И ничего под небом, кроме Бога… - Даниил Константинович Диденко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снова я вспомнил былое,
Прошлого благодать.
Мне оба глаза долой,
Чтоб сегодняшнее не видать.
Кажется, плачут горы,
Гаснут деревни огни.
Я закрываю шторы,
Чтоб не знать окаянные дни.
Снова иду на сцену,
Вновь я пускаюсь в пляс.
Море наносит пену
На мой замутнённый глаз.
И через призму застоя,
Дымчатый, сонный хрусталь,
Поднимаю бокал за былое,
За изведанную печаль!
Ковыль
Мой конь летел по весям,
Копытом топча ковыль.
Взлетело то, что мало весит,
Осела пыль.
Пыль прибило к земле дождём,
И явилось солнце!
Ночь сменилась днём,
День росой смеётся.
Полосами трещин до неба
Бежит серая дорога.
Ветровых песен эпос
Льётся из рога.
Я всегда между пылью был
И небом низким.
Рожь и ржание кобыл
Было к сердцу близким.
Мне шептали стихи
Хруст земли и моя путь-дорога,
Довели меня степи до русской реки,
До родного порога.
Я с тобой в любую погоду,
Обдуваемый всеми ветрами,
Несмотря на мороз и невзгоду,
Русь святая и светлая!
К России
Что вам снится, леса России,
В пожаре огня полыхании?
Подарите второе дыхание,
Я от жизни с людьми обессилел.
Что вам снится, леса могучие,
На дрова и на щепь распроданы?
Кто к берёзке по этому случаю
Прислонится душою народною?
Что вам снится, леса далёкие,
Подо льдом и под снежными бурями?
Там, в Сибири, под старою ёлкою,
Крест могилы, истерзанный пулями.
Что вы гнётесь, леса великие?
От того ли, что под монголами
Устояли, а ныне гибнете
Вы под русскими же моторами?
Вы всё видите, вы всё знаете,
Но молчите из века в век,
И на вашей дремучей памяти
Самый страшный буран — человек.
Драгоценные камни
Киркою бил покорный раб
По камням серебра.
По камню — ра-а-з! По камню — дв-а-а!
И пот по капле — кап да кап…
Он жил в тени других людей,
На теле шрам да шрам.
И тела человека храм
Исхлестан до костей.
Он был ужасно одинок,
Надеждой заменил он волю.
И только том молитв мусолил
Средь жизни проволок.
Он бил расхлябанной киркой,
Будь снег вокруг или листва.
И только слышно: "Р-а-аз! И дв-а-а!",
А ночью на покой.
Он мысль, словно кость, глодал,
Тащил из барских закромов
В шалаш обрывочки листов
И в свет луны читал;
Носил всегда нательный крест,
И надзиратель каждый раз
Гасил "реакционный класс",
Покуда сила есть.
Немало зим прошло с тех пор,
Листвы немало пожелтело.
И изуверам надоело
Спускать впустую корм.
Его ж киркой забил палач,
Рубил на "раз!", и "два!".
И с плеч скатилась голова.
И слышен был небесный плач,
Раскаты грома прокатились,
И так рыдали, как могли.
Тогда о каждый клок земли
Удары молний бились.
Карамельное яблоко
Купол неба упал
Цвета ультрамарин,
Золотистый опал –
Это солнце.
День на пляже сиял,
Улыбаясь лучом,
И я видел, как небо смеётся.
Мяч упал на песок,
Солнца зайчик играл
И катался на пламенных бликах.
И маяк танцевал
В испаренье воды,
Околдованный цветом индиго.
Волнорез, как змея,
Укусил вдруг волну,
И запенилось море от боли,
Забирая на мутную глубину
Пуды соли.
Альбатрос под мостом,
Он спасенье искал
От жары и палящего злата.
Он глядел на паром,
Отражения скал
На волнах замечал он
И скатов.
А под вечер — закат,
И, как яркий плакат,
Карамельное яблоко — солнце –
Закатилось за плат
Горизонта
И погасло сияние порта.
Ночь лета…
Ночь лета,
тёмная, как смоль,
В оконце вдруг ворвалась.
Под потолком летала моль,
С торшером целовалась.
Прошедший день,
дыханием своим
Поднявший тюля полог,
Шептал на ухо молодым:
— Плюс пятьдесят, плюс сорок…
Холодный дождь,
да в вены б влить,
В вены лета, знойного и злого.
И вина холодного,
да горлу б молодому.
Где-то в шумном море…
Где-то в шумном море
ветер.
День сверкал на воле,
светел.
Где-то в шумном море
буря,
Трупы камня брег волнуют.
Где-то в шумном море,
знаешь,
Ночь гадала на волнах.
Звёзды небо ворожило.
Улетали звезды в море.
И на дне суровом звезды
Зарывались глубже ила.
Где-то в звездном небе
очи,
Бездна ледяная ночи,
Сажа золотая солнца,
Неба голубая пыль.
Где-то в мире безмятежном,
Молодом краю прибрежном,
Знаешь, засуха шагает
И ногами череп давит
человека-мертвеца.
Где-то бродит смерть-старуха,
Бедняка проверив брюхо,
Капли нефти распыляет
На пунцово-яркий мир.
Где-то на столе широком
Пир горой стоит далёко,
И тошнит жирдяев желчью
В кладезь нищих и сухих.
Танцы, оргии и похоть.
Во крови своей по локоть
Счастлив человек сидит,
Мученик и инвалид.
Люди-облака
Я видел над тюрьмою лица –
Летели люди-облака.
Скрипела крыши черепица,
И ветер табуном скакал.
Я видел на тюрьмою годы,
Народы,
Слезы,
Города.
Я знал почти наверняка,
Что в небе люди-облака
Взлетели выше звёзд подлунных
В сиянье лиц своих безумных,
Взлетели выше потолка.
Они летели, как могли,
И так стремительно далеко!
Их выраженья берегли
Печаль, уверенность, сноровку.
И, растворившись в сне глубоком,
Они исчезли на века,
Как старая спешит орлица
Упасть на шип прибрежных скал.
Я видел над тюрьмою лица –
Летели люди-облака…
Великан-Урал
Кандалы полумесяца
В тёмной Сибири упали.
Скалы на скалы
Громадой
Снега раскатали.
Звёзды, что овцы,
Пасутся в небесной вершине.
Поле ночное растёт
С высотою в ширь.
Волки глодают кость –
Кандалов
полумесяц.
Пляшет ловец снов,
За каждую бурю
По десять
Шагов отбивает.
«Раз!» отбивает –
Сбегаются звёздные овцы,
Он их считает.
«Два!» отбивает –
И вьются из шерсти веревки,
Он ими свой шаг отмеряет.
«Три!» отбивает –
И сон дивный дитятке снится,
Летят в тёмный угол
Ловца золотистые спицы.
Утро настанет,
И солнце могучее выкатит!
Светом златым
Пусть растопит седые снега,
Злые снега,
Что хранят меж собой
Эти скалы крутые да скалы,
Лик озарят с головой
Великана-Урала!
