Черная гора (сборник) - Рекс Стаут

Я заметил:

– Никогда не видел, чтобы поиски убийцы давались вам с таким трудом. Телезио знает об этом?

– Да.

– Тогда весь вопрос в том, что это за гора.

– Можно смело предположить, что это Лофхен – Черная гора, по имени которой получила название Черногория.

– Этот Телезио заслуживает доверия?

– Да.

– Тогда нет проблем. Убийца Марко находится в Черногории.

– Спасибо, что разъяснил.

Вульф закинул ноги на кровать, залез под одеяло и вытянулся, если так можно сказать о человеке с его габаритами. Он натянул одеяло в желтом пододеяльнике до подбородка, повернулся на бок и, приказав мне выключить свет, закрыл глаза.

Похоже, он заснул, пока я поднимался наверх.

Эти четыре дня были худшими за все последнее время. Хоть я и знал, что Вульф чертовски упрям, на сей раз он побил все рекорды.

Он отлично сознавал, что объект ускользнул от него, что он потерпел поражение и единственно разумный выход – передать дело Кремеру и Шталю с тайной надеждой, что оно заинтересует ЦРУ и, если вдруг в тех краях объявится некий турист, любующийся пейзажами, ему дадут соответствующее задание.

Более того, Вульф мог обратиться с просьбой по крайней мере к двум очень важным персонам в Вашингтоне, одна из которых состояла на службе в Госдепартаменте.

Но нет, только не наш упрямец. Когда, кажется в среду вечером, я высказал ему приведенные выше соображения, он все их отверг по следующим причинам. Во-первых, Кремер и Шталь решат, что Вульф все выдумал, если он не назовет своего осведомителя из Бари, а этого делать никак нельзя. Во-вторых, они непременно схватят миссис Бриттон, если она вернется в Нью-Йорк, и предъявят ей такое обвинение, что она совершенно увязнет. И в-третьих, ни полиция Нью-Йорка, ни ФБР не могут добраться до Югославии, а ЦРУ заинтересуется делом только в том случае, если оно будет связано с их планами и проектами, что чрезвычайно нежелательно.

Между тем – и это производило жалкое впечатление – он продолжал платить Солу, Фреду и Орри, регулярно давал им инструкции и читал их отчеты, а я должен был участвовать в этом цирке. Не думаю, чтобы Фред и Орри догадывались, что их водят за нос. Зато Сол сообразил, и Вульф понял это. В четверг утром Вульф сказал, что Солу вовсе не обязательно докладывать непосредственно ему, отчет можно передать через меня.

– Нет, сэр, – твердо сказал я. – Уж лучше мне уволиться. Я согласен выполнять свою роль в этом проклятом фарсе, если вы настаиваете, но не собираюсь убеждать Сола Пензера в том, что я слабоумный. Он и так это знает.

Не представляю, сколько могла продолжаться подобная бессмыслица. Рано или поздно Вульфу пришлось бы положить ей конец. И я предпочитаю думать, что это случилось бы рано. Стало заметно, что он не выдерживает напряжения. Пример тому – сцена, разыгравшаяся в кабинете на следующее утро, в пятницу, о которой я уже рассказывал.

Ведь у меня и в мыслях не было его раздражать. Я просто подкинул ему возможность переключиться на другое дело, сообщив, что письмо Картрайта из «Консолидейтед продактс» требует немедленного ответа, и напомнив, что однажды Картрайт заплатил нам по счету двенадцать штук и не пикнул. А он в ответ сгреб со стола бумаги и закинул в корзину.

Я как раз решал, чт́о делать дальше, когда зазвонил телефон. С удовольствием поступил бы с ним так же, как Вульф с почтой, однако пересилил себя и взял трубку. Женский голос спросил, приму ли я неоплаченный звонок из Бари, Италия, для мистера Ниро Вульфа. Я согласился, и Вульф снял трубку.

На этот раз беседа была еще короче, чем в воскресенье ночью. Я не умею расчленять итальянскую речь на отдельные слова, но, насколько понимаю, Вульф не произнес и пятидесяти. По его тону я уразумел, что новости опять скверные, и выражение его лица, когда он повесил трубку, это подтверждало. Он сжал губы, свирепо глядя на телефон, потом перевел взгляд на меня.

– Она мертва, – мрачно изрек он.

Его всегда раздражало, когда я выражался подобным образом. Он просверлил мне дырку в голове, требуя, чтобы при сообщении информации я использовал четкие формулировки, в особенности при описании людей или предметов. Но поскольку звонили из Бари, а в той части света находилась только одна интересующая нас женщина, я не стал возникать.

– Где, – спросил я, – в Бари?

– Нет, в Черногории. Сообщение пришло оттуда.

