Новейшие успехи науки о преступнике - Чезаре Ломброзо

Ф. С. – ломовик, 26 лет, рецидивист. На груди у него изображено сердце, пронзенное кинжалом (символ мести), на правой руке изображена кафешантанная певица, в которую он был влюблен. Наряду с этим и другими татуировками, которых из приличия нельзя здесь описать, с удивлением замечаешь изображение могильного памятника с надписью: «Моему дорогому отцу». Странные противоречия представляет человеческий ум!

Б. – дезертир, имеет на груди изображение св. Георгия и ордена Почетного Легиона, а на правой руке изображение почти нагой пьющей женщины с надписью: «Смочим немного внутренности».

К. А. – поденщик, много раз осужденный за кражу, изгнанный из Франции и Швейцарии; у него на груди изображены два швейцарских жандарма с надписью: «Vive la république»[7]. На правой руке пронзенное сердце и рядом рыбья голова макро; это означает, что он намерен заколоть сутенера, своего соперника.

У другого вора мы видели на левой руке горшок с лимонным деревом и инициалы Y. G. (vengeance — месть); это на оригинальном наречии преступников означает измену, а затем месть. Он не скрывал, что постоянной его мыслью было отомстить женщине, которая сперва его любила, а затем бросила; он намеревался отрезать ей нос; он даже отказался от услуг брата, который брался совершить эту операцию, чтобы доставить самому себе это удовольствие, когда он будет на свободе.

Из этих немногих примеров видно, что у преступников существует род иероглифического письма, не имеющего ни правил, ни постоянной формы; это письмо обусловлено повседневными явлениями и жаргоном, как это было, по всей вероятности, у первобытных людей.

Ключ очень часто означает у воров сохранение тайны, а мертвая голова – месть. Иногда фигуры заменяются точками; один преступник, подвергшийся наказанию, имел 17 точек, что означало, по его объяснению, что он 17 раз оскорбит своего врага, если тот попадется ему на глаза.

Неаполитанские татуированные преступники обыкновенно делают себе длинные надписи, но слова заменяют начальными буквами. Многие из неаполитанских каморристов имеют татуировку, изображающую решетку, за которой находится заключенный, а под нею инициалы: Q. F. Q. Р. М., то есть Quandofiniranno queste реnе? Mai! (Когда окончатся эти страдания? Никогда!).

У других имеются инициалы: C. G. P. Y. и т. д., то есть Courage, galériens, pour voler et piller nous devons tout mettre á sang et á feu. (Смелее, каторжники, чтобы воровать и грабить, надо все подвергнуть огню и мечу!)

Уже из этих примеров видно, что татуировка употребительна в различных преступных сообществах и служит знаком принадлежности к ним.

В Баварии и в Южной Германии все воры, составляющие одну шайку, узнают друг друга по татуировке Т und L, то есть Thal und Land[8]; этими словами они обмениваются при встречах; в противном случае они сами доносят полиции друг на друга.

Р. – вор, имеющий на правой руке изображение двух скрещенных рук, с надписью «Union», окруженной гирляндой из цветов, рассказал нам, что эта татуировка принята многими злоумышленниками и членами преступных сообществ Южной Франции.

По объяснению, данному известными каморристами, пять точек на правой руке, ящерица или змея означают первую степень, занимаемую в этом опасном сообществе.

Прохожу молчанием, и не без основания, татуировки всех прочих частей тела.

Саллильяс обнародовал превосходный очерк татуировки испанских преступников. По его мнению, этот обычай очень распространен среди убийц, причем преобладает религиозный характер, но всегда с отпечатком наглого цинизма, замечаемого, впрочем, и у других преступников.

Недавно мне представился случай убедиться, до какой степени атавистична наклонность преступников к этой странной операции.

Один из неисправимейших воров, имеющий шесть братьев, татуированных также, и тело которого почти наполовину было уже покрыто татуировкой самого циничного содержания, просил меня, однако, отыскать для него татуировщика, чтобы закончить то, что можно бы назвать отделкой его кожи. «Забавная, занимающая все тело, татуировка, – рассказывал он, – для нас, воров, то же, что фрак с орденами. Чем более мы татуированы, тем большим значением пользуемся среди товарищей. Наоборот, нетатуированный не пользуется никаким влиянием; его не считают за порядочного мошенника, и он не пользуется уважением шайки».

