Дар Юпитера - Тимоти Зан

— Но вы можете экстраполировать, — сказал Фарадей.

— В смысле высасывать из пальца? — спросила Макколлам. — Конечно. Без проблем.

Фарадей внутренне улыбнулся. Ох уж эти молодые ученые! Головы у них все еще затуманены академической наукой, и это обеспечивает им иммунитет к синдрому «живой легенды». Для разнообразия неплохо.

— А это Том Миллиган. — Гессе показал на следующего в ряду мужчину, не такого высокого и крупного, как Бич, со стянутыми на затылке волосами и жидкой «козлиной» бородкой. — Он имеет дело с датчиками и атмосферными зондами, с чьей помощью мы отслеживаем мистера Рейми. И еще он наш эксперт в области физики, если нам, непосвященным, вдруг понадобится разъяснение относительно чего-нибудь из этой таинственной сферы. — Он сделал жест в сторону четвертого инженера. — И, наконец, Ганс Спренкл, наш психолог.

Фарадей нахмурился. До прибытия сюда никто словом не обмолвился ни о каком психологе.

— Совет опасается, как бы мы тут не посходили с ума?

— Надо было раньше об этом думать, — жизнерадостно ответил Спренкл. По физическому типу он был близок к двум другим мужчинам, только вместо миллигановской бородки у него были аккуратно подстриженные усы. — По моему скромному мнению, конечно.

— Никогда не встречал психиатров, имеющих скромное мнение, — заметил Бич с другого конца полукруглого терминала.

— Это потому, что вы не читаете наших профессиональных журналов, — сухо возразил Спренкл. — Там это словосочетание встречается буквально на каждом шагу.

— Доктор Спренкл у нас также следит за погодой на Юпитере, — вклинился в их перепалку Гессе, явно испытывая некоторую неловкость. — Здесь часто бывают сильные атмосферные бури…

— Мистер Гессе? — перебил его Миллиган.

— Да? — сказал Гессе, явно недовольный тем, что его прервали.

— Готов поспорить, полковнику это известно.

Гессе залился краской.

— Да, конечно, — пробормотал он. — Спасибо, мистер Миллиган.

— Всегда пожалуйста. — Миллиган снова отвернулся к своему пульту.

Похоже, этих людей не впечатляют ни «живая легенда», ни власть в любой форме, подумал Фарадей.

— Интересная комбинация, доктор Спренкл, — заметил он. — Метеорология как-то плохо сочетается с психологией.

— На самом деле метеорология — всего лишь хобби, — ответил Спренкл. — Но она оказалась очень кстати, когда меня сюда пригласили.

— Как видите, места у нас немного, — вклинился Гессе. — Даже при наличии второго крыла размеры помещений на «Главном» такие, что едва развернешься. Это показалось нам неплохой идеей — чтобы работники имели две специализации.

— Разумно, — согласился Фарадей. — А команды «Бета» и «Гамма» обладают такими же талантами?

— Ха! — себе под нос пробормотал Миллиган. — Дилетанты, все как один.

— Да они просто дети, — вставила Макколлам.

— Хватит, я полагаю, — резко произнес Гессе, проявляя все признаки смущения. — Должен извиниться перед вами за их поведение, полковник. У команды «Альфа» почему-то сложилось впечатление, что они тут сливки общества.

— Все в порядке, мистер Гессе, — ответил Фарадей. Он и в самом деле так думал. Опыт подсказывал ему, что такой тип внешне непоказного товарищества является признаком хорошо функционирующей команды. Независимо от того, сложилась ли такая манера поведения в процессе обучения или они просто сошлись характерами на личностном уровне, это был хороший знак. — Значит, команды «Бета» и «Гамма» всего лишь дилетанты?

— Не думаю, — ответил Гессе, сверля взглядом затылок Миллигана. — Уровень их профессионализма не вызывает сомнений. Если хотите, мы можем изменить график дежурств, и при следующем вашем посещении здесь окажется другая группа.

— Нет, нет, эта команда меня вполне устраивает, — успокоил его Фарадей. — В крайнем случае всегда можно отправить их по своим комнатам. Вопрос к вам, доктор Спренкл. Если уже слишком поздно помешать этой команде сойти с ума, что вы здесь делаете?

— Главным образом отслеживаю психическое и эмоциональное состояние Рейми, — объяснил Спренкл. — Совет беспокоит возможность психологических конфликтов, когда он окажется в теле джанска.

— Или, чтобы быть более точным, — добавил Гессе, — они обеспокоены тем, что он может забыть, кто он такой. Это жизненно важно — чтобы он оставался верен своему происхождению.

