Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825 - М. Бойцов

Собрание удалилось в другую залу, двери которой заперли Князь Меншиков открыл совещание, обратившись с вопросом к кабинет-секретарю Макарову, не делал ли покойный император какого-нибудь письменного распоряжения и не приказывал ли обнародовать его. Макаров отвечал, что незадолго до последнего путешествия в Москву государь уничтожил завещание, сделанное им за несколько лет перед тем, и что после того несколько раз говорил о намерении своем составить другое, но не приводил этого в исполнение, удерживаемый размышлением, которое часто высказывал, – что если народ, выведенный им из невежественного состояния и поставленный на степень могущества и славы, окажется неблагодарным, то ему не хотелось бы подвергнуть своей последней воли возможности оскорбления; но что если этот народ чувствует, чем обязан ему за его труды, то будет сообразовываться с его намерениями, выраженными с такою торжественностью, какой нельзя было бы придать письменному акту[6].

Когда Макаров умолк, архиепископ Феофан, видя, что вельможи несогласны во мнениях, обратился к собранию с просьбою позволить и ему сказать свое слово. С трогательным красноречием указал он присутствовавшим на правоту и святость данной ими в 1722 году присяги, которою они обязались признать наследника, назначенного государем. Некоторые возразили ему, что здесь не видно такого явного назначения, как старается представить Макаров, что недостаток этот можно принять за признак нерешительности, в которой скончался монарх, и что поэтому вместо него вопрос должно решить государство. На такое возражение Феофан отвечал точною передачей слов императора, сказанных у английского купца накануне коронования императрицы, которыми его величество, открывая свое сердце перед своими друзьями и верными слугами, подтвердил, что возвел на престол достойную свою супругу только для того, чтоб после его смерти она могла стать во главе государства. Затем он обратился с вопросом к великому канцлеру и ко многим другим, при которых сказаны были эти слова, помнят ли они их.

Отдавая долг истине, те подтвердили все приведенное архиепископом. Тогда князь Меншиков воскликнул с жаром: «В таком случае, господа, я не спрашиваю никакого завещания. Ваше свидетельство стоит какого бы то ни было завещания. Если наш великий император поручил свою волю правдивости знатнейших своих подданных, то не сообразоваться с этим было бы преступлением и против вашей чести, и против самодержавной воли государя. Я верю вам, отцы мои и братья, и да здравствует наша августейшая государыня, императрица Екатерина!» Эти последние слова в ту же минуту были повторены всем собранием, и никто не хотел показать виду, что произносит их против воли и лишь по примеру других. После того князь Меншиков в сопровождении всех прочих возвратился к императрице и сказал ей: «Мы признаем тебя нашей всемилостивейшей императрицей и государыней и посвящаем тебе наши имущества и нашу жизнь». Она отвечала в самых милостивых выражениях, что хочет быть только матерью отечества. Все целовали ей руку, и затем открыты были окна. Она показалась в них народу, окруженная вельможами, которые восклицали: «Да здравствует императрица Екатерина!» Офицеры гвардии заставили повторять эти возгласы солдат, которым князь Меншиков начал бросать деньги пригоршнями. Таким образом Екатерина овладела скипетром, которого она была так достойна. Сенаторы, генералы и знатнейшие духовные лица в тот же час составили и подписали манифест о провозглашении ее императрицей.

