Когда титаны ступали по Земле: биография Led Zeppelin[When Giants Walked the Earth: A Biography of Led Zeppelin] - Мик Уолл

Почти через тридцать лет после их распада Led Zeppelin все еще остается сложной штукой для Роберта Планта, полной «серых пятен» и вещей, о которых он не хочет говорить, особенно из второй половины их карьеры, когда наркотики взяли верх и казалось, что безумие удваивается с каждым спотыкающимся, разрушающим жизнь шагом непокорного гиганта, созданного ими. Тем не менее, первые дни были спокойны. Фактически, к лету 1968 года Роберт Плант едва не отказался от идеи делать карьеру в музыкальном бизнесе. Он пел в разных группах, с тех пор как был подростком, ближе всего подойдя к славе в Band of Joy, бирмингемской компании подражателей Западу США, специализирующейся на каверах Love, Moby Grape и Buffalo Springfield, которые дошли даже до нескольких клубных выступлений в Лондоне, прежде чем развалились из–за полного отсутствия реального интереса со стороны звукозаписывающих компаний. После этого он недолго пел и играл с Алексисом Корнером, но по–прежнему безуспешно. Он даже выпустил пару сольных синглов — оба провалились. Теперь он вернулся домой, работал на стройке и по совместительству пел вечерами в группе с жутким названием Hobbstweedle.

Хотя теперь, оглядываясь назад, он имеет склонность идеализировать те дни. «На самом деле я просто хотел добраться до Сан — Франциско и влиться в компанию. Репортажи из Америки во время войны во Вьетнаме вызывали у меня столько сочувствия, что я просто хотел быть вместе с Джеком Кэсиди и с Дженис Джоплин. Там создавалась какая–то сказка, и происходили общественные изменения, и музыка была катализатором всего этого». Он дал более точное описание тех обстоятельств, когда в 1969-ом сказал газете International Times — библии хиппи: «Ситуация была действительно отчаянная, мужик, словно мне было некуда больше идти». Даже у его старого приятеля Джона ‘Бонзо’ Бонэма дела тогда шли лучше: он зарабатывал 40 фунтов в неделю, играя на ударных в аккомпанирующей группе американского автора и исполнителя песен Тима Роуза. Сорок фунтов в неделю! Роберт мог притворяться, что он не завидует, но никто не верил ему, не считая его хорошенькой англо–индийской невесты Морин, которую он встретил двумя годами ранее на концерте Джорджи Фэйма. Как он позже сказал мне: «Некоторое время я жил за счет Морин, благослови ее Бог. Потом я работал на строительстве дорог, чтобы достать денег на хлеб. На самом деле, я положил половину асфальта на Вест — Бромвич-Хай — Стрит. Но это давало мне только шесть шиллингов и два пенса в час, налоговые льготы и большие бицепсы. Все землекопы звали меня поп–певцом…»

Плант рассказывал мне, что он действительно «игнорировал телеграммы», которые получал от Питера Гранта, приглашавшего его на прослушивание в The New Yardbirds, но в это трудно поверить. Он сказал, что решился на это только после того, как Грант позвонил и оставил несколько сообщений для него в местном пабе Уолсола «Трое в лодке». (Грант позвонил в паб, как он объяснил отдельно, потому что у него не было домашнего телефона Планта, и телефон паба он использовал как «рабочий»). Однако факты, как он сказал International Times, были таковы, что «каждый в Бирмингеме отчаянно желал сбежать и присоединиться к успешной группе… каждый хотел переехать в Лондон». Девятнадцатилетний Роберт Плант не был исключением. Может, у него и не было такого же стремления уехать и жить в «дыму» (как вся страна по–прежнему называла свою столицу), но он жаждал зарабатывать на жизнь пением, это была мечта, которая упорно отвергалась и все еще не претворилась в жизнь. Наконец, он сказал: «Я поехал туда и потом встретил Джимми. Я не знал, получу ли работу, но мне было… любопытно».

Ты бьешься об заклад, что так и было. Пол Роджерс, впоследствии ставший фронтменом Free, вспоминает, как увидел Планта на выступлении летом 1968 года. «Это было прямо перед тем, как он присоединился к Zeppelin, — говорит он. — Free играли в Бирмингеме с Алексисом Корнером в блюз–клубе Railway Tavern, и Роберт встал, чтобы сыграть с Алексисом, и это был тот Роберт Плант, каким мы его знаем и любим сегодня, — длинные волосы, и узкие джинсы, и все остальное, и это «Hey babe!“ [изображает фирменный вокал Планта]. Все при нем, понимаете? Он щедро раздавал это вместе с Алексисом, который играл на акустической гитаре, а люди не очень понимали. Ему действительно нужны были Бонэм и Пейдж позади. Мы остановились в каком–то отеле, и позже он зашел на чашку чая. Он сказал: «Знаете, я думаю поехать в Лондон. Каково там?“ Я ответил: «О, довольно круто, знаешь, хорошо“. Он сказал: «Мне звонил этот парень по имени Джимми Пейдж, ты о нем слышал?“ Я сказал: «Конечно, все о нем говорят, он там крутой сессионный музыкант“. Он сказал: «Ну, он хочет организовать группу со мной. Они предложили мне тридцать фунтов или проценты“. Я сказал: «Выбирай проценты“. Следующее, что я знал, — это был Led Zeppelin, ведь так?»