– Кто или что ее убило?

– Он сказал, что ничего не знает, кроме того, что смерть была насильственной. Он не говорил, что ее убили, но, конечно, это так. Ты можешь это оспорить?

– Могу, но не стану. Что еще?

– Ничего. Просто факт, и больше ничего. Даже если бы я вытащил из него подробности, на что мне они, коли я сижу здесь?

Он посмотрел на свои ноги, затем перевел взгляд на правый подлокотник кресла, потом на левый, как будто хотел убедиться, что действительно сидит. Поерзав, резко отодвинув кресло, встал. Подошел к телевизору, постоял немного, глядя на экран, затем повернулся и прошествовал к самому крупному, не считая его самого, в кабинете предмету – тридцатишестидюймовому глобусу. Крутанул его, остановил и на одну-две минуты погрузился в изучение. Потом лег на другой курс, подгреб к своему столу, взял книгу, которую дочитал до середины – «Но мы родились свободными» Элмера Дэвиса[10], – покрыл дистанцию до книжных полок и поставил томик между двумя другими. Наконец, обернулся ко мне и спросил:

– Сколько у нас на счету в банке?

– Чуть больше двадцати шести тысяч после оплаты недельных счетов. Чеки вы выбросили в корзину.

– А в сейфе сколько?

– Сто девяносто четыре доллара двенадцать центов мелочью и на крайний случай резервные тридцать восемь сотен.

– Сколько времени идет поезд до Вашингтона?

– Смотря какой. От трех часов двадцати пяти минут до четырех часов пятнадцати минут.

Он недовольно поморщился:

– А самолет?

– От шестидесяти до ста минут в зависимости от направления ветра.

– Самолеты летают часто?

– Каждые тридцать минут.

Он взглянул на стенные часы:

– Можем мы попасть на тот, что улетает в полдень?

Я поднял голову:

– Вы сказали «мы»?

– Да. Нужно быстро получить заграничные паспорта и визы – ты должен съездить за ними.

– Какие нам нужны визы?

– Английские и итальянские.

– Когда мы уезжаем?

– Как только получим паспорта. Лучше вечером. Можем попасть на самолет, который улетает в Вашингтон в полдень?

– Погодите, – растерялся я. Рехнуться можно, наблюдая, как статуя вдруг превращается в динамо-машину. – Вы не придуриваетесь?

– Нет.

– Сколько раз вы мне внушали, что нельзя действовать под влиянием порыва. Почему бы вам не сесть и не сосчитать до тысячи?

– Это не порыв. Мы должны были уехать намного раньше. Сразу, как узнали, что она там. Теперь этого требуют обстоятельства. К черту все! Так можем мы попасть на этот самолет?

– Нет. И с этим ничего не поделаешь. Одному Богу известно, что вы будете есть целую неделю. А может, и год. Фриц готовит на обед мусс «Покахонтас» из икры шэда. Если вы его не отведаете, то потом выместите злость на мне. Пока я звоню в аэропорт и достаю из сейфа ваше свидетельство о натурализации и мою метрику, вы можете пойти и помочь Фрицу, раз уж у нас такая сумасшедшая спешка.

Он хотел что-то сказать, но передумал, повернулся и побрел в кухню.

Глава четвертая

Мы вернулись домой в девять часов вечера. У нас были не только паспорта, но и билеты на самолет, улетающий из Айдлуайлда в Лондон в пять часов пополудни на следующий день, в субботу.

Вульф вел себя не по-мужски. Я надеялся, что, решив пересечь океан и добрую часть Европейского континента, он покончил с нелюбовью к машинам и расслабился, однако видимых изменений не заметил.

В такси он все так же сидел на краешке сиденья, вцепившись в ремень, а в самолете не мог расслабить ни один мускул. По-видимому, это сидело в нем настолько глубоко, что ему помог бы только психоанализ, для которого не было времени. На это ушло бы, пожалуй, не двадцать часов, а двадцать лет.

С Вашингтоном все уладилось просто.

Очень важная персона из Госдепа, не заставившая нас томиться в ожидании более десяти минут, поначалу пыталась объяснить, что вмешательство в дела паспортного ведомства на таком высоком уровне попросту неразумно.

Вульф прервал собеседника, и отнюдь не дипломатично, как предполагал статус учреждения. Заявил, что просит не о вмешательстве, а только о том, чтобы ускорить дело. Он бы не обратился за помощью в Вашингтон, если бы не крайняя необходимость. Неотложные дела профессионального характера срочно требуют его присутствия в Лондоне. Он предполагал, что может рассчитывать на благодарность за некогда оказанные услуги. Неужели так сложно пойти навстречу его столь скромной и невинной просьбе?