Лион Измайлов - Измайлов Лион Моисеевич

Елена Сергеевна пела не так громко, как тогда в санатории. Она чувствовала объем помещения и приспосабливала к нему силу звука. Платинский перестал смеяться, и, как в детстве, вдруг после сильного смеха захотелось плакать. Непонятно почему. Ведь все было хорошо. Но почему-то жутко не хотелось, чтобы эта певица с ее нелепым кавалером вызывала смех. И еще не хотелось идти в комнату, не хотелось видеть эти смеющиеся лица. Никто в кухню не выбегал. Елена Сергеевна пела романс за романсом. А там, в комнате, было тихо. Певица звук не форсировала, пела спокойно, немножечко играя. Иногда было едва слышно, что она поет. Пела она, конечно, странно. По-старому. Несовременно. Совсем не так, как тогда в санатории, где Платинского поразила ее аффектация. Но все же что-то нелепое было в этом пении. Платинскому захотелось взглянуть, как она поет. Он тихонько вернулся в комнату.

«Кавалер» наяривал на рояле, Елена Сергеевна делала неестественные, по мнению Платинского, движения. Громкости в ее голосе прибавилось.

«Какая-то провинциальная филармония», — подумал Платинский, хотя ни разу не был на концерте в провинциальной филармонии.

Он слушал «Калитку» и удивился тому, что никто не смеется. В сущности, они ничего не понимают ни в пении, ни в музыке. А может быть, что-то все-таки было в этом пении?

Неестественность вокала, соединившись с неестественностью движений, дали общую естественность исполнения. Представлялись какие-то картинки: калитка, беседка, шаль, ветки во тьме, светлый силуэт.

Друзья сидели тихо, хотя их трудно было обвинить в отсутствии здорового цинизма.

«Возраст, — подумал Платинский, — стареем».

Елена Сергеевна закончила свою «Калитку», и все стали аплодировать и благодарить ее. Платинский с облегчением вздохнул. Дрожащими руками достал сигарету и с наслаждением затянулся.

— Слушай, — сказала жена, — она просто здорово поет, хорошо, что ты ее позвал.

— Отстань, — ни с того ни с сего нагрубил Платинский.

Потом он долго не мог подойти к Елене Сергеевне, прятался то в кухне, то в другой комнате, но она все-таки нашла его:

— Вам не понравилось?

— Ну что вы, — сказал он. — Замечательно, вы пели замечательно.

Она обняла его, сказала:

— Мне у вас хорошо, очень хорошо. У вас такие милые друзья. Я уже давно так не веселилась.

Потом подошел Дашаянц и сказал:

— Знаешь, я иногда думаю, что ты лучше нас. Вот и сегодня ты всех нас е…

— И сам умылся, — сказал Платинский. Когда все разъехались, Платинский предложил Елене Сергеевне отвезти ее домой. Пытались поднять «кавалера», но разбудить Арнольдова было невозможно.

Новое о Мата Хари

В ненастный день 1876 года в бедной деревенской усадьбе родилась никому не известная девочка Мотя Харитонова. На нее никто не обратил внимания. Подрастая, она часто смотрела на далекие звезды и мечтала о будущем. Девочку заметил известный в то время купец по прозвищу Афанасий.

Однажды он собрался поехать за три моря. Тайком он захватил с собой Мотю. До Индии купец не доехал: его арестовали во Франции, а Мотю Харитонову выслали как немецкую шпионку. Голод гулял по Франции. Надо было работать, а у девушки не было никакой специальности. В детстве она много читала и по самоучителю, без музыки разучила индийские ритуальные танцы. Теперь это пригодилось. Так она стала танцовщицей Мата Хари. Слава ее загремела по всей Западной Европе. К ее ногам были положены громкие титулы и имена. Великие люди говорили о ней в кулуарах и частных беседах. Станиславский, узнав о ней, тепло улыбнулся. Немирович-Данченко, услышав о ее танцах, молча огляделся вокруг себя.

Она была в зените славы, когда началась Первая мировая война. По ночам ее тянуло домой. Но судьба распорядилась иначе. Ее арестовали. Единственное, что могли ей инкриминировать, — это неразборчивость в связях. Но судьи были глухи и обвинили ее в шпионаже. Умерла Мотя Харитонова 15 октября 1916 года, не дожив всего восьми лет до появления стриптиза.

