Язык текущего момента. Понятие правильности - Виталий Костомаров

В англоязычных странах принят термин standard language, но русское стандартный рекомендовать трудно из-за оттенков смысла этого слова. Тем более непригодны и традиционные для Великобритании образцы King’s English, Oxford English. Но нельзя не заметить, что норма – это ведь и есть стандарт. Оба слова обозначают нечто твёрдо установленное и общеобязательное. Англо-русский словарь, например, забавно толкует norm через стандарт, а standard – через норму.

Русским пришлась ко двору норма: она расширила круг значений и область применения. Норму как раз считают и почитают отличительным признаком интересующего нас предмета. Слово стандарт, закрепив исходное значение «хоругвь, знамя, флаг» за особой немецкой огласовкой штандарт, в целом сузило смысл. Русские словари толкуют стандарт скупо: «норма, модель, типовой образец, единообразная форма чего-либо; норматив, шаблон, трафарет».

У англичан, напротив, слово norm малоупoтребительно и поясняется как standard, model or pattern regarded as typical; an average. Зато standard популярен и многозначен: 1) an acknowledged measure of comparison for quantative or qualitative value, criterion, norm; 2) an object that defines, represents, or records the magnitude of a unit of measurement; 3) a degree or level of requirement, excellence, or attainment, a requirement of moral conduct; далее – разные термины архитектуры, ботаники, математики, в частности денежного дела: the set proportion by weight of gold or silver to alloy metal prescribed for use in coinage, the commodities used to back a monetary system; gold standard).

Русские толковые словари удостаивают чести регистрации только последнее – золотой денежный стандарт. Ни один из них не обособляет (даже при слове норма!) интересующее нас лингвистическое значение, указанное в американских словарях при слове standard: conforming to established educated usage of speech or writing. В этом смысле слово стандарт, пришедшее к нам не раньше первой трети ХIХ века, стало употребляться значительно позднее.

Значение «установленное неизменное правило, узаконенный образец, общепринятая единица измерения» вообще-то не очень подходит к такому загадочно ёмкому и гибкому явлению, как язык (см. раздел 5). Раз нет возможности устранить это слово из обихода, широко принявшего его, то возникает желание приспособить его к реальности, придать ему иное значение.

В интересующей нас терминосфере разумно, кроме слов, определяющих понятие «норма», учесть и иные требования реальности: правильно, всепригодно, соответствует эстетике языка. Эти требования как-то мало замечаются, но уже очевидны и были нами упомянуты.

Проникновенный учёный, М.В. Панов своеобразно примирял противоречие между желаемой устойчивостью языка и подрывом этой устойчивости природой вечного развития языка, а также стремлением к самоидентификации людей. Он указал на две разновидности: язык книжный, «развитие которого заключается в том, что он всё меньше развивается», и более свободный разговорный. В терминологии М.В. Панова это КЛЯ (не очень благозвучное сокращение от кодифицированный литературный язык) и РЯ (разговорный язык).

Страшась обвинений в отрицании цельности языка, последователи учёного заменили РЯ на РР (разговорная речь), что алогично сополагает язык и речь, противопоставляет их друг другу вопреки дихотомии Ф. де Соссюра. Такое противопоставление языка и речи опровергается жизнью даже той эпохи, когда в этой форме обсуждались – пусть только интимно, на кухне – самые больные и острые вопросы. Заметим, что определение разговорный тоже вызывает сомнения, потому что связывает язык с бытовой, заурядной тематикой и со звуковой формой осуществления.

Реализация в звуке свойственна книжным текстам, причём не только как чтение вслух. Сегодня же книжность всё сильнее врывается в звуковое общение, которое, в свою очередь, покушается и на письмо. Если раньше второе ограничивалось стенографией, речевой характеристикой в беллетристике, научно-лингвистическими записями, то теперь перед нами просторы эс-эм-эсок (SMS – Short Message Service, служба кратких уведомлений), социальных сетей, скайпа.