Через тринадцать дней после заключительного концерта The Yardbirds в Лутоне Плант упаковал сумку с ночными принадлежностями и взял самый дешевый билет на поезд, который должен был довезти его из Бирмингема в Рединг, а потом на остановку в Пангборн. Он прошел остальную часть пути к Джимми пешком, игнорируя взгляды отвращения явных представителей среднего класса, которые преимущественно жили вдоль реки. Стараясь не выглядеть слишком пораженным, когда Джимми пригласил его войти и пошел поставить чайник, наивный, претендующий на дикость парень весь был объят благоговейным страхом перед хозяином, который был немного старше него. Когда они начали заводить пластинки и говорить о музыке, по его словам, появилась связь, хотя в основном выбором пластинок занимался Джимми.

«Вы можете почувствовать, когда люди держат свои двери более открытыми, чем у большинства, и можете ощутить, что именно так было с Джимми. Его способность впитывать вещи и манера держать себя были куда более интеллектуальными, чем что–либо, с чем я сталкивался ранее, и я был очень впечатлен. Не думаю, что я когда–либо раньше встречал такого человека. К его манере поведения приходилось приспосабливаться. Конечно, было не очень привычно так начинать…»

… и едва ли когда–нибудь стало.

2

Блеск моей молодости

Ты хотел быть певцом всегда, сколько себя помнишь. Тебе было пятнадцать с половиной, когда ты впервые побывал в ратуше Брама и увидел концерт своими глазами. Дядя водил тебя туда ребенком, но это было иначе. Шел февраль 1964 года, и тебе предстояло увидеть великого Сонни Боя Уильямсона. Он стоял в своей шляпе–котелке — насмешкой над пуританским пиром, — а его плечи сжимались, словно у коршуна. Сонни Бой, скорее уже вышедший из моды, был больше похож на мертвеца, чем на живого: призрачное черно–белое отражение некоего смутного, отдаленного мира, полного прокуренных баров и смеющихся ярких женщин, то скрещивающих, то разводящих ноги. То самое место, о котором ты мечтал, сидя на кровати, слушая музыку и вглядываясь в обложки пластинок. Теперь мир — во всяком случае, его небольшая, но значительная часть, — был перед тобой, прямо здесь, в Браме. Ты не мог поверить своим глазам, тому, что видел на сцене, — старый мастер блюза дышал в микрофон и был так близок, но все еще так далек от твоей жизни в Киддерминстере, что казалось, будто ты смотрел в телескоп на Луну.

Гораздо более правдоподобными и затрагивающими душу, да и просто вдохновляющими были в ту ночь Spencer Davis Rhythm–and–Blues Quartet и Long John Baldry’s All — Stars, в которых пели, соответственно, Стиви Уинвуд и Род Стюрт — как его имя написали на афише, — которые были не сильно старше тебя. Уинвуд даже был местным. И если он мог это делать, то и ты тоже, разве нет?

Вот это была ночь! Все твои приятели тоже были там, и множество девчонок. Пока ты был просто крутым парнем, а не курящим травку хиппи, которым вскоре станешь. Когда после шоу выяснилось, что бас–гармоника Сонни Боя исчезла, все знали, что это Планти, вероятно, свалил с ней. Вот это подарок! Словно прикасаешься к реальному фрагменту мечты, крошечному кусочку чего–то, что заставляет поверить в происходящее.

Ты был тедди–боем, но теперь сходил с ума по блюзу — все знали об этом. И не только по Сонни Бою Уильямсону, но по Хаулин Вулфу, Джону Ли Хукеру, Мадди Уотерсу… Потом было первое шоу в «Вулвергемптон Гоумонт», за год до концерта Сонни Боя. Программа начиналась с The Rattles, Mickie Most and The Most Men, Бо Диддли, Литл Ричарда, The Everly Brothers и The Rolling Stones. Ты покрылся потом от волнения еще до того, как вышли The Rattles. Звездой шоу был Бо Диддли. The Stones тоже были хороши, но не шли в сравнение с Бо Диддли! «Все его ритмы настолько сексуальны, — вспоминал ты позже, — чистый сок!» Ты купил ‘Say Man’ именно после того, как увидел Бо Диддли. В «Вулворте» была распродажа, и ты купил еще ‘I Love You’ The Volumes, ‘I Sold My Heart To The Junkman’ Patty Labelle and The Blue Belles и ‘My True Story’ The Jive Five, подписав свое имя в углу на лейблах — Роберт (не Роб, как тебя звали приятели) Плант.