Маргаритки для одинокой леди - Елена Колчак

— Честно говоря, в расчете на твои завиральные идеи. Но сделай одолжение, сообщи их мне, а сама не рыпайся. Пожалуйста. Если это он… Я не собираюсь тебя пугать, но это в самом деле опасно.

— Знаешь, Ильин, ищи лучше сам своего маньяка…

Никита поперхнулся кофе.

— Воистину, от тебя всего можно ожидать… Но чтобы такого! Будешь сидеть смирно и никуда не полезешь? Обещаешь?

— Обещать не буду, не люблю. Но вряд ли полезу.

Никита долго думал, потом вздохнул и высказался — как от сердца оторвал:

— Кстати, мы чулки нашли. То есть, определили.

— Покупателя?! — вскинулась я.

— Ну вот, а говоришь, что никуда не полезешь, — Никита засмеялся и потрепал меня по макушке. Вот интересно, откуда появляется ощущение, что он старше меня лет на двадцать? Я мотнула головой, как лошадь, и сбросила его руку.

— Да не полезу, сказала уже. Что, правда нашли?

— Не подпрыгивай так, не покупателя нашли, определили с некоторой долей вероятности места покупки. В городе таких точек около пятнадцати, но возможно, какие-то мы пропустили. Те, в которых таких чулок уже нет, — он выделил слово «уже». — Кто их знает, когда они покупались.

— Так мало?!

— Да чулки уж очень… на любителя. Причем на любителя, который в состоянии заплатить семьдесят долларов за пару.

— Сколько?!! — не поверила я своим ушам. — За эти деньги очень приличные джинсы можно купить.

— Семьдесят за пару. В Европе, думаю, несколько дешевле. Англия, натуральный шелк, модель, между прочим, называется «Маргарита»…

— Ешкин корень! Вот это да!

11

Носорог плохо видит, но, при его весе, это не его проблема…

Похоже, ономасты — за компанию с нумерологами — не такие уж шарлатаны, как это иногда кажется. Народная мудрость «как вы лодку назовете, так она и поплывет» родилась не на пустом месте. Конечно, вряд ли в самом деле все Елены такие уж экстравагантные, а Александры такие уж мужественные. И тем не менее развитие личности хоть немного, но зависит от того, как эту личность обозвали родители. А может быть, новорожденный сам телепатирует папе с мамой желательное имя? Лежит в кроватке и излучает: «Коля я, Коля, ясно вам, бестолковые?!»

Шутки шутками, но буквально за несколько дней стало ясно, что мой «ангел» — хотя какой он мой — проявляет постоянство, которое иначе как влиянием имени объяснить нельзя. Возвращаясь домой, я неизменно видела Костика, сидящего на лестнице в своей излюбленной позе: свернулся в клубок и пристроил подбородок на острых коленках. Эти визиты, конечно, не очень вписывались в данное Ильину обещание ни во что не лезть — но что я могла поделать? Я не лезла, но не гнать же!

О Марине мы с тех пор не говорили. Да, по чести сказать, мы вообще редко о чем-то говорили. Костик устраивался на скамеечке в углу кухни, сворачивался в клубок и молчал. Редко-редко и совершенно вне какой бы то ни было логики он вдруг произносил одну-две фразы, как правило, совершенно неожиданные, и снова погружался в молчание. На прямые вопросы он, однако, отвечал, хотя я не особенно пыталась его разговорить: мальчику и так досталось, грех добавлять. Спокойнее и легче ему молчать — пусть молчит. Не беспомощный кутенок, в конце концов, знает, что делает. Сил у этого «кутенка» наверняка хватит на дюжину суперменов — это я поняла еще в первый его визит.

На третий день я впервые увидела, как он улыбается.

— Герда вчера Альбину Вадимовну укусила, — ничего смешного в этом сообщении не было, однако по губам Костика скользнула слабая не то улыбка, не то усмешка, после чего он вновь замолчал, видимо, считая, что сказал все, достойное быть сказанным.

А интересно, он весь день на моей лестнице сидит, или все-таки какую-то жизненную активность проявляет?

— Костик, а почему у Геллеров машины нет? Судя по обстановке, они вполне могут себе это позволить.

— Могут. Валерий Михайлович не признает.

— Почему? — изумилась я.

— Не любит, — кратко ответил Костик и после непродолжительного молчания разрешил себе пояснить, — У Марины мама на трассе разбилась. Пятнадцать лет назад.

— Ты ее знал?