Фарадей перевел взгляд на главный дисплей, показывающий клубящиеся облака Юпитера на глубине девяносто тысяч километров под ними.

— Да, конечно.

— Полковник? — окликнул его Бич, наполовину развернувшись в своем кресле. — Врачи сообщают, что они готовы.

— Спасибо. — Фарадей прошел мимо Гессе и опустился в командирское кресло.

Пришло время сказать Матвею Рейми «прощай». Или, по крайней мере, сказать «прощай» тому, чем когда-то был Матвей Рейми.

Ощущение такое, подумал Рейми, будто лежишь в гробу. Толстом, сделанном по форме тела гробу, по всем стенкам которого тянулись трубки самых разных размеров. Такой гроб, наверно, подошел бы какому-нибудь выдающемуся водопроводчику.

Зонд ненадолго окунулся в поток света, и Рейми смог разглядеть целую коллекцию трубок и банок прямо перед лицом. Самая новейшая пищеварительная система, так говорили техники: наружные желудок и кишечник, подвешенные непосредственно перед ним, чтобы он мог за ними приглядывать.

Господи, во что он влип?

Где-то в затылке прозвучало визгливо и резко:

— Мистер Рейми? — Это был голос Фарадея. — Вы меня слышите?

— Очень хорошо, — проворчал Рейми. — Я думал, вы уже что-то сделали с этим визгом.

— Мы этим занимаемся, — заверил его Фарадей. — Все придет в норму, когда вы доберетесь до места встречи. Я просто хочу пожелать вам удачи и еще раз поблагодарить за ту готовность, с которой…

— Избавьте меня от этого, — перебил Рейми. — Здесь слишком тесно, чтобы размахивать флагами.

— Мистер Рейми, это доктор Спренкл, — послышался новый голос. — Постарайтесь немного расслабиться. Вполне естественно, что вы слегка нервничаете.

— Ох, спасибо большое.

Рейми изо всех сил попытался разжечь в себе злость. Снисходительность выводила его из себя не меньше, чем жалость, а этот Спренкл умудрился проявить одновременно и то и другое.

Но злость не пришла. Самое большее, что он испытывал, это неясная досада. Скорее всего, они уже отключили все железы, способные продуцировать добротную, полноценную злость.

До ближайшего джанска еще добрых девяносто тысяч километров, а они уже начали выкорчевывать в нем все человеческое.

Дар, так назвал это Фарадей во время разговора в больничной палате.

Господи, во что он влип?

— Еще не поздно передумать, мистер Рейми, — сказал Фарадей.

Рейми фыркнул или, по крайней мере, попытался сделать это.

— Ну, конечно. Забыть о потраченном времени, и усилиях, и официальных заявлениях, и миллионах долларов. Просто пригласить прессу и сказать: дескать, извините, я передумал. Спорю, Совет Пятисот будет в восторге.

— Имеет значение не то, что думает Совет Пятисот, — ответил Фарадей, — а только то, что кажется правильным вам.

— Даже сейчас?

— Даже сейчас, — твердо заявил Фарадей. — Пока еще не сделано ничего необратимого.

Тень злости сменилась тенью уныния.

— Ничего необратимого. За исключением моего несчастного случая.

— Матвей…

— Ох, заткнитесь, — оборвал Фарадея Рейми. — Пусть все идет, как идет.

— Все будет хорошо, Матвей, — сказал Фарадей. — Все получится просто прекрасно.

Даже если его и обидел тон Рейми, он не подал вида.

Скверно. Есть своя прелесть в том, чтобы оскорбить человека, хотя бы чуть-чуть. Быть способным оскорблять людей — еще один признак принадлежности к человеческому роду.

Тележка, доставляющая зонд, продолжала катиться по коридору. Она не замедлила своего движения даже во время их разговора, цинично подумал Рейми. Вот и все время, отведенное ему, чтобы подвести итог своей жизни.

А о чем, собственно, говорить?

Зонд остановился. Рейми замер в напряженном ожидании. И потом, внезапно, возникло ощущение свободного падения, от которого все внутри у него скрутило; зонд оторвался от станции. Спустя мгновение послышался рев двигателей, возникло давление на ноги. После этого все стихло, только изредка, с интервалом в несколько минут, раздавалось негромкое шипение маневровых двигателей. Фарадей оставил включенными микрофоны в Зоне Контакта, и в наступившей тишине Рейми мог слышать, как негромко переговариваются контролирующие полет инженеры.

Пожалуй, все происходит очень мирно, решил он. Именно так он всегда представлял себе смерть. Лениво мелькнула мысль: что сказал бы Фарадей, если бы Рейми и впрямь отказался от дальнейшего участия в проекте и попросил бы просто сбросить себя вниз.