В доме отдыха

Вечер. Он и она сидят на лавке.

— Как вам не стыдно, вы только вчера целовались с другой, а сегодня уже лезете ко мне.

— Кто, я лезу?

— Ну а кто же еще?

— Ну я лезу, ну и что? Я к вам не лезу, я к вам тянусь.

— Да как же вы можете так, вы же еще вчера целовали другую.

— Кто, я целовал?

— А кто же еще-то? Там, кроме вас, никого и не было.

— Кого же я тогда целовал?

— Да девушку вы целовали. У нее еще платье было такое немодное. Вы с ней обнимались.

— Я обнимался? Да вы что, у меня и привычки такой нет — обниматься. Вы меня с кем-то спутали.

— Как же спутала, вот же ваш нос, я видела, это вы были.

— Ну, знаете, это уж слишком, у вас какие-то галлюцинации. Вам всюду кажется, что кто-то целуется.

— Да я же сама видела. Вы глаза еще закрыли и губами вот так, шлеп-шлеп. А теперь ко мне лезете.

— Никуда я не лезу. Я к вам тянусь, а вы меня отталкиваете. Почему вы меня отталкиваете? Вы меня просто отпихиваете. Дайте мне, в конце концов, спокойно поцеловать вас. Что же это за издевательство? Что же, человеку уже и поцеловать вас нельзя?

— Как вам не стыдно, вы же вчера уже целовались. Причем с другой.

— Ну и что? Я вам ничего плохого не делал.

— Вот и целуйтесь с ней.

— А я хочу поцеловать вас. В конце концов, это мое личное дело. Бьюсь уже целый час как муха об лед, и никакого толка. Я уже весь иссяк.

— Это пошло.

— Что же тут пошлого? В конце концов, у меня тоже есть терпение, и его уже нет.

— Это пошло, то, что вы человеческие отношения сравниваете с мухой.

— Значит, я вам просто не нравлюсь. Я это понял уже полчаса назад. Я хотел вас поцеловать, и все. Мне от вас больше ничего не нужно. Если я вам не нравлюсь, скажите мне об этом прямо в лицо.

— Да, я вам скажу, а вы опять начнете целоваться.

— Но я же вам совсем-совсем не нравлюсь! Зачем же тогда мне морочить вам голову?

— Если бы вы мне совсем не нравились, я бы здесь не сидела. Но я не могу так, раз вы вчера целовались с другой…

— Да я всего-то два раза с ней целовался, к тому же мне и не понравилось.

— А я все равно не могу, чтобы вы после всего, что у вас с ней было, целовали меня.

— Хорошо, тогда вы меня поцелуйте.

— Ни за что на свете.

— Тогда я вас поцелую.

— Никогда в жизни.

— И даже завтра?

— Ни завтра, ни послезавтра.

— Тогда сегодня. Иначе я не знаю, что с собой наделаю.

— Что вы наделаете?

— Поцелую вас, и все.

— Не имеете права.

— Ну и пожалуйста. Вообще могу никого не целовать… А вас все же поцелую.

— Если вы позволите себе это, я… я дам вам пощечину.

— Ну и пожалуйста.

— Думаете, не дам?

— Не дадите.

— А вот и дам.

— А вот и не дадите.

Она размахивается и дает ему пощечину. Он падает с лавки.

— За что? Я же вас не трогал.

Встает, отряхивается.

— Ой, простите, я не знала, что так получится.

Он обнимает и целует ее.

Мода такая

(Рассказ девушки)

Последнее время у некоторых молодых людей мода такая пошла: если с девушкой познакомиться хотят, то обязательно себя за кинорежиссера выдают, как будто все мы только и мечтаем. чтобы в кино сняться.

Вот еду я как-то в метро. Подходит ко мне парень. Симпатичный такой, одет хорошо.

— Простите. — говорит. — девушка, я кинорежиссер. Не хотите ли в кино посниматься?

Я говорю:

— Не на ту напали. На эту удочку семнадцатилетних дурочек ловите, а мне уже восемнадцать стукнуло, — и вышла из вагона.

Он за мной:

— Девушка, постойте.

Хотела я его как следует шугануть, да неудобно как-то, вроде парень вежливый. Нахальный, конечно, но не наглый. Симпатичный такой, одет хорошо.