – а „штатс-визиты“ отдавались, начиная с полудня и не позже 2 часов, потому что во многих домах обед в обыкновенные дни сервировался в 3 часа»[91].

В Петербурге визиты делались ежедневно. Постоянная занятость мужчин на службе создавала дамам необходимость вести не менее активную деятельность в обществе. Занятия же домашним хозяйством, воспитанием детей нередко воспринимались аристократками как обуза.

В Москве визиты приходились обычно на период с полудня до двух часов дня, а в Санкт-Петербурге аристократы посещали друг друга с двух до пяти. Стоит также упомянуть о том, что если дворянин служил, то и домашний уклад семьи полностью подчинялся графику его работы: день начинался рано утром, обедали, когда отец приходил со службы, отдыхали, ужинали около 9 часов вечера, затем детей укладывали спать, чтобы обеспечить отцу полноценный отдых[92]. У молодых дворян, еще не обремененных семьей, был более свободный распорядок. В романе А. Ф. Вельтмана «Приключения, почерпнутые из моря житейского» мы находим такое описание жизни великосветского холостяка преклонных лет: «Бывало, с двух до двух, хоть плохо, но спится; потом визиты, потом обедать в клуб или на званый обед, потом на вечер, в концерт, в театр, в заключение в клуб – сколько новых впечатлений, сколько разговоров о какой-нибудь грации театральной, сколько прений о том, кто с чего ступил и почему так ступил, с добрым или злым намерением пошел в вист, умно или глупо сыграл; сколько сладких воспоминаний об сам-пят, об удачной прикупке; сколько мыслей и дум о том, что ежели бы так пошел, а не так, так совсем была бы другая игра»[93]. Жизнь на первый взгляд активная, но от скуки и хандры отнюдь не спасающая.

Характерной особенностью семейных визитов было соблюдение иерархии: младшие посещали старших. Барон А. И. Дельвиг (инженер и мемуарист) писал, что его, а также братьев и сестру по праздникам возили на поклон к родственникам со стороны матери – князьям Волконским. Он же вспоминал об одном довольно запутанном случае, который приключился с его родственником, поэтом Антоном Дельвигом. Тот проживал в Санкт-Петербурге, и однажды в столицу приехал его дядя Дмитрий Андреевич, князь Волконский. Именитый родственник ожидал, что поэт немедленно посетит его, но Дельвиг этого так и не сделал. Дядя был в ярости: ему и в голову не могло прийти, что его визит мог остаться незамеченным. В отличие от провинции, где появление князя – действительно важное событие, в Санкт-Петербург ежедневно приезжали десятки аристократов, и никому до этого не было дела. Кроме того, произошла путаница: князь Волконский считал Антона Антоновича своим племянником, потому что сестра его была вдовой дяди Дельвига. Однако при этом их матери были двоюродными сестрами, следовательно, они приходились друг другу троюродными братьями. Но этого родства Дмитрий Андреевич не хотел вспоминать, чтобы не потерять право старшинства в глазах Дельвига[94].

В теплое время года (примерно с мая по сентябрь) многие дворяне выезжали из столиц, преимущественно из Санкт-Петербурга, на дачи в пригороды. Княжна М. Г. Назимова писала, что их жизнь на даче в Петергофе мало чем отличалась от жизни в Петербурге. Так же закладывали ландо в два часа, так же делались визиты до пяти. За обедом почти всегда были гости, затем прогулки с гостями «на музыку», где делались приглашения на чашку чая и собиралось человек пятнадцать. При дачной жизни была только разница в легкости созывать к себе гостей. Девушку в 11 вечера отправляли спать, а бабушка еще ужинала и до 2–3 ночи играла в карты[95].

Но визиты и приемы гостей все же делались не без цели: в это время разносились известия, которые могли испортить или укрепить репутацию и карьеру. От ловкости и умения плести интриги зависели судьбы людей. В основном же жизнь на дачах, а особенно в усадьбах, характеризовалась меньшей строгостью. Большинство дворян средней руки, проводивших зимние месяцы в Москве, Петербурге или крупных губернских городах, летом обязательно уезжали в деревню, в свои поместья. На лоне природы, в кругу семьи, можно было забыть о столичной суете, отдохнуть[96]. Также, следуя веяниям моды, дворяне могли отправиться на некоторое время (кто мог – на год) за границу[97].