Ибо богиня - L++
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неширокие её глаза улыбались, родинка подрагивала от той же, что у учительницы взрослой, женской улыбки. От предвкушения. Серёженька смотрел на неё и ничего не понимал. Ничего!
– Ничего тебе никто объяснять, подсказывать, показывать не будет. Всё – сама! Тебе просто дадут шанс. Ты мне только скажи: тебе он нужен – этот шанс? Подумай…
Девочка не стала думать – она кивнула, потом ещё раз, потом ещё…
– Хватит, я поняла.
Днём, перед последним уроком, Елена Дмитриевна остановила её в школьном коридоре и сообщила:
«– С тобой хочет переговорить Анна Александровна.
«– Стехова?!
«– Да.
«– О чём?
«– Я, конечно, догадываюсь, но боюсь ошибиться, боюсь сбить тебя, – улыбнулась учительница. – Хотя не думаю, что речь пойдёт о новом сезоне её шоу…
«– Тогда… О Сереженьке?!
«– Я боюсь ошибиться, – опять улыбнулась Елена Дмитриевна.
«– Где? Когда?
«– " Шапито». В 20—00.
Это был очень дорогой ресторан. С кошмарным дресс-кодом.
«– А меня туда пустят?!
«– Ты уж исхитрись.
Ресторан открывался в два часа дня и до пяти нравы в нём были попроще. Олеся пришла к половине пятого. У швейцара узнала имя-отчество метрдотеля. Подошла к нему.
«– Николай Павлович?
Николай Павлович с любопытством оглядел молоденькую девчонку – явно из соседнего квартала, которая смотрела на него, как… как, верно, в XVII веке… или XVIII?… Суворов осматривал Измаил. Да нагляделся он уже на такие взгляды. И он не Измаил. Он Шлиссельбург – больше тюрьма, чем крепость.
«– Ну?
Она сглотнула и спросила:
«– Сколько мне будет стоить Ваша двухминутная консультация?
«– Даже так? – так к нему ещё не подкатывались. Ну-у-у, посмотрим. – Спрашивай. Я думаю, сговоримся.
«– Я бы хотела большей определённости, – отчаянно попыталась настоять на своём девочка.
«– Ты меня заинтересовала. Один поцелуй.
К его изумлению девчонка не улыбнулась, эдак, вальяжно и соблазнительно, а продолжила торговаться:
«– В щёчку. И Вы… – она, наконец, посмотрела ему в глаза.
«Ага, и – в штыковую!»
«… – и Вы меня при этом не лапаете.
«– Какая ж ты предусмотрительная, – ему действительно стало интересно. – Хорошо. Но поцелуй тогда будет… Ты не будешь стесняться – и от всей души. А не… не как нелюбимого дедушку.
«– В щёчку? – опять уточнила она.
«– Тоже мне, нашла «щёчку», – огладил Палыч свои выскобленные щёки, – Ну, всё – спрашивай!
«– Мне вечером у вас назначено. Меня такой пропустят?
«Назначено… – про себя пробормотал он. – Так Стехова про неё, выходит, предупреждала?»
Он ещё раз оглядел девочку.
«– Для такого платья и твоего возраста туфельки слишком закрытые, смени. Убери ленту из волос: они у тебя и без того хороши. И последнее: чтобы никто не мог принять тебя за проститутку – смой косметику.
«– Но у меня и без того…
«– Всю, – и он улыбнулся. – Духи тоже.
«– Но у меня…
«– Вот именно, – по-прежнему улыбался он.
«– Да надо мной из-за этого девчонки смеются!
«– Тебе хочется нравиться девчонкам?
«– Нет!.. а…
«– Смой.
«– И… тогда пустят?
«– В случае чего – зови меня.
«– Спасибо, – вспыхнула она и шагнула вперёд.
Хорошая у девчонки оказалась душа – лёгкая, светлая.
Её пропустили.
«Вам в Бархатный зал. Я Вас провожу, – вежливо улыбнулся ей швейцар.
Лифт. Третий этаж. Задрапированные тёмно-зелёным бархатом стены. Голые спины, голые плечи, блеск глаз, блеск драгоценностей. И она… в своём платьице… со своими веснушками.
Со Стеховой сидела Елена Дмитриевна, стало легче.
– Я тебе сразу хочу сказать: тебя никогда не будет ни в одном моём шоу, тебя никогда не будет в моей студии, да и нигде на нашем Канале, скорее всего – тоже. Никогда. Другим из вашего класса шанс может выпасть, тебе – нет. Понимаешь?
Олеся опять только кивнула.
Она боялась, что у неё пропадёт голос и придется некрасиво откашливаться, она боялась, что у неё проявится местный акцент, она боялась, что у неё выскочит жаргонное словцо. Она просто до дрожи боялась эту женщину! Исцарапанного Серого ей увидать довелось. И довелось услышать, как подруги сестры Серёженьки отказывались потом от приглашения прийти к ней на Новый год!
