Дневник Кришнамурти - Джидду Кришнамурти

is fragmentation the left, the right, the centre. This activity will inevitably lead to bloodshed of the right or of the left or to totalitarianism. This is what is going on around us. One sees the necessity of social, economic and moral change but the response is from the old consciousness thought being the principle actor. The mess, the confusion and the misery that human beings have got into within the area of the old consciousness, and without changing that profoundly, every human activity, political, economic and religious, will only bring us to the destruction of each other and the earth. This is so obvious to the sane.

One has to be a light to oneself; this light is the law. There is no other law. All the other laws are made by thought and so fragmentary and contradictory. To be a light to oneself is not to follow the light of another, however reasonable, logic, historical, and however convincing. You cannot be a light to yourself if you are in the dark shadows of authority, of dogma, of conclusion. Morality is not put together by thought; it is not the outcome of environmental pressure, it is not of yesterday, of tradition. Morality is the child of love and love is not desire and pleasure. Sexual or sensory enjoyment is not love.

High in the mountains there were hardly any birds, there were some crows, there were deer and an occasional bear. The huge redwoods, the silent ones, were everywhere, dwarfing all the other trees. It was a magnificent country and utterly peaceful, for no hunting was allowed. Every animal, every tree and flower was protected. Sitting under one of those massive redwoods, one was aware of the history of man and the beauty of earth. A fat red squirrel passed by most elegantly, stopping a few feet away,

присматриваясь и интересуясь, что вы здесь делаете. Земля была сухая, хотя невдалеке протекал ручей. Ни один листок не шелохнулся, и красота безмолвия пребывала среди деревьев. Медленно двигаясь по узкой тропе, из-за поворота появилась медведица с четырьмя медвежатами, величиной с больших кошек. Они умчались карабкаться по деревьям, а мать в упор смотрела на человека, без движения, без звука. Около пятидесяти футов разделяло нас; она была огромная, бурая, готовая броситься. Человек тотчас же повернулся к ней спиной и ушёл. Оба понимали, что не было ни страха, ни намерения причинить вред, но всё же человек был рад, очутившись под защитой деревьев, белок и крикливых соек.

Быть свободным означает быть светом для самого себя; тогда свобода — не абстракция, не плод воображения, рождённый мыслью. Подлинная свобода — это свобода от зависимости, привязанности, от жажды переживания. Свобода от самой структуры мысли означает быть светом самому себе. Всякое действие совершается в этом свете, и потому оно никогда не содержит противоречия. Противоречие существует только тогда, когда этот закон, этот свет, отделён от действия, когда действующий существует отдельно от действия. Идеал, принцип, есть бесплодное движение мысли и не может сосуществовать с этим светом; одно отрицает другое. Этот свет, этот закон, существует отдельно от вас; там, где есть наблюдающий, этого света, этой любви, нет. Структура наблюдающего сложена мыслью, которая никогда не бывает новой, никогда не бывает свободной. Не существует никакого «как», никакой системы, никакой практики. Существует только видение, которое есть действие. Вы должны видеть, но не глазами другого. Этот свет, этот закон, — не ваш и не чей-то ещё. Есть просто свет. Это — любовь.

watching and wondering what you were doing there. The earth was dry, though there was a stream nearby. Not a leaf stirred and the beauty of silence was among the trees. Going slowly along the narrow path, round the bend was a bear with four cubs as large as big cats. They rushed off to climb up trees and the mother faced one without a movement, without a sound. About fifty feet separated us; she was enormous, brown, and prepared. One immediately turned one's back on her and left. Each understood that there was no fear and no intention to hurt, but all the same one was glad to be among the protecting trees, squirrels and the scolding jays.

Freedom is to be a light to oneself; then it is not an abstraction, a thing conjured by thought. Actual freedom is freedom from dependency, attachment, from the craving for experience. Freedom from the very structure of thought is to be a light to oneself. In this light all action takes place and thus it is never contradictory. Contradiction exists only when that law, light, is separate from action, when the actor is separate from action. The ideal, the principle, is the barren movement of thought and cannot co-exist with this light; one denies the other. This light, this law, is separate from you; where the observer is, this light, this love, is not. The structure of the observer is put together by thought, which is never new, never free. There is no «how», no system, no practice. There is only the seeing which is the doing. You have to see, not through the eyes of another. This light, this law, is neither yours nor that of another. There is only light. This is love.

25 сентября 1973

Он глядел из окна на гряду зелёных холмов и на тёмный лес в лучах утреннего солнца. Было чудесное утро. За лесом плыли, высоко вздымаясь, величественные облака, белые, с меняющимися очертаниями. Неудивительно, что древние считали облака и горы обителью богов. Всюду вокруг были эти огромные массы облаков на ослепительно ярком голубом небе. У него не было ни единой мысли, и он лишь глядел на красоту мира. Должно быть, он простоял у окна довольно долго, и нечто произошло нежданно, без приглашения. Вы не можете призывать или желать подобное неосознанно или сознательно. Всё как бы отдалилось, уступая место тому, что не имеет имени. Вам не найти этого ни в каком храме, ни в мечети или церкви, ни на какой печатной странице. Вам этого не найти нигде, а то, что вы найдёте, не будет этим.