— Нет, — отвечал он механически, как бы не вдумываясь в смысл. Сначала я боялась о чем-то его спрашивать. Но вскоре убедилась: мои вопросы беспокоили Костика не больше, чем покойника — усердие похоронного оркестра. При этом он вовсе не пребывал в какой бы то ни было задумчивости — как Альбина Вадимовна, которой перед каждой репликой требовалась пауза, чтобы, отвлекшись от собственных размышлений, вновь сосредоточиться на разговоре. Нет, Костик был «здесь и сейчас». Выслушивал вопрос, отвечал — или не отвечал — пил свой чай, глядел на меня, на стол, на стены — и все это без малейшего проявления эмоций. Как будто у радиоприемника до предела убавили громкость. Рядом с ним я чувствовала себя чрезмерно шумной и суетливой. И не совсем уместной. Как газонокосилка в Домском соборе.

— Он что, личные машины не признает или вообще?

— Вообще. Пешком ходит, на трамвае ездит.

— А если опаздывает?

— Он никогда не опаздывает. Он аккуратный. Марина, — все-таки какие-то эмоции там были, на имени он слегка запнулся, но быстро справился. — Марина шутила, что он на Корейко похож, только без крайностей.

— Такой тяжелый человек? — я не рискнула пока продолжать разговор о Марине и почла за благо вернуться к ее отцу.

— Нет. Только думал, что жизнь состоит из денег. Когда мы пожениться решили, он только спросил, сколько денег надо на свадьбу, какую мы предпочитаем квартиру и в каком районе.

— Так вы женаты? — вырвалось у меня.

— Нет. — Костик выпрямился на диване и сделал три медленных вдоха. Потом продолжил все так же безразлично. — Заявление подали. Две недели оставалось.

12

Длина минуты зависит от того, с какой стороны туалетной двери вы находитесь…

— Прекратите немедленно! Вы не имеете права! Я буду жаловаться!

Два лба в камуфляже вели по рыночному проходу худощавого, но крепенького мужичка в белой тенниске, полотняных брюках и панаме фасона «плантатор». Со второго взгляда, однако, становилось ясно, что «вели» — чересчур мягкое определение. Подхватив «арестанта» под локотки, они аккуратно несли его к выходу, не обращая внимания на попытки вырваться или хотя бы достать ногами до земли.

При виде такой сцены я едва не выронила арбуз, который пыталась поместить в пакет несколько меньшего размера, чем требовалось. Что поделать, люблю я эти «ягодки» и, естественно, выбираю самых крупных представителей вида. «Представитель», избранный мной в этот раз, почему-то не желал отвечать мне взаимностью: ни на плече (я обычно таскаю арбузы, как восточные женщины — кувшины) не помещался, ни в пакет не лез. А может, просто предвидел свою дальнейшую судьбу — кто их, арбузы, знает, может, среди них тоже телепаты встречаются. Почему бы и нет? Грешно ведь полагать, будто человек является монополистом на всякие там… способности. Во-первых, потому, что гордыня — вообще грех, а во-вторых, тоже мне, венец творения!

К примеру, «жертва конвоиров» венцом творения не выглядела ни с какого боку. Хотя справедливости ради надо заметить, что в таком положении сохранять достойный вид вообще затруднительно. Подобный талант мне встречался единственный раз в жизни: у одной знакомой кошки, которая ухитрялась сохранять королевский вид, даже будучи поднятой за задние лапы. Среди людей я таких уникумов не видела.

С помощью загорелой до индейской смуглости продавщицы, мне наконец удалось справиться с полосатым упрямцем.

— Куда же они его, болезного?. — Продавщица отреагировала странно:

— Да уж, болезного — легче убить, чем прокормить. Ничего ему не сделают, вынесут и поставят. А лучше бы на помойку выбросили.

Интересно, эта продавщица вообще мужчин не любит или только данный экземпляр? Я спросила:

— Что так?

— Да Надьку вовсе замучил, каждый раз доводит, — кивком головы она указала куда-то вправо. Продавщица с одного из соседних лотков, немного похожая на Галину Польских в молодости, сейчас и в самом деле выглядела не лучшим образом. Присев на ящик и сжавшись в комок, она пыталась справиться с собой, но ей это не особенно удавалось: вид у нее был такой, словно она сию минуту не то разрыдается, не то хлопнется в обморок.

«Индейская» тетушка, похоже, измучилась недостатком общения и жаждала поделиться информацией. Насколько можно было понять из ее сумбурного рассказа, сыр-бор разгорелся из-за квартиры. Была любовь и даже семья, а теперь этот экземпляр настаивает, чтобы «Надька» к маме уехала, а то, дескать, он работать не может. Причем настаивать предпочитает не вечером, дома, а днем, на рынке, доводя Надю своим занудством до истерики и отпугивая потенциальных покупателей. Я вспомнила, что не раз видела «экземпляр» возле бакалейного прилавка и даже слышала несколько страстных монологов на тему «отлично понимаешь важность моей работы, но из-за твоего патологического упрямства…»