Можайский — 5: Кирилов и другие - Павел Саксонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анастасия злорадно усмехнулась:
«Уж кому, как не вам, об этом лучше других известно!»
А вот эти слова задели меня за живое:
— Напрасно вы так, Анастасия Маркеловна, — я вздохнул и посмотрел на нее с печалью. — Лично я — с тех вообще дней, как принял начальство, делаю всё возможное для устроения быта моих подчиненных.
Анастасия сбавила тон, хотя и продолжала щуриться:
«Знаю, Митрофан Андреевич. Вы — хороший начальник. Вас побаиваются, но уважают».
— Так что же, — вернулся я к теме, — вы не поверили насчет премии?
«Не поверила: так правильнее будет сказать. Клава, сестра, та поверила безоговорочно».
— Вот как!
«Да. Но я — нет. Я даже спросила: на мой взгляд, резонно. Ну, хорошо, сказала я. Премия — премией, но как вся она выйдет, чем дальше квартиру оплачивать будем?»
— Действительно, — поддакнул я, — справедливый вопрос!
«Еще бы! К хорошему привыкаешь быстро. Вернуться в комнаты на Петровском, а то и похуже, было бы сильным ударом».
— Понимаю. И что же: каким был ответ?
«Он отшутился. Мол, будет время, будет и пища».
— И всё?
«И всё».
— Но вы переехали?
«Да».
Мы помолчали, думая каждый о своем. А может, и об одном и том же: Анастасия поглядывала на меня с таким видом, словно ее мысли следовали за моими и даже опережали их. Наконец, я уточнил:
— Вы сказали, что премия была лишь первой отговоркой. Значит, были и другие? Потом?
Анастасия ответила незамедлительно:
«Да, были и другие».
— Расскажите о них.
Анастасия рассказала:
«Мы уже месяцев пять проживали в этой квартире, когда случилось первое затруднение. Однажды — подходил срок ежемесячного платежа — я (на Клаву в таких вопросах полагаться было нельзя: неземной она была человек)… я, повторю, с тревогой обнаружила, что денег решительно не хватает. Обычно Василий еженедельно приносил те или иные суммы на текущие расходы и — раз в месяц и сверх того — на уплату квартирных. А тут — уже и неделя минула, и день платежа подходил, а Вася не шел. Тогда я сама отправилась в казармы: должны же мы были знать, к чему готовиться!»
«Команда была на выезде, но ожидание оказалось недолгим: в тот раз пожар потушили быстро — каким-то пустячным оказался пожар, — и все вернулись почти без промедления. Вася был среди прочих, он сразу меня увидел и, как был — в прокопченной форме, в каске, подошел ко мне».
«Извини, старушка, — сказал он мне, приобняв за плечи, хотя и с осторожностью: чтобы не запачкать. — Знаю, что деньги нужны, но подожди до вечера. Вечером я или сам занесу, или пришлю кого-нибудь, если тревога будет».
«Но что случилось? — спросила я. — Отчего задержка?»
«Человека, который должен мне денег, не было в городе. Только сегодня вернулся».
«Кто-то должен тебе деньги? — изумилась я. — Но за что?»
Василий замялся, но все же ответил или — решила я — скорее, нашелся с ответом:
«Пустяки! — засмеялся он. — Обычное дело. Не бери в голову…»
«А все-таки?»
«Ох, старушка! Ты все такая же требовательная, как в детстве!»
«Вася!»
«Ну, хорошо, хорошо… Пять дней назад мы тушили особняк Грулье-Кожезухиной… слышала верно об этом пожаре?»
Я кивнула: как не слышать, когда о нем все газеты трубили?
«Мадам Грулье, — похоже, на этот раз брат рассмеялся совершенно искренне, — обещала нам огромное вознаграждение, если мы шпицев ее из огня спасем. Вот и…»
«Шпицев?» — перебила я.
«Ну да, шпицев! — Вася жестами подтвердил, что имел в виду маленьких таких собачек. — У нее их целый выводок. Ты не поверишь: тридцать шесть штук!»
«Тридцать шесть!»
«Именно!»
«Так вы их спасли?»
«Спасли? Спасли?!» — брат, уже вообще не сдерживаясь, захохотал.
Вокруг нас начали собираться другие чины. Некоторых из них я знала. Кто-то поинтересовался, что за веселье у нас такое.
«Ах, шпицы!» — воскликнул вопрошавший, услышав ответ, и тоже разразился смехом.
«Да что с вами?» — я начала терять терпение. — «Вася!»
Брат перестал смеяться, хотя по его щекам по-прежнему катились слезы. Он вытер их ладонью, размазывая смоченную слезами сажу:
«Мы только и делали, что этих шпицев спасали! Представь: пламя бушует, перекрытия рушатся, окна со звоном вылетают, а мы — всей командой — носимся в этом аду и покрикиваем: Адель! Фидель! Жизель! Рауль! Хватаем собачек на руки и выносим их наружу, словно детишек малых. А на улице… во дворе…»
Смех вновь начал разбирать брата.