В обширном здании близ Золотого Рога (Стамбул) вместе со многими другими он сидел около нищего в лохмотьях, который произносил, склонив голову, какую-то молитву. Какой-то человек запел по-арабски. У него был великолепный голос; он заполнил всё пространство огромного зала и, казалось, сотрясал его стены. Он производил удивительное действие на всех присутствующих; люди, как зачарованные, с великим почтением внимали словам и звучанию незнакомого голоса. Этот человек был среди них чужой; они глядели на него, а потом о нём забыли. Мощное звучание, наполнившее огромный зал, вскоре смолкло, и наступила тишина. Люди совершали свой обряд и один за другим уходили. Остались только он и нищий; затем нищий также ушёл. Огромный купол был безмолвен, здание опустело, шум жизни отдалился.

Если вам когда-нибудь случится одному бродить высоко в горах, среди сосен и скал, оставив всё в долине далеко внизу, когда не слышно шелеста листвы и всякая мысль затихает, тогда к вам может прийти иное,

25 TH SEPTEMBER 1973

He was looking out of the window on to the green rolling hills and dark woods with the morning sun on them. It was a pleasant and lovely morning, there were magnificent clouds beyond the woods, white with billowing shapes. No wonder the ancients said the gods had their abode among them and the mountains. All around there were these enormous clouds against a blue and dazzling sky. He had not a single thought and was only looking at the beauty of the world. He must have been at that window for some time and something took place, unexpected, uninvited. You cannot invite or desire such things, unknowingly or consciously. Everything seemed to withdraw and be giving space only to that, the unnameable. You won't find it in any temple, mosque or church or on any printed page. You will find it nowhere and whatever you find, it is not that.

With so many others in that vast structure near the Golden Horn (Istanbul) he was sitting next to a beggar with torn rags, head lowered, uttering some prayer. A man began to sing in Arabic. He had a marvellous voice, the entire dome and great edifice was filled with it, it seemed to shake the building. It had a strange effect on all those who were there; they listened to the words and to the voice with great respect and were at the same time enchanted. He was a stranger amongst them; they looked at him and then forgot him. The vast hall was filled and presently there was a silence; they went through their ritual and one by one and then they left. Only the beggar and he remained; then the beggar too left. The great dome was silent and the edifice became empty, the noise of life was far away.

If you ever walk by yourself high in the mountains among the pines and rocks, leaving everything in the valley far below you, when there is not a whisper among the trees and every thought has withered away, then it may come to you, the otherness.

отличное. Если попытаетесь его удержать, оно никогда не придёт вновь; то, что вы удерживаете, — лишь воспоминание о том, что умерло и ушло. То, что вы удерживаете, — не реальность; ваши сердце и ум слишком малы, они могут удерживать лишь то, что рождено мыслью, а это бесплодно. Уходите дальше от долины, как можно дальше, всё оставив там. Вы можете вернуться и всё подобрать, если захотите, но оно уже утратит смысл. Вы никогда не станете прежним снова.

После долгого, длившегося несколько часов подъёма выше границы деревьев, он оказался среди скал и безмолвия, какое бывает только в горах; здесь росло лишь несколько уродливых сосен. Ветра не было, и всё пребывало в абсолютной тишине. На обратном пути, спускаясь от одной скалы к другой, он вдруг услышал угрожающий звук и отскочил. В нескольких футах от него была гремучая змея, толстая и почти чёрная. Свернувшаяся в кольцо, грозно предупреждавшая, она была готова к броску. Треугольная голова с раздвоенным языком, который мелькал, мгновенно высовываясь и втягиваясь в пасть, колючие, тёмные, напряжённо следившие глаза — она была готова броситься, если бы он сделал к ней хоть малейшее движение. В продолжение получаса или даже ещё дольше она пристально глядела, устремив на человека немигающий взгляд: её глаза не имели век. Медленно разворачиваясь, держа голову и хвост направленными на него, она начала отползать, изогнувшись пополам, но когда он сделал движение, чтобы приблизиться, она мгновенно свернулась в кольцо, готовая к броску. Мы продолжали эту игру ещё некоторое время; змея заметно устала, и он дал ей уползти своей дорогой. Она была по-настоящему устрашающая, толстая и смертоносная.

Вы должны бывать наедине с деревьями, лугами и ручьями. Вы никогда не бываете один, если с вами плоды вашей мысли, её образы и проблемы. Ум не должен быть

If you hold it, it will never come again; what you hold is the memory of it dead and gone. What you hold is not the real; your heart and mind are too small, they can hold only the things of thought and that is barren. Go further away from the valley, far away, leaving everything down there. You can come back and pick them up if you want to but they will have lost their weight. You will never be the same again.

After a long climb of several hours, beyond the tree line, he was there among rocks and the silence mountains have; there were a few misshaped pines. There was no wind and everything was utterly still. Walking back, moving from rock to rock, he suddenly heard a rattler and jumped. A few feet away was the snake, fat and almost black. With the rattle in the middle of the coils, it was ready to strike. The triangled head with its forked tongue flickering in and out, its dark sharp eyes watching, it was ready to strike if he moved nearer. During all that half hour or more it never blinked, it stared at you, it had no eyelids. Uncoiling slowly, keeping its head and tail towards him, it began to move away in a U-shape and when he made a move to get nearer it coiled up instantly ready to strike. We played this game for a little while; it was getting tired and he left it to go its own way. It was a really frightening thing, fat and deadly.