Хорошо хоть со столовыми приборами проблем не возникало. В позапрошлом году Серёженька устроил экзотический ужин. Девчонки потребовали показать, как всё это есть правильно, чтоб он не хихикал…
«А то ведь устрицей можно и в лоб!».
Кончилось всё тем, что его родители подарили школе шесть полных классических столовых наборов – на двенадцать персон каждый. Мальчишки, конечно, побухтели, но девочек поддержала учительница, им всем прочитали ознакомительный курс высокого этикета, большинство классных вечеринок (и не только их класса!) стали сервироваться подарочными приборами, и даже мальчишкам пришлось выучиться есть красиво.
Но здесь она видела, во что вокруг одеты женщины, она видела, во что они обуты, а стоимость колье Анны Александровны так побоялась даже прикидывать!
И здесь, и среди них, и рядом с ней – она. Всё это было почти смешным, но было не до смеха: ей – именно ей! Именно здесь! – дарили Серёженьку. Невозможно! Нереально!
Потом она так и не смогла восстановить в памяти весь разговор, его последовательность – то, как они от одной темы переходили к другой.
– Но почему – я?!
– Извини, почти случайно. Главным образом, потому, что ты – не та юная сучка. А ещё из-за того, что мне никто не сказал хотя бы пару месяцев назад, что мой мальчик уже вырос. Что любовь имеет обыкновение нечаянно нагрянуть, когда её никто не ждёт. Что уже совсем нет времени. Что ты одна из трёх, которые… ну, ты своих знаешь… Что на тебе нет дурацкой пластики… – и неожиданно женщина взорвалась: – Но чего же вы все, все трое, ждали-то?! Что ж, ни одна из вас… Елена Дмитриевна это и Ваша вина! Девчонкам – по шестнадцать, а они не умеют обращаться с парнями!
– Нет, – их учительница умела говорить «нет». Олеся этому тоже научится. Обязательно научится! – Кто-то должен был подать пример, стать ядром кристаллизации. Вот Олеся и покажет. И станет. К концу года свободных мальчишек на потоке не останется. Ну, почти… – она чуть поморщилась…
«Наверное, вспомнила Пончика, – подумала Олеся и тоже чуть поморщилась. – Хорошо, что он не в нашем классе».
Заиграла музыка.
Это был настоящий оркестр, это была оизвестная певица. Не из тех, которые голыми катались по сцене, не из тех, чьи наряды потом срисовывали на масспродажах, чья пластика становилась всеобщим поветрием. Она просто пела. Пела свои песни. Своим голосом… Иногда только под свою гитару, или только под рояль… Однажды – села за виолончель… И один раз, под аплодисменты! – вышла с саксофоном…
И их начали приглашать танцевать. Их, это Елену Дмитриевну и – её!
– Я… – попервоначалу попробовала отказаться она.
– Потанцуй! – даже не разрешила, даже почти потребовала Анна Александровна.
Говорить ей «нет» девочка ещё не научилась.
– А почему не приглашают Вас? – позже спросила она.
– Здесь знают, что обнимать себя чужим я разрешаю только перед камерами. Или в присутствии мужа. Или матери. До недавних пор ещё и дочери, – улыбнулась женщина. – А танцы… ну, что за танцы без объятий? – она завистливо посмотрела на Олесю, вздохнула: – Может, попросить теперь Серёжу поприсматривать за мной?
А Олеся танцевала! И не меньше, чем Елена Дмитриевна!
– А если у меня ничего не получится? Ведь он любит эту сучку, а я всего лишь…
Анна Александровна, не глядя, несильно ударила её по губам.
– И никогда больше, – произнесла она.
– Но Вы же сами!..
– Анна Александровна – госпожа, мастер, а ты – из нашего квартала. В её устах это слово – экзотика. В твоих – подтверждение статуса.
– Извините, – выдавила из себя Олеся.
Но взрослые женщины продолжали требовательно глядеть на неё.
– Спасибо за урок, – чуть поклонилась девочка.
– Ну, то-то же. Теперь о твоём вопросе. Ты же понимаешь, что здесь и сейчас на тебе убогое платье и убогая обувь? Да и по тебе видно, как ты переживаешь, что на тебе – убогое бельё. – Олеся молчала, она только сжимала зубки. – Тогда почему тебя здесь приглашают мужчины? На равных почти с Леночкой Дмитриевной?
– Почему? – выдавила она.
– Потому что, открою тебе большой секрет: мужчинам плевать, во что одета и, особенно, во что обута настоящая красота. А Вы обе – настоящие. И на тебе же сейчас ни капли косметики? Среди нас, взрослых, украшенных и раскрашенных, ты – таким контрастом! Такая юная! Ты едва ли не светишься… Вот и танцуй. Вот и вглядывайся в их глаза, вслушивайся в их… нет, не в их слова – в их голос, в их руки, в то, как ты им нравишься. Им – это их глазам, их рукам. Мой мальчик – тоже мужчина, он просто ещё о том не знает. Вот и объяснишь, – она улыбнулась: – О, к нам опять подходят… Интересно к кому?
