Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной - Юлия Вознесенская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну а что же с «Асти спуманте»?
— А это из другого стихотворения Мандельштама, очень популярного у современной русской интеллигенции. В нем он писал о недоступных радостях западного мира: о розах в машине «ролс-ройса», савойских соснах, альпийских сливках и тому подобном. Кончалось стихотворение так:
Я пью, но еще не придумал,из двух выбираю одно —душистое «Асти спуманте»иль папского замка вино.
Многие, попав на Запад, буквально причащались этим вином. Я знаю русские семьи, в которых «Асти спуманте» уже многие годы остается любимым алкогольным напитком. Моя подруга Альбина до сих пор постоянно подает его на своих приемах, но, разумеется, не в пластмассовых стаканах.
— Как все это ново и необычно для меня, дорогая графиня! Вот почему я всегда настаиваю, чтобы для расследования «русских дел» приглашали именно вас. И как обидно, что полиция не может оплачивать ваши труды по заслугам! — Инспектор уже два года, с тех пор, как Апраксина вышла на пенсию, сокрушался, что графиню официально приглашают к ведению дел только в качестве переводчицы с мизерным почасовым вознаграждением.
— Оставьте, инспектор!
— Увы, придется. У меня еще один вопрос относительно вина: почему покойная привезла его с собой? Она что, боялась, что в ресторане отеля не найдется вино любимой марки?
— Ответов может быть несколько. Она могла запастись вином из экономии: в отеле пришлось бы заплатить значительно дороже, чем она заплатила в магазине «Альди». Но оно могло быть просто куплено заранее для этого торжественного дня, если это было запланированное самоубийство.
— Торжественный день самоубийства? Не понял.
— День, назначенный для самоубийства, — это для романтической натуры день торжественного окончания жизни. Бедная язычница не подозревала, чем окончится это торжество.
— Как это «не подозревала»? Или, вы думаете, графиня, она надеялась, что ее спасут, и просто хотела попугать кого-то?
— Ох, инспектор, неужели вы думаете, что для бедной Неизвестной все уже кончилось с самоубийством? Все еще только-только начинается…
— Вы говорите о загробной ее участи, графиня? — проникновенно уточнил Миллер.
— Вот именно.
— Да, это страшно… Просто удивительно, как мало люди думают о своем вечном будущем! Собираясь умереть, Неизвестная накрасилась, чтобы быть красивой в гробу, но почти наверняка не думала о том, что ее ожидает за гробом. А может быть, она просто психически неуравновешенный человек? Я полагаю, что лишь психически ненормальный человек может думать перед самоубийством о таких пустяках, как выбор подходящего вина и этот, как его… макияж.
— Самоубийство, инспектор, само по себе признак болезни души. Или болезненного озлобления. Кому-то она, может быть, хотела досадить своей смертью — мужу или любовнику…
— Или покинутой родине…
— Родине? А родина-то здесь при чем?
— Ну, эта ваша типично русская ностальгия…
— Вы хотите сказать, инспектор, что за границей ностальгия становится нашей национальной особенностью? Это правда, много самоубийств произошло на этой почве в среде русских эмигрантов… Но знаете, инспектор, это почему-то всегда были мужчины! Женщины от природы как-то лучше приспособлены к тяготам скитаний.
— И все-таки — трудности эмиграции, непривычное окружение, депрессия…
— Это вы мне говорите о трудностях современной эмиграции? Да ведь нынешняя эмиграция, за редчайшим исключением, дело в высшей степени добровольное, и за право эмигрировать люди борются годами! Знаменитый академик-диссидент Сахаров как-то даже объявил эмиграцию важнейшим из прав человека.
— Не понимаю я вашего Сахарова.
— Признаться, я тоже.
— А может быть, она и была диссиденткой?
— С чего это вас вдруг на политику потянуло, инспектор?
— Разве не бывает политического самоубийства в знак протеста?
— Отвратительнейший способ привлечь к себе внимание! Это верный признак истероидной психопатии — себя не пожалею, но заставлю всех считаться с собой! Но мы-то имеем дело явно не с политическим самоубийством, а с бытовым, и скорее всего, на личной почве. Для некоторых слабых духом натур самоубийство — единственный доступный способ отомстить обидчику.
— А что вы скажете об этом, графиня? — Инспектор достал из портфеля еще один пакет и вытянул из него белый вязаный платок.
— Ну-ка? — Апраксина внимательно осмотрела платок, помяла его в руках, зачем-то понюхала, затем вытянула одну нить и оторвала от нее кончик. — Дайте мне вашу зажигалку, инспектор!