И. Лефорт – Я. Г. Флемингу{3}

С.-Петербург, 30 января (10 февраля) 1725 года

Третьего дня между 4 и 5 часами утра скончался этот великий монарх, ко всеобщему сожалению. Вот что я мог узнать о его болезни и смерти. Когда Горн, знаменитый хирург, 15 лет служивший в госпиталях Франции, был призван для операции зондом, все полагали, что причиною задержки мочи был камень, но он доказал, что это вовсе не камень, а большое количество материи, которую операция заставила вытечь, и что эта едкая материя, разъедаясь, образовала нарывы в мочевом пузыре, закрывавшие проход для мочи. И так как эти нарывы были очень воспалены, то это походило на антонов огонь и было уже поздно делать надрезы, которые могли раньше спасти жизнь царю. Во вторник 6-го числа его величеству дали немного кашицы. Это теплое вещество в желудке пришло в брожение, и с царем сделались судороги. Это всех встревожило. Тотчас были призваны все вельможи из Сената и коллегий. Пополудни его величеству сделалось лучше, и казалось, он хотел даже привести в порядок некоторые свои дела, отдал несколько словесных приказаний, между прочим советовал не пренебрегать иностранцами, живущими в его государстве и в Петербурге. Ночью он спал с трех до семи минут пятого. 7-го числа антонов огонь усилился и не было более никакой надежды. С царем сделался бред, он встал с своей постели, прошел три комнаты, жалуясь, что окна были нехорошо пригнаны. После такого волнения силы его начали упадать. Ночью ему захотелось что-нибудь написать, он взял перо, написал несколько слов, но их нельзя было разобрать. Наконец, ночью с 7-го числа на 8-е между четырьмя и пятью часами утра, когда ее величество царица, молившись около него и приготовляя к смерти, сказала: «Господи, открой твой рай и прими душу праведную», великий монарх скончался, не успев сделать никакого распоряжения. При таких обстоятельствах Сенат вместе с военным и гражданским начальством составили совет, на котором решено было объявить ее величество царицу самодержавною императрицею.

Около восьми часов это собрание отправилось во дворец, где князь Меншиков представил их ее величеству. Они преклонили перед нею колена, клялись в верности и представили письменно верноподданническую присягу. Ее величество отвечала им очень ласково, обещая быть матерью отечества. Затем она отдала приказание объявить о смерти царя гвардейским полкам, собравшимся перед дворцом, и о восшествии ее на престол. Это печальное известие было очень трогательно, солдаты вскричали: «Если мы лишились отца, то мать наша еще жива». Во все это время царица выказала много твердости и величия души; она даже сама объявила детям о смерти царя и представила Сенату герцога Голштинского[7]. Прежде всего она наградила присутствующие войска и флот, освободила много узников, даже заплатила их долги, и совершила еще много добрых дел. Все думают, что царствование этой царицы будет тихо и счастливо..

Вчера около полудня тело царя было перенесено на парадное ложе в большую залу дворца, где оно и теперь стоит. Ее величество царица, в. княжны и вельможи сопровождали это шествие.

Генерал-лейтенанту Вейсбаху приказано отправиться в Украйну заменить генерала Голицына, который должен быть тут.

Все затрудняются глубоким трауром, который должны надеть. Царский двор и двор герцога Голштинского забрали все, что было в магазинах, почему все стоит теперь очень дорого. Иностранные министры хлопочут об траурных экипажах и ливреях своей прислуге, хотя нам еще не объявили ни о смерти, ни о порядке траура. В эту минуту полковник Вельяминов, заседатель из коллегии иностранных дел, в сопровождении переводчика Келлермана пришел объявить мне о смерти русского императора Петра I, скончавшегося 28-го января (ст. ст.) в 5-ть часов утра, и что ее величество, коронованная императрица Екатерина была провозглашена и признана императрицею и самодержицею всея России.

До сих пор еще не упоминается о сыне царевича[8], предмете, требующем многих размышлений.

Меншиков пользуется все тем же расположением. Не знаю, что дворянство думает об этом. Бассевич уверяет, что он с Меншиковым причина всего происшедшего. Не сомневаются в славном царствовании, хотя сердца на стороне сына царевича. (…)

Из «Краткого очерка, или Анекдотов о жизни князя Меншикова и его детях» Н. П. Вильбоа{4}

(…) Действительно, царь хотел показать в осуждении любимца своего грозный пример правосудия и строгости, но смерть положила тогда предел его царствованию, так что он не успел даже распорядиться наследством престола. Меншиков, остававшийся при всех своих почестях и достоинствах, ободрился. Как фельдмаршал он начальствовал войсками, окружил ими дом, где собрались рассуждать сенаторы о том, кому наследовать престол, и, вступив в собрание их, где звание его [9] первого сенатора давало ему первое место, сколько силою убеждений, столько и принятыми мерами способствовал он возведению на престол супруги императора. Находившись некогда в доме Меншикова прежде, нежели сделалась супругою царя, императрица следовала в начале царствования своего советам Меншикова. (…)