Я (не) забуду его (СИ) - Ракитина Полина

Он не реагировал. А просто стоял передо мной с голым торсом, в шортах и со слегка помятым выражением лица. Я же — в вечернем платье, с боевым макияжем и двумя пакетами. Неловкое молчание нежданной гостьи и растерянного хозяина. Я пыталась прочитать его мысли по глазам — там было пусто. Мгновенно пришло желание развернуться и бежать, но Мудак сделал шаг назад и молча впустил меня в квартиру. Дальше прихожей я не ушла.

Протянула ему пакеты.

Все же он был удивлен. Его растерянность проявилась в неловкой хватке. Один пакет упал, разрывая тишину и молчание. Набор конструктора выпал первым.

— Какая ты красивая, — поднял он пакет. — Да, спасибо, но не стоило… Хорошо, что они сегодня у жены, — замялся он и поправился. — У бывшей.

Рыба на суше в лице Мирославы Григорьевны жадно глотала воздух. У меня начался приступ паники при упоминании «жены». «Они сошлись!» — красная тряпка отчаяния прилетела прямо в лицо. Как мерзко!

Глаза налились слезами, и одна большая предательски скатилась по щеке первой, за ней все ее сестры, оставляя за собой черные ручьи туши с подводкой.

Мудак растерялся, явно не ожидая такого концерта у себя в прихожей. Пакеты с шумом снова повалились на паркет. А его большие горячие ладони крепко прижали меня к себе. Мне стало тепло. Я вдыхала его привычный запах, и все во мне успокаивалось. Но потом… Черт знает, что за натура у меня. Я тут же схватила его руки и резко оторвала от своего тела. Пристально уставилась ему в лицо: милое, ласковое, с большими мягкими глазами и такими взъерошенными волосами. Он молчал. И непонимающе хлопал ресницами. Но мои глаза говорили с его глазами, задавая один и тот же вопрос: «Это конец?» Нет… сначала было: «Ты меня любишь?», а потом: «Это конец?» Меня губила жажда правды и отчаянная надежда что-то изменить в свою пользу.

Не дождавшись ответа, я бросилась ему на шею и с судорожными рыданиями стала целовать, прижиматься к его груди всем телом. Это было по ощущениям не лучше объятий с деревом или со столбом.

— …Мирослава… успокойся, — только и выговорил он, несмело проводя рукой по моим волосам.

Я захлебывалась слезами, пока бесчувственное дерево меня гладило.

— Я никого не хочу и не хотела никогда любить. Только тебя. Одного тебя все девятнадцать лет, — шептала я, борясь с дрожью.

— Я тебе верю, — спокойно ответил он, продолжая водить рукой по моим волосам.

И тут я поняла, что в его движениях нет ни намека на страсть. Это полузагадочное существо снова было недосягаемо для моего понимания. Он обнимал и утешал, словно отец или брат: ласково, снисходительно, с трепетом. Но без той могущественной силы, которая заставляет женщину почувствовать, насколько она желанна и нужна. Это была последняя капля.

Я грубо отстранилась. Буквально освобождаясь из его рук. Встряхнулась, как пес после дождя, вытерла черные ручьи под глазами и отрывисто произнесла:

— Я бы… очень хотела… научиться любить тебя наполовину… Но я так не умею!

Поджимая губы и борясь с чувством глубокой обиды, нелепости и самообмана, я выбежала к лифту.

Судорожно вдавливая кнопку вызова, я все же мысленно успела загадать: «Если сейчас появится — я останусь. Если нет… то… навсегда…»

Лифт подъехал первым. Отодвинул железную дверь и пригласил меня. Он ждал. А я… ждала с большим отчаянием Мудака, но тот не пришел за мной… Все кончено.

В этот вечер я не хотела быть одна. Я и так одинока была все девятнадцать лет ожидания, хоть и не всю свою жизнь. Я криво ухмыльнулась. Вошла в первый попавшийся бар рядом с моим домом. Чтобы напиться и забыться, и не тащиться далеко.

В баре было не слишком людно. Скорее пусто. Один столик занимали непонятного вида девушки. Все в татухах. Их боевой и решительный вид не сулил ничего интересного, кроме неясных разборок.

Мне же хотелось по старой русской традиции: выпить и излить душу, найти понимание или такого же одинокого, истерзанного любовью человека. После второго бокала джина спасение явилось. Прямо рядом со мной и со словами:

— Как ваше ничего? — присел на пустой стул темно-серый костюм.