— Пожалуйста!
Апраксина поднесла пламя к обрывку нити, понюхала обгорелый кончик и сказала:
— Настоящий оренбургский платок, не чета тем сувенирам, которые продают в России иностранным туристам. Это не современное производство: теперь не прядут на шелковой основе, а пускают нейлоновую нить. Любопытно, как она его стирала? Платок слегка пожелтел от времени, но не сел и не утратил узора. Жаль, что нельзя ее расспросить… Ну что ж, возвращаю вам вещественные доказательства, инспектор, и еще раз отказываюсь от участия в этом деле. Я совершенно уверена, что вы обойдетесь без меня. Через соответствующие организации вы установите личность Неизвестной и выясните обстоятельства ее жизни, приведшие к самоубийству. А может быть, появится и косвенный или даже прямой виновник ее гибели — тот, кто ее к самоубийству подтолкнул. Желаю успеха!
— Вы отказываетесь помочь полиции в этом деле?
— Не вижу никакой необходимости влезать в него с самого начала. Но позже, если вдруг возникнут какие-то трудности «на русскую тему», я всегда буду готова вас принять и побеседовать, дать совет, может быть. Звоните мне в любое время: вы знаете, что я люблю с вами поговорить, инспектор!
— Взаимно, графиня. Ну что ж, не смею настаивать…
Апраксина встала, аккуратно сложила платок и положила его в коричневый пакет.
— Прошу прощенья, графиня, это пакет для обруча.
— Извините, инспектор. — Апраксина послушно извлекла платок обратно из пакета, и тут что-то со звоном упало на пол. Оба наклонились и увидели на полу маленький крестик на цепочке: видно, он зацепился за оренбургский платок, когда графиня его вынимала из пакета.
— Что это? — воскликнула она.
— Ах, чуть не забыл! Еще одно украшение, бывшее на покойной, — сказал инспектор, поднимая и передавая Апраксиной крестик.
— Это не украшение, инспектор. Это нательный крестильный крест, такие не носят напоказ. Значит, она была верующая. Погибшая христианская душа…
Графиня Апраксина снова села за стол, подперла голову ладонью левой руки, а правой принялась раскачивать перед собой крестик на простенькой серебряной цепочке. На ее задумчивое лицо легла тень, тонкие брови сдвинулись к высокой переносице породистого носа.
— Сядьте, инспектор! Я передумала — я берусь за это дело, — вдруг сказала она и принялась складывать в пакет вещественные доказательства.
— Я очень, очень рад, дорогая графиня! А можно спросить, почему вы вдруг передумали и решили взяться за это дело?
— Охотно вам отвечу. У меня появились сомнения, что это самоубийство. Возможно, что мы имеем дело с доведением до самоубийства — а это получается уже совсем другая картина. В этом случае мы, правда, вряд ли сумеем оправдать Неизвестную в глазах Церкви, но зато сможем хотя бы наказать виновника того, что она будет похоронена без отпевания. Но я не исключаю, что это вообще не самоубийство, а убийство, замаскированное под самоубийство. В этом случае наш христианский долг найти убийцу, чтобы убитая могла быть похоронена по полному православному обряду, чтобы в Церкви служились по ней панихиды, чтобы ее поминали на литургии. Это очень, очень важно для ее души. Вот душе Неизвестной я и хочу помочь.
— Спаси вас Бог за эти слова, дорогая моя графиня!
— Спасибо, инспектор. Итак, что там у вас запланировано дальше?
— Я собираюсь вызвать на беседу Аду фон Кёнигзедлер, пока это единственная ниточка.
— Когда?
— Я уже послал ей приглашение на 10 часов завтрашнего дня.
— Отлично! Я приеду к вам заранее и буду скромно сидеть в вашем кабинете в качестве секретарши — в углу, за компьютером.
— А я буду время от времени смотреть на свой монитор и читать ваши подсказки, — с энтузиазмом подхватил чрезвычайно довольный Миллер.
— Иногда они оказывались полезными, не так ли, инспектор?
— Не скромничайте, графиня! В «русских делах» вы незаменимы!
— Повторяйте это почаще: вы же знаете, как мы, старушки, любим лесть.
— Да какой из меня льстец, графиня! Просто у меня от сердца отлегло, когда вы согласились участвовать в этом деле.
— Комплимент был на веревочке: только я растаяла — а вы уже тянете его обратно!