Другой мне рассказывал: «Очень часто, когда мы отправляемся к публичным женщинам, они, видя богатство нашей татуировки, осыпают нас подарками и предлагают нам деньги, взамен того, чтобы брать с нас».

Если все это не признаки атавизма, то атавизма не существует в науке.

Конечно, татуировку, как и другие типические черты преступников, можно встретить и у нормальных людей; но среди нормальных людей нет такого громадного процента, нет той распространенности, напряженности этого явления. У нормального человека не замечается специфического оттенка, особенного отпечатка цинизма, беспорядочного, неразумного тщеславия преступлением.

Но нам возразят, что все это не касается психологии, а лишь с помощью психологии возможно нарисовать настоящие черты преступного человека.

Я мог бы ответить, что татуировка представляет настоящее психологическое явление; я мог бы присовокупить, что Ферри в предисловии к своему сочинению об убийцах дал нам вместе с настоящей статистической психологией анализ всех преступных наклонностей и описал состояние преступника до и после совершения преступления; так, например, среди прирожденных преступников 42 % всегда отрицают совершение ими преступления; а из случайных преступников, особенно преступников против телесной неприкосновенности, запираются всего лишь 21 %; из первых 1 %, а из вторых 2 % признаются со слезами, и прочее.

Глава 3. Общие свойства. Патология преступного человека

Случайные преступники проявляют свойства врожденных преступников, правда, в смягченной, но, однако, вполне явственной форме. Органы чувств у них притуплены меньше, рефлексы менее неправильны; аномалии (особенно черепа) встречаются реже; но всегда у них можно отыскать какие-либо индивидуальные черты, например, более черные волосы у домашних воров, большее развитие левой стороны тела у мошенников; у всех них замечается сильная импульсивность и, против ожидания, более ранняя зрелость. Среди них встречается больше рецидивистов, чем среди врожденных преступников.

Достаточно указать на мошенников и карманных воров; они между преступниками – самые молодые и дают наибольший процент рецидивистов, и тем не менее на них слабее, чем на прочих преступниках, отражаются особенности вырождения и наследственность.

Врожденный преступник, так же как преступник по привычке, отличается, по Ферри, от случайного преступника тем, что первых толкает на преступление внутренняя сила, приобретенная или врожденная, дающая им странное ощущение удовлетворения при совершении преступления; у последнего же нет достаточной энергии для сопротивления внешней силе, толкающей на преступление.

Все-таки, на мой взгляд, между ними разница лишь в степени; подобно тому как наряду с кретинами существуют полукретины, кретиноподобные, существует также тип криминолоидов, стоящий выше типа врожденного преступника. Это – человек, который совершает преступление лишь под влиянием особенных обстоятельств. Беда в том, что всегда случайность служит началом привычки, а недостаток сопротивления ведет к тому, что, повторяя одно и то же действие, начинают находить все большее и большее удовольствие в совершении его.

Спрашивается, почему же не все люди, которым нанесено оскорбление, убивают оскорбителя? Почему не все обманутые мужья убивают своих жен?

Случайность не порождает вора; она лишь пробуждает его, по удачному выражению Гарофало. Случайность действует лишь совместно с внутренней склонностью человека, склонностью, являющейся плодом либо наследственности, либо воспитания, либо обеих причин вместе, но во всяком случае под прямым или косвенным влиянием общественной среды, в которой провели свою жизнь предки преступника или он сам.

Непроявившийся преступник, честный по случайности или по внешности, есть противоположность случайного преступника. К этому типу принадлежат многие политические деятели. Весьма часто политика, общественная борьба, иногда религия служат предохранительным клапаном или, скорее, прикрывают преступные наклонности: благодаря меньшему мизонеизму преступник скорее, чем честный человек, склонен к восприятию нового. Этим объясняется, почему люди, представляющие очень выраженный тип преступника, очень резкие невропатические аномалии, не только не совершали никакого нарушения общественного права, но, напротив, с высоким самоотвержением исполняли политические обязанности.