Я повернула голову.

Симпатичной, даже слащавой наружности молодой человек пытался разглядеть меня. Наверное, со спины я выгляжу очень ничего. И ему стало любопытно, соответствует ли тело, так сказать, «фейсу». Соответствовало. Это отразилось блеском в глазах и улыбкой на его пухлых губах. Он был приятной наружности, как я уже сказала, но вот… Спортсмены — это же дух, характер, воля, сталь, стрежень — именно это я воспитываю в своих подопечных, а в этом парне ничего подобного не было. Видно, что он вырос в мамкиной среде. Мордашка милая, но хоть горшок ей вымой, а нужного нрава — не добьешься. Такие обычно рассказывают о чьих-то великих достижениях, например — историю Павла Дурова или Стива Джобса, нагло приписывая их интеллект и работу себе, вернее, своим мечтам со словами: «Я тоже так смогу и сделаю!» Но собутыльника в среду, в одиннадцать вечера, выбрать сложно, потому я ответила:

— Плохо…

— Ого… — И тут парень оживился, уселся лицом ко мне.

Собеседник оказался болтливым весельчаком с кучей пошлых анекдотов и «шуточек за триста», которые вообще не укладывались в мое культурное наследие. Но с другой стороны, с этим всем меня стали отпускать плохие мысли, а в некоторых моментах я смеялась от души. Или моя душа смеялась от бутылки джина. Тут еще можно поспорить.

Через пару часов мы оба были пьяны.

Я посмотрела на бармена, тот показал жестами, что они скоро закроются.

— Мне пора, — еле выговорила я, сползая со стула.

— И мне, — ответил весельчак.

— Надо оплатить счет, — позвала я бармена. — Счет, пожалуйста.

Сотоварищ резко подскочил со словами:

— Ой, мне тут надо… срочно, — и, указывая в сторону туалета, умчался.

Я пожала плечами. Надо так надо…

Оплатив счет и не дождавшись собутыльника, я поплелась к выходу, где он меня и догнал. Открывая дверь, пропустил первой со словами:

— Так понимаю, к тебе мы не поедем. Да?

— А что ты хочешь у меня дома делать? — искренне удивилась я.

— Например: выпить чашечку кофе… — растянул он голос, слащаво прищуриваясь.

На что я икнула, пошатнулась и чуть не упала, но одной рукой все же успела ухватить за его локоть.

— Ой, мать, тебя надо проводить, а то мало ли что…

И надо отдать должное, он был прав. Я же пьяная, красивая и одна среди ночи.

Мы весело, опять под непонятные шутки, дошли до моего дома, он убедился, что это мой подъезд, проверив карточку-ключ, и дверь открылась:

— Ну, наконец-то, а то я уже подумал, ты и район попутала!

— Да, тут все дома на одно лицо… Такие милые, красивые, как ты… Спасибо и до свидания, — ответила я и хотела было исчезнуть за дверью.

И тут провожатый, совершенно не стесняясь, попросил две тысячи на такси, предварительно взяв у меня номер и слезно убеждая, что завтра он мне их перешлет. Его глазам я не верила, как и словам. Но мне стало его жалко. А вдруг его кто-то ограбит или изобьет? Дурацкий мамский инстинкт.

И я вытащила из сумки две купюры. Мы вместе подождали его такси. И тут он мне сообщил:

— Мирослава, ты очень красивая, умная. Но… ты — скорпион, а я — водолей. Мы не можем быть вместе. Понимаешь?

И не дождавшись моего ответа, весельчак укатил в желтеньком такси.

Меня второй раз за вечер отвергли голубые глаза. И каждый раз они зачем-то говорят о моей красоте… Но при чем тут скорпион? Непонятно!

Я рухнула в кровать со словами:

— Так, может быть, все дело в том, что я СКОРПИОН… А в каком месяце надо родиться, чтобы понравиться водолею? А? Люди помогите, я Венера, он — Юпитер… — последние слова из нашумевшей песни я пропела, рыдая в подушку.

ГЛАВА 6

На двенадцатый день в процессе «Как забыть Мудака» я решила встретиться со своими подругами. Их у меня всего три. Да, это великая и отважная троица верных, немного потертых жизнью, но пребывающих в оптимизме девушек «кому от тридцати пяти до сорока пяти лет».