Разрыв между принятыми взглядами и реальностью осознаётся не без скепсиса. Всегда трудно признать необходимость новой теории, потому что старая теряет объяснительную силу. Люди быстро перестали возмущаться «коверканьем» русского языка в мобильных телефонах, сообразив, что это всё-таки телефон, рассчитанный на передачу звука, а письмо здесь – всего лишь замена устного напоминания, а эс-эм-эски для чтения вполне приемлемы. Иное дело, что приспособленная к книжности орфография бессильна передать естественную живую разговорность. Сами же по себе SMS лишь свидетельствуют о растущей реализации некнижности в письменной форме и о необходимости иной пунктуации, потому что смайликов, то есть аналогов знаков препинания, намного больше, чем традиционных знаков пунктуации.

Наряду с монополией на запись, хранение, распространение самых разных текстов (результатов любого общения) печать и письменность теряют монополию на фиксацию определяемой, определяющейся правильности языка. Правильность звучащего общения, текстов в звуке им, органично связанным с ими же взращённой книжностью, не очень по плечу. Ведь эти тексты и их правильность накрепко связаны с интонацией, произнесением, всеми невербальными носителями смысла и не нуждаются в вербальной компенсации, необходимой при их условном, письменном изображении.

В ХХ веке технический прогресс позволил сопровождать печатный текст не только рисунками, схемами, фотографиями, цветом, но и звуком и движением. Выпустили медицинскую энциклопедию с приложением – граммпластинкой, воспроизводящей шумы сердца; пособия по иностранному языку стали издавать с кассетами, на которых записали образцы произнесения отдельных звуков и связных высказываний. Р.И. Аванесов подготовил звуковое приложение к своей «Русской фонетике». Первым тексто-звуковым периодическим изданием в СССР стал красочный журнал «Кругозор», вторым – учебно-методический журнал «Русский язык за рубежом». Эти издания ознаменовали начало слухо-изобразительной эпохи, в которой звукозапись, кино, телевизор, а затем и комбинированные приборы и устройства (гаджеты, девайсы) заметно потеснили книгопечатание, ксерокс и иные копирователи.

Изучение звучащих текстов разбило мнение о стихийности, беспорядочности живого контактного общения в звуке, даже повседневных бытовых разговоров. Стенографические и технические записи привели к анализу и описанию синтаксиса разговорного языка, специфики устных научных текстов, различий словаря. Факт фиксации сам по себе нормализировал или кодифицировал правильность некнижного общения – особую правильность, не существующую без внеязыковой поддержки или её имитации.

Характер звучания, интонация, самые разные невербальные способы, пусть не так чётко и закованно, как книжность, зато ярче и богаче передают мысли и чувства. Книжность, пытаясь передать то, что важно в звуковом контактном общении, но непередаваемо в книге, не превзошла могущества некнижности. Печатный текст может намекать на характер произнесения, вербально описывая коммуникативный акт, речь и поведение его участников. Или же прибегает к графике, шрифтовым выделениям (например, «Важно не КАК, а ЧТО»), написаниям вроде «Пшла вон!», «Па-а-звольте», «Народ, р-р-азойдись!», даже к рисункам и фото. Впрочем, и звучащее общение нередко ссылается на печать: талант в кавычках, человек с большой буквы, всё сказал и ставлю точку, замечу в скобках, ходит фертом, прописать ижицу. Они просто не могут не обращаться за опытом друг к другу.

Характерен забавный пример книжного воспроизведения устного высказывания, связанного с книжностью: «Не могу поверить, что он стал “жертвой насилия”. Кавычки она обозначила жестом» (Графтон С. «П» значит погибель. М., 2003). С античных времён на письме запятой, а в звучании паузой различают обещание поставить «статую золотую чашу держащую» или средневековый приказ «казнить нельзя помиловать». А.А. Реформатский шутил, что слитное или раздельное написание частицы определяет алкоголика: «А бутылка была не винная/невинная». В звуковом контактном общении экспрессия сильнее и её больше. Недаром Б. Шоу заметил, что есть пятьдесят способов сказать «да», пятьсот способов сказать «нет» и только один способ это написать.

Стилистика текста и неубедительно отделяемая от неё функциональная стилистика, по А.И. Горшкову, изучают: первая – отбор и организацию выразительных средств в книжном и разговорном тексте (определённо в напечатанном и смутно в звучащем) данного содержания при конкретных общающихся лицах; вторая – обобщённые особенности сходных текстов, их крупные группировки, присутствующие в сознании носителей языка как некие композиционные структуры, которые, следуя В.В. Виноградову, можно назвать стилями языка.