«А во дворе стоят оба: супруг и супруга. Мосье Грулье и мадам Грулье-Кожезухина. Мадам подхватывает собачек, сажает их на поводки и привязывает, всякий раз пересчитывая, к ограде. Жизелечка! Аделечка! Миленькие! Испугались! У, противный пожар… у, мы его накажем! Двадцать! Только двадцать! Еще шестнадцать! Рауль! Фидель!..»
«А мосье, — подхватил кто-то из команды, — едва не плачет!»
«Да-да: чуть не рыдает!»
«Да почему, господи ты боже мой?»
«Да как же! — общий хохот. — Спасаем-то мы собачек, а не здание!»
Я прикусила губу.
«Мы собачек спасаем, а дом горит! И никто им не занимается: все за Фиделем с Раулем носятся!»
«Так тебе, — обратилась я к Васе, — за спасение Фиделя деньги обещали?»
И вот тут произошла еще одна странность: брат резко перестал смеяться и — даже, как мне показалось, с испугом каким-то — оглянулся на своих сослуживцев. Но они, заведенные воспоминанием, продолжали веселиться, а мой вопрос то ли не расслышали, то ли он их не заинтересовал. Причем я почему-то склонна была считать, что первое.
— Почему?
«Иначе с чего бы вдруг Вася начал с испугом оглядываться?»
— Гм…
«Я собралась уже повторить вопрос, но брат схватил меня за руку»:
«Подожди, подожди, не так громко!» — попросил он, уводя меня чуть в сторону от общей компании.
«Что-то не так?» — поинтересовалась я.
«Конечно, не так, — ответил он. — У нас не принято пересчитывать деньги в карманах друг друга».
«Но разве вы не одно вознаграждение на всех получили?»
«Так-то оно так, но…»
«Что?»
«Видишь ли, — брат заговорил совсем уж странно, — помимо общего вознаграждения, есть еще и частные награды…»
Я перебил:
— Но это, Анастасия Маркеловна, как раз и правда! Звучит, согласен, неправдоподобно, а все же имеет место быть. Некоторые домовладельцы особо отмечают понравившихся им в работе пожарных чинов, выдавая им — отдельно от остальных — те или иные вознаграждения. И понятно, что далеко не всегда об этом говорят во всеуслышание: как-никак, а зависть и чувство обиды — эмоции сильные. Они способны внести разлад в общее дело. Поэтому мы, классные чины, вообще не приветствуем такого рода награды, но так как помешать их выдаче не можем, рекомендуем хотя бы не очень распространяться о них.
Анастасия отрицательно мотнула головой:
«Нет, я не об этом».
— О чем же тогда?
«О том, что Вася дальше сказал».
— Что же он сказал?
«Что награду в индивидуальном порядке ему должен выплатить сам Грулье, а вовсе не его супруга, помешанная на своих собачках!»
Тогда и я удивился:
— Сам Грулье? Но за что? За то, что его дом выгорел дотла?
«Хороший вопрос, не так ли?»
Я задумался: Грулье, Грулье… дело-то и впрямь было громкое. Да вот и вы, Сушкин…
Митрофан Андреевич кивнул в мою сторону. Я навострил уши.
— Вот и вы, Сушкин, писали о нем.
— Верно. — Я тоже вспомнил эту историю. — Писал. Происшествие было странным и потому привлекло мое внимание. Но не из-за шпицев, хотя на них-то и сосредоточились мои коллеги, а из-за самих обстоятельств возникновения. Вы ведь помните их?
Митрофан Андреевич потер ладонями:
— Вот! О них-то, обстоятельствах этих, я и припомнил тогда: не без вашей, замечу, помощи.
Я благодарно поклонился.
— Да, — продолжил Митрофан Андреевич развивать свою мысль, — на память мне сразу пришли подмеченные вами странности, почему-то ускользнувшие от внимания других…
Я хмыкнул: саркастически. Митрофан Андреевич понял правильно:
— Ну да, ну да, Никита Аристархович: вы — лучший репортер столицы. Неоспоримо!
Я снова поклонился.
— Странностей и впрямь хватало. Взять хотя бы время возгорания. Независимо от сезона, наибольшее их количество неизменно приходится на вечерние часы: от семи до десяти вечера, а тут тревогу подняли в восьмом часу утра, когда обычно ничего не происходит. Нет, конечно, и в это время случаются происшествия, но очень редко, а главное — не в жилых, как правило, помещениях, а в фабричных, когда в пересменки ослабевает бдительность. В богатых же домах — а дом Грулье был, несомненно, именно таким — мы вообще, пожалуй, ничего подобного дотоле не регистрировали[25].
— Верно.
— Далее. — Митрофан Андреевич бросил на меня взгляд. — Место возгорания. Как нам удалось установить, пожар возник не в кухне, чего еще можно было бы ждать, и не в дымоходах, что тоже еще было бы хоть как-то объяснимо[26], а… в оранжерее!
